Мир Библии

Выдающийся богослов и  миссионер Александр Мень был убит за проповедь Христа в 1990 году. Это было время, когда заканчивался период советской власти.  Появилась свобода для исследования ранее  нежелательных тем. На фоне этой эпохи  протоиерей Александр  писал:

"Наше время для многих — пора прозрений и открытий. Но не только горьких, приводящих порой в замешательство и ужас, но также и радостных, похожих на встречу с новыми прекрасными странами. Целые области отечественной и мировой культуры, которые долгие годы замалчивались или искажались, вновь возвращаются людям. Среди этих «неведомых земель» мы находим и мир Библии. Что знало о ней большинство наших соотечественников двух последних поколений (т.е. советского времени - Ф.Л.)? Сама она практически была недоступна.

Поэтому мало кто помнил, что Библия была первым произведением литературы, которое было переведено на иностранный язык, первой книгой, вышедшей из–под типографского станка (ведь и Гутенберг, и Иван Фёдоров, и другие первопечатники начинали свои труды именно с её издания). Мало кто знал, что она — одна из первых в истории книг, подвергавшихся систематическому истреблению. Уже за полтора с небольшим века до н. э. списки её разыскивали и жгли солдаты эллинистического царя Антиоха Епифана; так же поступала и полиция римского императора Диоклетиана в 300 г. н. э. Над ней глумились скептики XVIII в., её «разоблачали» нацистские идеологи и боевики штурмовой  (большевицкой - Ф.Л.) антирелигиозной пропаганды. Но эта же гонимая книга, вокруг которой велась напряженная борьба идей, неуклонно прокладывала себе путь по странам и континентам.

Достаточно лишь бросить взгляд на древнерусские или западные библейские манускрипты, чтобы понять, с каким благоговением трудились над ними люди. Ювелирно отделанные чеканные переплеты и красочные буквицы, виньетки и миниатюры и, наконец, сам текст, переписанный тщательно и любовно, показывают, что на Библию смотрели как на святыню, как на драгоценное сокровище. И такое отношение сохранилось по прошествии сотен лет.

Сегодня  (конец 1980-х) Библия издается более чем на 1 800 языках, причем одних только новоевропейских переводов насчитываются сотни вариантов.

(По информации Германского Библейского общества на 24 февраля 2005 года, Библия полностью или частично переведена на 2 377 языков народов мира, полностью издана на 422 языках. По состоянию на октябрь 2015 года полностью или частично Библия переведена более чем на 2 932 языка. К 2023 году  количество этих языков ещё больше - прим. Ф.А.Л.)

Многомиллионные тиражи её с трудом поддаются учету. Её выпускают в виде фолиантов, буклетов, в брошюрах и многотомниках, с комментариями и без. Есть «брайлевские» Библии для слепых, сокращённые, детские, иллюстрированные, записанные на пластинках, кассетах, на носителях для ЭВМ (компьютеров). Уже около 200 лет работают добровольные Библейские общества, печатающие и распространяющие текст Писания. Такие общества были и в России в XIX в. (Теперь Российское Библейское общество в Поссии возрождено - Ф.Л.) Любопытно, что самая длинная телеграмма, которая когда–либо была отправлена, представляла собой новый перевод Евангелия, с нетерпением ожидавшийся читателями.

<...>Библия вот уже две тысячи лет является предметом пристального научного изучения. Её исследуют с точки зрения филологии и истории, богословия и литературоведения.

Сейчас, на исходе XX в., одни лишь труды о Библии и комментарии к ней могли бы заполнить обширное книгохранилище, где на каждую строчку Писания пришлось бы по целому стеллажу толкований. Среди них есть и такие, которые рассматривают Библию просто как памятник древневосточной и античной письменности. С одной стороны, это оправданно, но с другой, ясно, что Библия — феномен куда более сложный, чем реликт седой старины или художественное произведение, подобное шумерскому эпосу о Гильгамеше или «Энеиде» Вергилия. В противном случае она не имела бы стольких хулителей и стольких горячих почитателей.

«Альфа и омега» Библии

Направления духовной жизни человечества веками определялись тем, что завещали ему его великие мудрецы, философы, пророки и учители веры. Сами они шли к постижению тайн бытия нелегкими путями, чаще всего сознавая ограниченность своих сил и возможностей. Человек — даже возвышающийся над другими и над своим временем — всё же остается только человеком.

Однако среди мировых учителей есть Один–Единственный, Который являет собой непостижимое исключение. Если Сократ или Платон стремятся к свету познания как к желанной цели, то Иисус о Самом Себе говорит: «Я — свет миру».  И в Его устах эти вселяющие трепет слова звучат так просто и естественно, как могут прозвучать только у Того, Кто подлинно есть «Путь, Истина и Жизнь». Свидетельство Христа есть свидетельство о Себе как о высочайшем откровении Бога.

Вот почему основа христианства заключается не столько в учении Христа, сколько в Нём Самом. Церковь (это слово значит Община христиан - прим. Ф.А.Л.)  исповедует не отвлеченную доктрину, но веру в Бога Живого, воплотившегося в живой личности Богочеловека.

Евангелие — благословенная и радостная весть о Нём, которую Церковь несёт миру. Оно показывает, что Богоявление было не чем–то пребывающим вне времени и пространства, а действительным событием, увенчавшим священную историю спасения.

При всей своей потрясшей мир новизне благовестие (благая весть) Иисуса глубоко связано с религиозной традицией Его народа. По словам Самого Христа, до Его пришествия Бог особым образом возвещал Свою волю через избранных мужей Израиля.

Это Откровение запечатлено в совокупности книг Священного Писания. Они не были созданы в лоне какой–либо из прославленных цивилизаций древности, а являются свидетельством веры людей, живших в небольшой и бедной стране, история которой была цепью невзгод и суровых испытаний. Но уже то, что в ней явился Христос и на фундаменте её религии основал Своё Царство, делает древний Израиль духовным отечеством Церкви. Поэтому для нас, христиан, его история и богопознание имеют ни с чем не сравнимое значение.

Основой Писания является учение о Завете, или Союзе. Завет означает связь человека с Богом, связь, которая растёт, крепнет, проходит ряд ступеней, чтобы завершиться в лице Сына Человеческого. Искупитель — Мессия, дарующий спасение, есть поэтому «альфа и омега» Библии, центральный образ Писания, начиная с предчувствий, прообразов, пророчеств и кончая Его рождением во плоти среди людей.

В торжественных словах возвещает об этом Церковь в Послании к евреям:

«Бог, многократно и многообразно говоривший издревле отцам в пророках,
в последние дни сии говорил нам в Сыне, Которого поставил наследником всего».

Дохристианские священные книги называются в Церкви Древним, или Ветхим, Заветом; Евангелия же и другие писания апостолов составляют Новый Завет. Оба Завета образуют неразрывное целое, именуемое Библией.

С первых же дней существования новозаветной Церкви, когда ещё не было апостольских книг, ветхозаветная Библия прочно вошла в христианскую жизнь. Псалмы были первыми молитвами верных (одно из самоназваний учеников Христа, христиан - прим. Ф.А.Л.), в библейских пророчествах раскрывалась искупительная тайна Христа, духовный опыт ветхозаветных предтеч (предшественников) Богочеловека стал той почвой, на которой созидалось здание евангельской веры. В Библии как в Слове Божием христианство непрерывно черпало вдохновение и назидание; не зная её, трудно понять большинство аспектов церковной жизни. Таинства, богослужение, религиозно–нравственные устои Церкви, её богословие, взгляд на прошлое, настоящее и будущее — всё это насквозь пронизано библейским духом.

Библия и мировая культура

Когда посетитель входит в Эрмитаж или в другую художественную галерею, ему трудно не заметить, как много творений классиков искусства посвящено библейским сюжетам. Андрей Рублев и Феофан Грек, Микеланджело и Боттичелли, Рембрандт и Эль Греко, Александр Иванов и Николай Ге, Сальвадор Дали и Марк Шагал… Перечень этот можно продолжать бесконечно, как и перечень музыкантов, таких как Бах, Гайдн, Гендель, А. Рубинштейн, Стравинский, Пендерецкий. То же можно сказать и о мировой литературе. Редко кто из поэтов, русских и зарубежных, не обращался к темам Библии. Она привлекала их богатством мысли, духовной напряженностью, красотой образов. Ее перелагали Мильтон и Ломоносов, Байрон и Лонгфелло, Лев Толстой и Томас Манн, Рильке и Пастернак.

«Что за книга это Священное Писание, — восклицал Ф. М. Достоевский, — какое чудо и какая сила, данные с нею человеку! Точно изваяние мира и человека и характеров человеческих, и названо все и указано на веки веков. И сколько тайн разрешенных и откровенных… »

Но Достоевский, скажут, был христианином, и поэтому восторг его понятен; однако напомню слова Гете, который считал себя язычником.

«Пусть, — говорил он, — духовная культура непрерывно идет вперед, пусть естественные науки непрерывно растут вширь и вглубь, пусть дух человеческий охватывает все более и более широкие горизонты — высот нравственной культуры христианства, озаряющей нас из Евангелия, мы никогда не превзойдем».

А вот что пишет немецкий социалист, в котором трудно заподозрить апологета религии:

«Библия — кладезь житейской мудрости и возвышенных чувств; никаких абстрактных правил (во всяком случае, они отодвинуты глубоко на задний план), никаких нравоучений, лишь наглядный показ на опыте живых людей из крови и плоти, со всеми их слабостями и жизненной силой. Примеры из живой действительности в совершенном изображении, в котором даже общие поучения проникновенно, в виде образных притчей, льются как бесконечные потоки благодатного дождя. Библия — это яркоцветный ковер лирической нежности, самые фантастические мечтания Востока, взлет восторженного гимна, вдохновения, непроницаемой глубины пророческого возвещения и экстатического видения».

Это слова Карла Либкнехта.

Библейские переводы часто бывали поворотным пунктом в истории развития языка и литературы. Такую роль сыграли, например, перевод Ветхого Завета на греческий язык (Септуагинта), латинский перевод (Вульгата), переводы Кирилла и Мефодия на церковнославянский язык, лютеровский немецкий перевод, английская версия времён короля Иакова.

Насколько прочно вошла Библия в ткань языка и мышления народов, видно хотя бы из распространенных пословиц, поговорок, крылатых выражений. «Запретный плод», «каинова печать», «вавилонское столпотворение», «валаамова ослица», «тридцать сребреников»… Всё это взято из Библии. Без неё многое не только в литературе и искусстве, но и в философии, в истории мировоззрений остается непонятным.

Добавлю, что с самого начала своей истории к ней обращался и кинематограф, а сегодня она приходит и на телеэкраны.

Словом, очевидно, что знать эту книгу должен любой культурный человек — будь он верующий, атеист или агностик. Однако, знакомясь с ней, нерелигиозный читатель должен проявить известную широту и терпимость, помнить, что Библия — это книга веры, что она рассматривает жизнь и человека sub specie aeternitatis, с точки зрения вечности.

Библия в России

Общеизвестно, каким важным фактором для становления и развития культуры Руси было то, что, принимая христианство, она сразу же получила Книгу книг на понятном для неё церковнославянском языке. Читая Библию, грамотные люди (а их было на Руси очень много) входили в новый для них мир нравственных идей и поэзии, веры и мудрости. Знаменательно, что «Повесть временных лет» связывает историю Руси со всемирной именно через библейские сказания. Библия вдохновляла древнерусских иконописцев, создателей фресок, миниатюр, мозаик; она давала пищу для размышления писателям, проповедникам, летописцам.

Следует сказать, что тот церковнославянский перевод, который перепечатывался в начале XX в., не тождествен изначальному^[1]. Он восходил к изданию, выпущенному в 1754 г. в царствование императрицы Елизаветы Петровны. Эта так называемая Петрово–Елизаветинская Библия имела долгую и сложную предысторию*.

Перевод Библии на русский язык имеет историю не столь продолжительную, но насыщенную драматическими коллизиями**.

Связь русской культуры с Библией  и в петербургский период не утратилась***.

В глубь веков

Кирилл и Мефодий переводили Библию с греческого. К тому времени с него уже были сделаны переложения священных книг Ветхого и Нового Завета на коптский и сирийский, латинский и эфиопский, армянский и грузинский, готский и другие языки. Самые ранние из этих переводов были осуществлены не позже II в. И таким образом мы уже почти вплотную подходим к истокам библейского текста, по крайней мере его заключительных разделов.

  

Если иметь в виду Новый Завет, то в конце пути нас ожидает небольшой обрывок папируса с несколькими греческими строками Евангелия от Иоанна (фото). Он был найден в Египте в 1935 г. и сейчас хранится в манчестерской библиотеке имени Райленда. Это, правда, не автограф, но по времени он очень близок к оригиналу I в., поскольку датируется 20—30 гг. II века.

Не сохранилось автографов и дохристианской части Библии — Ветхого Завета; однако мы знаем, что он был написан на древнееврейском языке с отдельными включениями на арамейском^[2]. В III в. до н. э. ветхозаветные книги стали переводиться на греческий язык (этим переводом и воспользовались Кирилл и Мефодий). Наиболее ранние из уцелевших фрагментов греческого Ветхого Завета почти ровесники самого перевода.

The Isaiah Scroll (1QIsa^a) contains almost the whole Book of Isaiah. Dead Sea Scrolls

А древнейшие манускрипты еврейского оригинала, известные науке, обнаружены в середине нашего века в пещерах, рассеянных по пустыне близ берегов Мертвого моря. Эти кожаные свитки относятся ко II столетию до н. э.

Но и после этого наш спуск в шахту веков не кончен.

Греческое слово «Библия» не случайно означает «книги». Она действительно содержит целую библиотеку разнородных по жанру произведений. Создавались они далеко не сразу. Более 12 столетий понадобилось для формирования Ветхого Завета. Подобным же образом и новозаветные книги, хотя и были написаны намного быстрее, в течение нескольких десятков лет, имели свою предысторию, когда закреплялись устные рассказы и делались первые записи.

Книги или Книга?

Раскройте любое руководство по истории литературы, где есть раздел о Библии; чаще всего она определяется там как собрание поэзии, легенд, фольклора, хроник, дидактических писаний. На первый взгляд, так оно и есть. Ее создавали многие поколения людей, разделенных веками. Не все они известны по именам, но каждый обладает собственным стилем. Одни выражаются скупо, почти сухо, слова других подобны раскаленной лаве. Здесь и длинные перечни предков, и филиппики против власть имущих, и молитвы, и сказания. Библия — это и ликующий голос любви в Песни Песней, и меланхолический рефрен Екклесиаста: «Всё суета». Почти каждый из родов и видов литературы, сложившихся с древнейших времен, присутствует в Писании. И все же это не дает нам права рассматривать его просто как коллекцию книг, мирно уживающихся на одной полке или под одним переплетом, но внутренне между собой не связанных.

При внимательном чтении можно почувствовать, что Библии присуще определенное единство, которое достигается не строгой архитектоникой, а иным путем. Весь пестрый конгломерат библейской поэзии и прозы пронизывают тонкие, но исключительно прочные нити, превращающие сборник книг в одну цельную Книгу. Роль этих связующих нитей, этого не сразу уловимого каркаса играют сквозные темы и образы, которые время от времени настойчиво повторяются в самом разном контексте.

Так, например, постоянно присутствует в Библии тема «Завета», т. е. союза между человеком и Предвечным. От древних скотоводов, сознававших, что они находятся под небесным водительством, до той полутемной комнаты, где в ночь Тайной вечери Иисус Назарянин заключил Новый Завет между Небом и землей, протянуты звенья одной нерасторжимой цепи.

Русский философ Владимир  Соловьёв

Русский философ Владимир Сергеевич Соловьёв указывал на важность этой идеи Завета, которая говорит об историческом и космическом призвании человека, предназначенного быть активным соучастником мирового процесса.

Другой пример. В Библии высшая воля всегда выступает в роли инициатора новых движений, зарождающихся в истории. Эта воля призывает Авраама и Моисея — родоначальников ветхозаветной Общины; по небесному зову, и порой даже вопреки своему желанию, идут на проповедь пророки; призыву Иисусову подчиняются будущие апостолы, которым сказано: «Не вы Меня избрали, но Я вас избрал».

Грозным и загадочным символом предстает в обоих Заветах пустыня, царство смерти. На её просторах совершается борьба добра и зла, испытывается вера народа, ведомого Моисеем; из пустыни появляется Иоанн Креститель, чтобы провозгласить начало новой эры;

 

в пустыне Иисус Христос проходит через искушение, прежде чем идти к народу (этот момент изображен на известном полотне И. Крамского).

 

И, наконец, в Апокалипсисе говорится о Жене, облечённой в Солнце (олицетворение Церкви), которая скрывается в пустыню от преследований…

Можно привести и немало других примеров, показывающих, каким образом «работают» в Библии сквозные темы. Благодаря им составные элементы Книги оказываются не случайными наносами, вроде отмелей в дельте реки, а чем–то выстроенным, подчиненным единому замыслу.

Творцы древнерусских храмов опирались на византийские каноны, но в итоге создали нечто свое, новое. Гёте использовал легенды о чернокнижнике, но это нисколько не умаляет оригинальности его «Фауста». Точно так же и составители Библии, отталкиваясь от предшествовавшей литературы и преданий, образовали из этого материала свой собственный «библейский мир». Христианство, принимая Библию как Откровение, считает её природу двуединой, богочеловеческой. Голос Вечности звучит в Библии, преломляясь через сознание и слово конкретных людей, связанных с определенными эпохами, отличавшихся по темпераменту, судьбе, дарованиям. Они писали, находясь в лоне живой духовной традиции, и черпали свои краски из огромного резервуара этой традиции.

Не лишним будет напомнить, что всегда находились читатели, которые в разных целях злоупотребляли фразами, вырванными из библейского контекста, игнорируя его общий смысл. Иные — из ложно понятого благочестия — были склонны извлекать из Книги книг нечто вроде хунвейбиновского цитатника и всеми силами старались обойти «острые углы». А такие углы в Библии есть. Многих, например, может шокировать, что наряду с возвышенным учением пророков и Евангелия в ней повествуется о войнах, жестокостях, человеческих страстях и пороках. Им хотелось бы иметь разбавленную, обтекаемую Библию. Но тогда она почти не имела бы отношения к реальной жизни с её муками и радостями, любовью и ненавистью, взлетами и падениями. Кто боится всего этого, тот, пожалуй, и Шекспира должен обходить за версту.

Может вызвать удивление, что в Библии нет единого религиозно–этического кодекса. Но её кажущийся плюрализм обусловлен тем, что она показывает рост человеческого духа перед лицом постепенно открывающейся ему высшей тайны бытия. Каждый этап этого становления отражает определенный уровень, отмеченный чертами несовершенства. И только Евангелие возносится над всем Писанием, словно сверкающая вершина над грядой гор. К нему сходятся и через него осмысляются все основные линии обоих Заветов.

Язык Библии

Далеко не все в Библии лежит на поверхности. Подобно иконе, она обладает своим условным языком, своей специфической системой образов. И как приобщение к миру иконы требует от зрителя известной подготовки, так и чтение Библии требует внутренней работы, вживания в особый библейский «космос». Только зная основные его законы, можно увидеть, как рассеивается дымка веков, отделяющая нас от текста, и он раскрывает свою глубину. Тот, кто довольствуется беглым чтением, фабулой или простейшим смыслом афоризмов, упустит главное и часто будет спотыкаться о противоречия и неувязки.

Вот один элементарный пример. В Книге Бытия рассказано, что праотец Иаков, полюбив девушку, согласился в виде «выкупа» за неё работать безвозмездно у отца невесты семь лет. Скептики не раз с улыбкой замечали, что по восточным понятиям через семь лет девушка уже не могла бы считаться молодой. Им не пришло в голову, что автора мало заботила точная хронология (считать он умел достаточно). Приведя сакральную цифру, означающую полноту, он желал лишь показать силу любви Иакова, которого не могли испугать никакие препятствия. Словом, в первую очередь нужно уяснить себе, что хотел сказать автор. А для этого читателю необходимо хотя бы на время отказаться от многих наших литературных привычек. Как и при созерцании иконы, надо преодолеть привычку к реалистическому изображению.

Это важно для понимания первых же страниц Библии, где тоже фигурирует священное число семь. Они повествуют о начале мира и человека. Тончайший литературный узор, сотканный из рефренов, переклички слов и образов, показывает, что это сказание насквозь символично. Суть этого учения заключается в том, что своим существованием Вселенная обязана единому Творцу, что Творец создал её не в одно мгновение, а поэтапно — от низшего к высшему, от простого к сложному, что в процессе  творения мира участвовали силы природы («вода», «земля»), что человек создан как двуединое существо — как сын земли и образ Божий.

Гармония между человеком и Творцом, человеком и природой нарушена самими людьми, что влечет за собой тяжкие и горькие последствия. Обо всем этом сказано не языком абстракций, а языком «иконного» символизма. По своей наглядности он доступен даже ребенку. Но это лишь первый смысловой слой, за которым есть ещё несколько измерений.

В дешифровке библейских символов немалую помощь оказывает  открытие удивительного мира древнего Египта, Вавилона, Ассирии, Персии, Финикии, история и культура которых теснейшим образом связаны с Библией.****

Как читать Библию

Разумеется, её можно читать, как и всякую другую книгу, прямо с первой страницы. Но мне кажется, что неискушенному человеку целесообразней начинать с Евангелий (лучше всего с Евангелия от Марка или с Евангелия от Луки - прим. Ф.А.Д.)  Об этой центральной части Библии многие у нас, к сожалению, имеют ещё довольно смутное представление, чаще всего по отражениям в романах М. Булгакова, Ч. Айтматова, Ю. Домбровского или по рок–опере «Иисус Христос — Суперзвезда». Но надо прямо сказать: как бы мы ни оценивали эти отражения, они не должны подменять оригинал.

«Есть книга, — писал в 1836 г. А.С.Пушкин, — коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедано во всех концах земли, применено ко всевозможным обстоятельствам жизни. Сия книга называется Евангелием, — и такова ее вечно юная прелесть, что если мы, пресыщенные миром или удрученные унынием, случайно откроем ее, то уже не в силах противиться ее сладостному увлечению и погружаемся духом в ее божественное красноречие». Примечательно и свидетельство А. И. Герцена. «В первой молодости моей, — признается он, — я часто увлекался вольтерианизмом, любил иронию и насмешку, но не помню, чтоб когда–нибудь я взял Евангелие с холодным чувством; это меня проводило через всю жизнь; во все возрасты, при разных событиях я возвращался к чтению Евангелия, и всякий раз его содержание низводило мир и кротость на душу».

В чём же причина такого воздействия этой древней книги? В том ли, что она вышла из–под пера великого писателя? Но ведь евангелистов четыре. Значит, было четыре гения? Но как тогда могло случиться, что сведения о подробностях их биографий затерялись в истории, хотя мы хорошо знаем об их современниках: Плинии, Эпиктете, Ювенале, Петронии, Марциале, Иосифе Флавии? К тому же филологический анализ установил, что евангелисты не были профессиональными литераторами и часто лишь воспроизводили уже существующие предания и письменные свидетельства. Естественней принять вывод Руссо, который считал, что сила Евангелий не столько в мастерстве авторов, сколько в той Личности, которая в них изображена.

Начиная с эпохи Французской революции и до первой трети нашего века не раз высказывалось мнение, что евангельский Иисус — литературная фикция или миф. Но в настоящее время и у нас, и за рубежом никто из серьезных ученых эту гипотезу не разделяет. Когда во второй половине I в. создавались Евангелия, многие свидетели описанных в них событий были еще живы. Память об этих событиях бережно хранилась среди христиан. Церковь возвещала о Христе ещё до того, как были написаны Евангелия. И сами Евангелия были одной из форм провозвестия.

Римский историк Корнелий Тацит отмечает, что в 64 г., т. е. через три десятилетия после проповеди Иисусовой, христиан в столице империи было уже «огромное множество». А в 111 г. правитель одной из малоазийских провинций Плиний Младший доносил императору, что храмы языческих богов опустели из–за массового обращения в новую веру— веру в «Христа как Бога». Над этими фактами стоит задуматься.

Сегодня, когда христианство имеет позади двухтысячелетнюю историю, когда в его арсенале есть величественная архитектура, богатейшее изобразительное искусство, поэзия, музыка, обряды, традиции, умозрительные системы, его притягательность можно объяснить за счет этого впечатляющего наследия. Однако на заре христианства оно почти ничем этим не обладало. Не было ни зданий, ни икон, ни христианской философии. Напротив, религии античного мира, соперницы Церкви, с полным правом могли гордиться Парфеноном и Капитолием, Гомером и Горацием, Платоном и Сенекой. При этом язычество опиралось на мощную поддержку государственной власти. Ведь императоры приняли христианство лишь после того, как перевес его стал очевидным. Значит, в чем–то ином заключалась сила новой веры.

Но и в наши дни, если бы мы захотели уяснить, в чем состоит ее сущность, её ядро, мы вынуждены были бы признать, что как культурный феномен христианство не слишком выделяется на фоне других мировых религий. Ведь и буддизм, и индуизм, и ислам имеют свою великую литературу, глубокие учения, искусство, культовые традиции, этику. Нет в них лишь одного — Иисуса Христа. Именно в Нём уникальность христианства, разгадка его притягательности и его победы в  борьбе с язычеством.

ДАЛЕЕ