БЕСЕДЫ О БЛАЖЕНСТВАХ

Глава I

Однако текст этот очень странен. Чем больше думаешь о нём, тем больше он озадачивает. Блаженства, без сомнения, зовут нас на неслыханные высоты духовной и нравственной жизни; но, в то же время, они канонизируют качества, прямо противоположные представлению о приличном, благополучном, нормальном человеке.

Конечно, эту странность мы находим в Евангелиях повсюду. Христианская зрелость совсем не в том, чтобы стать подтянутым, внушающим уважение человеком, у которого все в порядке, ибо он точно знает, что такое быть христианином, и обладает достаточной силой воли, чтобы жить согласно этим знаниям. [4] 

По-видимому, у Апостола Павла была немалая сила воли, но он мучился таинственным "жалом в плоть". Когда он хотел от него освободиться, Господь ему сказал: "Довольно с тебя благодати Моей", и Павлу пришлось узнать, что Божия сила совершается в немощи, то есть — только в слабости нашей становится совершенной.

Сам Господь избрал путь слабости. В Боге есть что-то такое, что легче выразить слабостью, чем силою, глупостью, чем умом, бедностью, чем богатством. Воплотившись, Он стал бедняком, неудачником и неразумным. А мы, призванные следовать и подражать Воплощенному Богу, не должны удивляться, что нам нужно изучить высокое искусство немощи.

Конечно, это не значит, что мы должны опустить руки и вообще не "делать усилий". И Библия, и жития святых показывают нам, что усилия эти бывают поистине героическими. Но не дай нам Бог неправильно их понимать!

Апостол пишет, что он достиг праведности, предписанной Моисеевым Законом, со всей той тонкостью ее толкования, которой достигли фарисеи. Когда же он стад христианином, это совершенство, эта праведность не принесли ему особой пользы; он как бы не знал, что с ними делать.

Очень легко считать фарисеев воплощением порока и лжи. В прямом смысле слова они не лгали; что же до пороков, они, можно сказать, были лучшими людьми той эпохи, самыми набожными, самыми покорными Божией [5] 

Как соблазнительно определить нравственность так, чтобы рано или поздно сказать: "Я все это выполнил! Как хорошо войти в храм, смело подняв голову, и возблагодарить Господа за то, что ты — такой приличный, такой безупречный человек!" Как это смиренно (ведь благодарим мы не себя, а Бога), как нагло и как невыносимо скучно!

Часто считают, что фарисей из притчи гордился своими успехами; но это неверно. Он прекрасно понимал, что всем обязан Богу. Вина его — не в самомнении, а в том, что он неверно мыслил праведность.

Начнем с того, что, благодаря не себе, а Богу, он все-таки может любоваться собой. Он собой доволен. Довольство это проникает в самое смирение. Даже на исповеди мы, христиане, можем видеть себя "вполне правильными". Вот что пишет Грэм Грин в "Силе и славе": Священник исповедует немолодую женщину. "Вспомните ваши настоящие грехи," — говорит он. — "Но я хорошая женщина, отец," — удивленно ответила она. "Тогда что же вы делаете здесь? Меня ждут дурные люди, — сказал он. — Любите вы кого-нибудь, кроме себя?" "Я люблю Бога," — надменно сказала она. Он быстро взглянул на нее и в слабом свете стоявшей на полу свечи увидел [6] 

Наши добрые дела, наша набожность, наши духовные достижения опасны тем, что помогают нам составить такое представление о самих себе, которое нас удовлетворит.

Мысль эта, среди прочего, входит в слова о том, что мы должны уподобиться детям (см. Мф 18,3). Не случайно у всех трех евангелистов сцена с детьми стоит рядом с текстом о богатом человеке (у Матфея — "богатом юноше"). Казалось бы, вот идеальный кандидат в Царство Божие. Но в том-то и дело, что идеальных кандидатов нет и быть не может. Христос пытался объяснить, что выполнение Закона нас не спасет; когда же ученики спрашивают, кто же может спастись. Он говорит: "Невозможное человеку возможно Богу".

Богач хотел узнать, что надо сделать, чтобы наследовать вечную жизнь; узнать и достигнуть этого. На самом же деле мы должны принять Божие Царство, как маленький ребенок. Тогда, в древности, не было сентиментальных иллюзий, благодаря которым нам кажется, что дети как-то особенно нравственны. Христос не говорит, что Царство — большая площадка, где играют идиллические дети. Дети близки к Богу не потому, что они безгрешны, а потому, [7] 

У детей нет прошлого. Мы, взрослые, слишком много думаем о прошлом и даже издаем автобиографии, как бы готовя свой "имидж" к встречи с Богом. Зачем все это? Зачем мы тратим время? Не лучше ли, как дети, жить настоящим, где нет места никаким "имиджам"? Именно здесь и сейчас встречается с нами Бог. Если мы хотим, мы можем сказать, что Он встречается с нами "нигде".

Вот почему так важны в христианском предании "обращения на смертном одре". Мы — не наше прошлое; мы — то, что мы здесь и сейчас стоим перед Богом.

Это — не психологическая, а богословская истина; совсем не надо каждую минуту ощущать себя как бы только что сотворенным. Такие ощущения и соответствующие им восторги дали бы ровно то же самое, что и фарисейское довольство собой.

Каждый, кто ищет способы приблизиться к Богу, обретет эти способы, а Бога утратит. Духовный человек не печется даже о духовном покое, и не страдает от его недостатка. Любые ответы на вопрос: "Что я могу сделать, чтобы наследовать жизнь вечную?" — не нужны, они бесплодны. Чтобы превзойти "праведность фарисеев", мы должны совершенно изменить наши представления о праведности. Мы должны иначе видеть, что значит быть [7] 

Каждый из нас облечен великой честью: все мы — жалкие бедняки, ожидающие милости Божией. [9] 

Глава II

Нелегко признать: "Да, я — не победитель"; еще труднее с этим смириться, как будто так и надо. Чаще всего мы пытаемся "что-то сделать" — если не "поправить дела", то хотя бы вызвать восторг (ибсеновский герой нуждается в рукоплесканиях).

Словом, мы реагируем так, как если бы нас обделили. Нам не нравится быть "хуже других", и мы пытаемся это исправить или хорошо использовать.

Конечно, трудно, почти невыносимо жить, зная, что ты не силен, не победителен, не благополучен, не счастлив, и тому подобное. Поэтому так трудно "жить по правде" — ведь это включает и правду о себе. Мы тщимся казаться значительнее и обманываем самих себя. [10] 

Чтобы поистине обратиться к Богу, надо "вернуться к себе", как вернулся к себе блудный сын (Лк 15, 17)* . Человек ищет Бога повсюду, и не находит, ибо Бог — в нем самом, поджидает его.

Св. Викентий Феррер говорит, что основа всего прочего — именно эта правда о себе. Имя ей — смирение. Мы должны знать, кто мы. Мы должны увидеть, что в нас самих нет никакого добра, и "от себя" мы творить добро не можем. Нам надо понять, как бессмысленна всякая попытка быть "вполне приличным человеком" перед собой и перед Богом. Надо признать, что мы никуда не годимся, и жить с этим сознанием. Только тогда Бог сможет сделать из нас что-то сносное.

Почти перед смертью св. Тереза благодарила Бога за свое несовершенство, ибо из-за него она "нуждается в милости Божией".

Это совсем не то, что довольство своей слабостью. Всякое довольство собой, сколь угодно извращенное, от Бога уводит. Мы должны понять, что никуда не годимся, и принять это; какие уж тут победители!

Христианин обязан учиться искусству слабости, беспомощности, неудачи. Он должен знать, что, когда мы слабы и беззащитны. Бог видит нас, любит, даже хвалит. Размышляя об Евангельских блаженствах, не думайте: "Это — о каких-то неудачниках". Радуйтесь, если это о вас. Не думайте: "Надо бы им помочь"; помните, что они блаженны. [11] 

Глава III

Такую простоту, почти грубость, не надо списывать со счетов. Ту же самую мысль (точнее — весть) мы находим в притче о богаче и Лазаре (Лк 16, 19-31): если ты преуспеваешь в этом мире, ты расплатишься в "мире ином", и наоборот. Можно морализировать по поводу притчи, но сама она не дает для того оснований. Суть ее — не в том, что богач был плохим, а бедняк — хорошим, а в том, что один был богат, а другой — беден. Вот и все. Горе богатым.

Простота эта поражает, но соответствия ей мы находим и в иудействе. Согласно преданию, раввин Иуда, прозванный "Царевичем", учил: "Тот, кто наслаждается в этом мире, лишится наслаждений в будущем; тот, кто в этом мире лишен наслаждений, обретет их". По-видимому, такая мысль вполне привычна и породила множество притч, похожих на анекдоты. Например, раввин Ханина, изму[12] 

Конечно, это совсем не похоже на первые книги Ветхого Завета, где земное благополучие прекрасно сочетается с праведностью, более того, — оказывается естественной наградой (см. напр. Втор 6, 3; 11, 13 и др.).

Проблема поставлена иначе, и очень остро, в Книге Нова. Герой ее весьма хороший человек, но на него валятся все возможные беды. Друзья настаивают на том, что это — расплата за грехи, но он так же твердо повторяет, что не провинился перед Богом. По замыслу автора, прав он, а не друзья. Тем самым ситуация оказывается непонятной, если не бессмысленной. Правда, в конце Иов обретает все утраченное, но до этого его представления о Боге поколеблены и сменены гораздо более глубокими.

По всей вероятности, мысль о том, что земное благополучие не связано с праведностью, развивалось в века, разделявшие оба Завета; иудеи все яснее понимали, что человек, преданный Закону Господню, обычно оказывается среди изгоев этого мира.

Поначалу, конечно, это было простым наблюдением, но со временем обобщилось, особенно потому, что мир сей все больше воспринимался как княжество сатаны. В иудейском сознании (быть может, под влиянием персид[13] 

Раннее христианство приняло это деление. Христиане верили, что тот мир, который мы видим и знаем, подчинен "князю мира сего". Отсюда неизбежно следует, что земное благополучие дается лишь тем, кто удовлетворяет требованиям этого князя. Поразительно место из "Пастыря" Ермы, где говорится, что христианин не может участвовать в "экономической системе" мира сего, ибо она целиком подчинена сатане. "Властитель этой страны, — учит Ерма, — прав, когда говорит: "Или следуйте моим законам, или покидайте мою землю". Что же нам остается делать? У нас свои законы и свой град. Неужели мы отвергнем свой закон ради полей и других владений и станем жить по закону чужого града?

С точки зрения Ермы, именно это — самый опасный соблазн для христианина. Самый тяжкий грех — нарушить завет с Богом; а это неизбежно, если мы стремимся к земному преуспеянию, так как невозможно служить двум господам.

Ни в коем случае нельзя забывать о том, как серьезно это учение. Перед каждым из нас стоит чрезвычайно реальный вопрос: в какой мере мы вправе стремиться к земному преуспеянию любого рода, не изменяя Богу? Ответить на него совсем непросто. "Талант", который мы должны приумножить, так или иначе [14] 

Незачем отрицать, что Церковь никогда не могла требовать от своих членов полного разрыва с миром. В ней всегда существовали преуспевающие и богатые люди. Но Церковь неустанно предупреждала их об опасности. Ерма говорит, что богатые обязаны своим спасением молитвам бедных. И это можно сказать о каждом из нас, в той или иной мере вписанных в "приличное общество".

Мы непрестанно должны помнить, что невозможно служить двум господам. Принцип этот гораздо шире "богатства — бедности" в материальном смысле слова. Смотрите, как говорит Господь о тех, кто выставляет напоказ свое благополучие. Слова Его просты: "...они уже получают награду свою" (Мф 6, 2 и 5).

С такой точки зрения неважно, какую из земных целей мы ставим. Быть может, мы хотели кого-то убить; быть может, хотели улучшить Британскую конституцию. Раз мы [15] 

Да, самый близкий контекст нашего блаженства — полная или относительная несовместимость Царства Божия и какого бы то ни было преуспеяния в земном мире. Но это не все; и для нас, и для евангелиста Матфея блаженство нищих духом значительно глубже.

В той же нагорной проповеди Христос сообщает нам еще одну очень важную истину о земном имуществе. "Не собирайте сокровища на земле", — говорит Он (Мф 6, 19), и объясняет, что это попросту невозможно (ср. Лк 12, 16 и далее). В этом мире, собственно, и нельзя ничем владеть, ибо и владения, и мы сами недостаточно устойчивы. Мы живем во времени, мы живем в текущем мире; и поэтому нет никакой возможности схватить что бы то ни было и закричать: "Это мое!" Когда Апостол Павел учит нас пользоваться миром как не пользоваться (1 Кор 7, 31), он просто показывает, что не подвержен иллюзиям.

Конечно, это относится не только к деньгам или имуществу. Несметное множество браков и дружб разрушено именно тем, что мы хотим владеть чем-то или кем-то. Самый верный способ поссориться с человеком — вцепиться [16] 

Одни лишь нищие духом могут что-то иметь, поскольку лишь они принимают все, как подарок. Об этом, среди прочего, говорит Христос в Своей притче — о талантах (Мф 25, 14 и далее). Человек, зарывший деньги, боится рисковать, но именно поэтому теряет все, что ему доверено. Хозяин не хотел, чтобы слуги берегли его дар.

Господь просит нас, чтобы мы всегда были готовы отдать то, что имеем. Только тогда оно может вернуться к нам и умножиться. Нам очень важно отучиться от желания "владеть", которое вложил в нас дьявол, еще и потому, что единственное прочное достояние лежит вне всяких "владений". Томас Трэен в "Сотницах созерцаний" смеется над глупыми людьми, "которые хотят владеть столь малым, тогда как им обещано все". Мейстер Экхарт говорит о том же, объясняя, что Бог не может дать мало — Он дает или все, или ничего.

Пока мы играем в бесовскую игру "владения", мы никак не выйдем за пределы того мира, где можно получить лишь жалкие крохи. Только тогда, когда мы снова научимся [17] 

Сам Бог непрестанно отдает Себя. Лица Троицы отдают Себя друг другу. Человек, образ и подобие Божие, может сохранить даже душу, лишь отдавая ее (см. Мф 10, 39). Согласно одному из толкований, образ Божий — "мужчина и женщина", вместе. В этом, несомненно, есть правда. Как бы ни понимать образ Божий, в него входит отдание себя другим. "Не хорошо человеку быть одному" (Быт 2, 18).

Часто слова о том, что надо потерять душу, чтобы ее обрести, объясняют так: "душа" означает здесь "жизнь". Не стоит на этом настаивать. Греческое слово из Евангелия значит именно "душа". Если мы слишком сильно печемся о нашем спасении, мы рискуем его потерять. Если мы жадно собираем духовные сокровища, мы не сможем принять в дар Царства Божия. Конечно, это касается и чувств, и достояний ума. Мы должны легко отдавать их, чтобы жить в истинном смысле этого слова.

Причина совсем не в том, что стремление к эмоциональной, интеллектуальной или физической "зажиточности" обличает в нас жадность. Нет, причина почти прямо противоположна; и в этой связи надо вспомнить забытую добродетель magnanimitatis — величия души. Цепляться за частичные блага попросту мелко. Самый верный путь к утрате радости — стараться быть бодрым и веселым любой це[18] 

Господь отвечает на наши жалкие просьбы: "Отец благоволил дать вам Царство" (Лк 12,32). Бессмысленно говорить, как мамаша у Льюиса: "Мне нужно так мало, только хороший гренок...". Это — бесовское смирение, оно опасней гордыни. Отец благоволил дать нам Царство. Всем остальным надо, если нужно, жертвовать, не потому, что это слишком много для нас, а потому, что это слишком мало. Христианство — не дотошная программа самоусовершенствования. На карту поставлено Божие Царство; и ради него мы должны разжать пальцы. Западная христианская традиция называет такое полное отдание "темной ночью" чувств и ума; и этому нередко противопоставляют более радостную духовность православия. Однако и в восточной традиции речь идет о том же самом, и многие учителя кажутся менее мрачными лишь потому, что они с большей надеждой смотрят на роль самого человека в деле своего спасения, чем некоторые (никак не все) их западные собратья. Быть может, западные христиане больше противились Богу, и потому больше страдали. Но цель и у тех, и у других — одна и та же.

Мы не должны владеть ничем, даже Богом. Если мы хотим Его обрести, мы не должны в Него вцепляться. (Тем самым, кстати, мы [19] 

Однако Бог — не предмет. Всякий бог, который стал "моим" — бог ложный. Бесконечность Божиего бытия нельзя "иметь", нельзя "держать", как нельзя удержать ураган рыбацкой сетью.

Блаженны нищие духом, то есть те, кто отрешился от духа "владения". Их есть Царство Небесное, ибо они потеряли все "свое", и научились просто отдавать и просто принимать, а точнее — просто быть, в чем и уподобились Богу. [20] 

Глава IV

Слова о блаженстве кротких почти точно повторяют стих из псалма, и евангелист явственно хочет, чтобы мы это заметили. Значит, первый ключ к этим словам надо искать в 37(36) псалме.

Псалмопевец оказался в более чем обычном положении: глядя на жизнь, он увидел, что плохие люди процветают, а те, кто следует закону Господню, беспомощны перед их победоносным шествием. Это кажется ему странным; и, стараясь утешиться, если не понять, он размышляет о земной жизни, пытаясь проникнуть в тайну Божиих замыслов.

Конечно, не надо упрощать. Зло — неизбежная часть падшего мира и в каждый настоящий момент сила его велика. Но оно не может устоять; у него нет будущего.

Должно быть, "кроткие" — не самый точный перевод греческого слова из Евангелия, но греческое слово не так важно нам, как еврейское, которое и употребил Спаситель, — слово из псалма, "анавим". Само по себе это слово не обозначает нравственного свойства. "Анавим" — неудачники, т.е. те, кто подчиняется, а не владеет людьми и обстоятельствами. Казалось бы, именно они никакой земли не наследуют.

Тяжкая судьба иудеев вынудила их, в конце концов, переосмыслить Господни обетования. После всех своих бед они уже не могли считать, что благополучие, преуспеяние, власть автоматически связаны с верностью Божиему закону. Жизнь показывала им, что меньше всех процветает народ Господень.

Они искали свою вину, и благочестие их все больше окрашивалось покаянием. Но этого было мало. Самые мудрые, из них догадались, что полная покорность закону вполне совместима с бедностью и бессилием. Об этом и говорит 37-й псалом. Псалмопевец уже знал, что главное — утешиться Господом, предать Ему свой путь; остальное приложится в свое, то есть — Божие время. Да, время, а не земная сила, на стороне праведного. [23] 

_ Отсюда проистекает удивительное сочетание надежды и скорби. Наверное, тогда же, что и псалом, возникла единственная в своем роде, личность "цадика". Цадик далеко не всегда известен миру; он никогда не преуспевает. Но именно он, на путях Промысла, связывает мир и Творца. Он — канал, по которому течет в мир Божия милость. И потому именно он держит собою мир.

Вероятно, Христос отсылает и к этой традиции, когда говорит о "соли земли" (Мф 5,13). Диогнет в одном послании называет христиан "душой мира". Мир сгнил бы, как мясо без соли, он просто бы умер, если бы не Христиане.

Сам Христос — совершенный цадик, и в очень ранней Церкви Его так именовали. В Нем сгущаются до предела чаяния Его народа, и исполняются. Он — тот праведник, которого не нашлось в Содоме и Гоморре (Быт 18,23 и далее), но которого достаточно, чтобы спасти мир.

Христос отдал Себя в руки врагов, Он беззащитен перед их злобой, они победили Его — но победил Он. Вот оно, предельное выражение Божией "тактики" в падшем мире. Только распятый может "низложить всех врагов под ноги Свои" (1 Кор 15,25). Нам очень хочется достигнуть Царствия методами мира сего. Но такие попытки, все до единой, перечеркнуты Крестом. "Не противься злому" (Мф 5, 39).

Когда Апостол учит нас: "Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во [24] 

Первая заповедь блаженства говорит нам, что мир неверно понимает обладание. Вторая заповедь говорит, что мир неверно судит о деятельности и действенности. Быть может, именно потому блаженны те, которые неспособны ничего "добиться".

И впрямь, есть что-то сомнительное в попытках "добиваться". Человек создан по образу и подобию Божию, и деятельность его должна быть подобна деятельности Бога. Бог же не хлопочет, не устраивает, Он просто делает, а это совсем иное.

В сущности говоря, сотворение мира — ничуть не "нужно"; это, если хотите, "игра ума". Игра очень тесно связана с делом творения. Ангелус Силезиус говорит, что "...роза цветет, потому что цветет".

Об этом не надо забывать, когда Христос говорит нам о лилиях (Мф 6, 28). Даже если мы скажем, что цветы играют большую роль в экологии, мы не ответим на вопрос, зачем существует сама экологическая система. Весь тварный мир цветет, потому что цветет.

Если мы хотим действовать как Бог, мы должны полюбить действие ради действия, неразумную [25] 

Согласно св. Фоме Аквинату, воля наша может удовлетвориться только всем благом Божиим. Если мы хлопочем о чем-то, что-то "устраиваем", результаты наших действий на удивление ничтожны. Конечной нашей цели — Бога — таким путем не достигнешь.

Землю наследуют кроткие, беззащитные, неумелые, потому что Божию землю, истинную землю иначе не получишь. Она — дар или, по слову Евангелия, — наследство. Чтобы получить наследство, надо чтобы кто-то умер, больше ничего. За нас умер Христос; в нас умирает ветхий Адам; для нас, христиан, умирает мнимый мир суеты и неправды, греха и расчета.

Все мы нередко удивлялись, что больше всего дают в результате не наши разумные действия, а что-то совсем другое. На жизнь человеческую часто влияют слова случайные, которые никто толком не понял или не расслышал, а рассчитанные наперед "средства" приводят к каким-то нелепым, если не смешным, последствиям. [26] 

_ Это должно бы открыть нам глаза на очень важную истину. Нельзя составить путеводитель в Царство Божие, это вам не Лондон и не Нью-Йорк. Мы можем полагать, что Лондон — на пути к Царству, и стремиться туда, но нет никаких оснований считать, что мы правы. Каков наш правильный путь, знает только Бог, и то, что нам кажется ошибками, может оказаться необходимыми ступенями промыслительного замысла.

Если мы это поистине поймем, наша жизнь очень упростится. Разочарования приходят, потому что чего-то сильно хотели. Но стоит ли этого сильно хотеть? Что бы мы ни делали, мы похожи на человека, который сажает в саду семечки неизвестного растения.

Вспомним о том, как часто мы не понимаем событий и действий. К примеру, мы думаем, беседуя с кем-то: "Я с ним беседую". Или: "Я даю ему ценный сове", или: "Я ему помогаю", или: "Я решаю его неурядицы". На самом же деле все совсем не так. Быть может, Бог попустил беседу по другим причинам: я должен вогнать собеседника в сон, чтобы он отдохнул, или отвлечь его звуком голоса, или, наконец, разозлить его так, чтобы он понял, какой соблазн испытывает убийца. Нам настолько мало известен Божий замысел, что просто глупо печься о нашей собственной цели. Зато действия наши, если это понять, становятся гораздо проще. Раз от наших хлопот ничего не зависит, мы можем стать много спокойнее. [27] 

_ Приятно понять, что "ценный результат" зависит не от нас, а только от Бога. Без Божией воли действительно не произойдет ничего. На этом зиждется особое духовное делание — предание себя Промыслу, связанное прежде всего с именем Терезы из Лизье, но на самом деле неотделимое от христианской традиции. Все, что бы ни случилось, воспринимается как знак воли Божией.

Если принять это всерьез, для нас уже не будет несчастий, ибо несчастье, как правило, противопоставлено какой-нибудь надежде или какому-нибудь желанию. С другой стороны, для нас не будет достижений и успехов. Цель Бога — спасти нас. Ни в коем случае нельзя думать, что Он как бы подстегивает нас, стремясь наказать за тот или иной проступок. Он трудится, создавая, а не уничтожая нас. Поэтому с богословской точки зрения, правильней смотреть на жизнь с надеждой, чем со страхом. Даже то, что удаляет нас от спасения, Бог может и хочет использовать нам во благо. Самое страшное зло — убийство Христа — сердцевина нашей надежды. Именно так использует Господь наши грехи и страдания; так должны воспринимать их и мы сами.

Иулиания Норичская смело учит, что у греха нет "способа бытия", и он может быть опознан лишь по сопутствующей ему боли. Грех входит в реальность, в рисунок жизни только потому, что Христос страдает всеми нашими страданиями. Вне этого грех бессмыслен. Его нельзя принимать во внимание. Суетливые [28] 

В начале II века тому же, хотя иначе, учил странный римский духовидец Ерма. Ему было явлено, что надо меньше каяться, и больше молиться о святости.

Конечно, зло играет немалую роль в нашем мире, но лишь потому, что нашему миру сильно не хватает реальности. Мир реальности — воля Божия. В Боге нет греха, и все, что можно описать как зло, преобразуемо в славу.

Тут нас подстерегает два соблазна. Мы можем вообразить, что мир уже стал раем, хотя мы этого не видим. Но рай не скрывает себя, он приходит явно, его нельзя не увидеть. Можем мы вообразить и другое то, что мы видим, и есть вся реальность. Это не так. Глазами веры мы должны видеть невидимое, самую суп" действительности (см. Евр 11,27 и 11,3),

Теперь скажу снова: избегая этих двух ошибок, мы не можем всерьез разделять нашу жизнь на "успехи" и "неудачи". Наше дело — иное: предавать себя творящей и спасающей силе Божией.

Это не значит, что мы не вправе менять мир. Порою именно такая обязанность проистекает из послушания Богу. Но непременно нужно помнить, как велик зазор между нашими усилиями и результатами. Все, чего бы мы ни добились в жизни, только сырье, или, если хотите, условный набросок блаженства.

Св. Тереза из Лизье сказала перед смертью: "Я сею доброе семя, которое Бог вложил в мою [29] 

Если мы сумеем это понять, нам покажется просто смешным мирской взгляд на жизнь. Поистине глупо добиваться успехов и влияния, печься о многом. С Божиим замыслом связано лишь то, что мы действительно делаем. Существенно не гнаться за своими целями, а делать то, что делаешь, так сказать, "в Промысле Божием".

Такова наша кротость, о которой говорит наша заповедь. Это нравственная, духовная позиция, которая начинается с беспомощности, столь естественной для земного удела, а завершается соработничеством Богу. Кроткие блаженны, поэтому мы должны помнить, что позиция эта лучше и радостней, а не хуже и несчастней других. [30]