Многие люди, как "церковные", так и внешние замечают насколько бездейственно оказывается покаяние современного христианина, вращающегося в реалиях "церковной жизни", в плане отсутствия личностных изменений. Эти мелочные повторяющиеся обессмысленные исповеди в официальных храмах в виде будь то "духовного надзора" за "стадом" очередного горе-"пастыря" или игры в духовничество, в послушание, в аскетизм, в "монастырь в миру". И, наконец, конечно же, исповедь как допуск до "причастия"...

И само "причастие" воспринимается именно как физиологическое приобщение, как пилюля, которую надо проглотить, чтобы идентифицировать свою принадлежность к "спасаемым" - прокомпостировать свой билет в рай. Евхаристия не воспринимается как благодарение, как осознанное принятие Благой вести, переданной через апостольскую проповедь и основанной на образе Христа, явившего нам Бога и то, каким должен быть настоящий человек, чтобы наследовать усыновление Отцу Небесному.


Вектор покаяния - в будущее или в прошлое?

Мысленный вектор человека при таком покаянии  (т.е. представляющего из себя перечисление грешков с приставкой "каюсь") направлен не вперёд, к чаемому Царствию, а назад, на свое человеческое жалкое прошлое в мирской суете. Человек концентрируется на своих совершённых падениях и проступках, с целью их произнести, юридически "списать", "аннулировать". При этом мысль его остается в прошлом. Почему? Потому что будущее его не воодушевляет, а пугает. Пугает перспективой вечных бессмысленных мучений в вечном аду. Действительно, страшная перспектива. Как и образ "Бога", все предвидевшего и уготовавшего такое (!) своему творению.

Но откуда такая веры, вернее её эрзац? Всё происходило постепенно, по мере того как апостолы и их первые ученики сошли с исторической арены, а преемники их преемников - христиане из язычников, не имея той библейской и евангельской закваски апостолов, постепенно стали изменять упование пришествия Царствия Божия (лишенного страдания, где Бог, который есть Любовь и единственный Источник жизни, пребудет во всём) более привычной языческой идеей о врождённом, безвыходном, навязанном бессмертии в одной из двух увековеченных (а после второго пришествия еще и материализованных) резерваций - ада и рая. Зацементировалось же ситуация когда Римская империя подмяла под себя христиан и переделала Благую весть в государственную имперскую идеологию со своим имперским богословием, продвигать которое стала новосозданная структура иерархов-назначенцев (3-4 вв. нашей эры). И, конечно же, государственную идеологию в принципе невозможно построить на идее любви, только на страхе и принуждении, и идея этого страха была найдена -

в страхе вечных мук

и в иерархии - которая одна имеет "право вязать и решить" и "раздавать благодать", избавлять от этих самых ею же продюсируемых "вечных мук".

Первые христиане молились о пришествии Дня Господня и о конце этого мира. После вектор молитв (и это четко можно проследить в становлении литургических текстов) кардинально сменился - христиане последующих веков стали уже молиться не о пришествии Господа, а о его замедлении. Даже Суд Божий характерно стали называть "Страшным Судом" (термин, которым не пользовался ни Христос, ни Его апостолы). Это очень показательно. Люди, даже те которые изображают из себя ревностных христиан, теперь боятся прихода Господа.

Любовь (только по которой Бог и призывает в Свое Царство) заменена другими мотивами или стимулами ("стимул" - значит кнут) - страха и корысти. Страха ада с вечными муками и корысти - шкурной заинтересованности не столько чтобы быть с Богом, сколько проскочить в другую лучшую резервацию - рай с "райскими блаженствами".


Вектор покаяния - на себя или на Бога?

Еще один вектор покаяния - личностный. Когда человек копается в своих грешках, тем он тешит свою греховность. Его покаяние направлено не на Бога, а на самого себя. Бог готов "списать" и не вспомнить грехи разом и оптом.

Но нет, человек так упон своим "смирением", так хочет в результате такого покаяния оказаться "чистеньким", "безгрешным", отмыться от малейшего пятнышка, что он это пятнышко готов тереть до посинения, забывая что не это нужно Богу.

Богу нужно чтобы человек от себя, от своих грешков обратился к Нему, к Богу, к Его правде и тогда Бог готов грехи, "даже если они были багряными - убелить" и не вспомнить.


Покаяние "из-под палки"

Конечно же, автор этих строк не отрицает необходимсть постоянного трезвения, внимательного наблюдения за своими поступками, сравнения их с заповедями Божиими - ибо только в этом  действенность нашей веры.

Наоборот! Этим деланием должна быть пропитана вся жизнь христианина. Но вот вопрос: а зачем это навязывать человеку в административном порядке?

Людям с разными устроениями, различным состоянием души навязывают в официальных храмах этот "духовный досмотр". Спрашивается: зачем? Если кому-то очень надо, он причастится и скрыв свои прегрешения. Отвечаю на поставленный вопрос: иерархия должна постоянно напоминать профанизируемому ею же народу "кто здесь главный". У кого находятся "ключи Царствия Небесного", кто имеет власть "вязать и решить", кто "раздаятели благодати", кто здесь посредники между людьми и Богом, кто может допустить или не допустить. Это то, что А.Шмеман охарактеризовал как "охранительное богословие", когда клирики являют из себя неких церберов, стоящих на защите святыни от посягательств профанного народа.

Вот в чем смысл этих исповедей, этого формализованного "покаяния".

Здесь наблюдается совершенно идиотское смешение понятий. Чин присоединения к Церкви отпавшего члена совершенно бездарно и на лету переделывается (под видом романтики монашеского "откровения помыслов") в акт явления иерархией её деспотической власти над "пасомыми", а по сути в элементарную "дедовщину". Грубо говоря, клирики перед каждой евхаристией проводят всех своих "пасомых" через акт "опускания", целью которого является напоминание о "духовной" власти этой назначенческой иерархии. (Пусть сами клирики и иерархи даже и сами этого не вполне понимают - от них, простых функционеров и подключенцев к мифологии представляемой ими клерикальной матрицы, понимания не требуется.)

При этом наиболее невежественные и закомплексованные на идее своей власти клирики очень любят проявлять свой деспотизм и властолюбие именно не допуская кого-нибудь к чаше под предлогом недопощения, недомоления и проч., хотя сами эти клирики, естественно особо не молились и не постились накануне.

И что еще характерно, принуждают к этим исповедям перед причастием те, кто сам в этих же обстоятельствах не исповедуется. ( исповедь перед причастием от них не требуется - Ф.А.Л.) Навязывает посты те, кто сами запросто эти посты нарушают. Я уже не говорю о более грубых и отвратительных страстях процветающих среди клира. Но они ощущают себя сверх-людьми, которым простится то, что не простится быдлу - "мирянам".

Сейчас в официальном храме отказывают в причастии те, кого никто на сие действие не делегировал. Ни один из современных клириков или иерархов не был избираем ни одной общиной.

В древности (когда епископа избирала община) если верные (памятуя слова апостола о необходимом моральном облике) отказывались находиться в общении и делить евхаристическую чашу с кем бы то ни было живущим нечисто, епископ выполнял волю общины, отлучая нечестивого от общения или (после принесения плодов покаяния) принимая обратно.

Когда же клирики и епископы назначенческой иерархии по своему произволу, чаще невежественному, начинают творить произвол, то кто он,и как не самозванные церберы?

Что же касается профанизируемого покаяния, то очень печально что в описанном случае преподносимый способ покаяния несет явно принудительный характер (также как, к примеру, и эти бестолковые календарные диеты-посты). То есть добровольное превращается в обязаловку, в то же умилостивление притом не по доброй воле, а в виде клерикальной принудиловки!


От страха к беспечности?

Но есть в современном богословии и менталитете "христиан" враг куда более опасный, чем вера в вечные муки или деспотизм отмирающей клерикальной системы.

Вера в вечные муки характеризует младенчество (в худшем смысле слова) веры, её незрелость. Страх не способен вылечить, но только любовь (ср. "Боящийся несовершенен в любви" Ап. Иоанн). Тем не менее, страх способен внешне сдерживать проявления греха, впрочем, конечно же при этом искажается Образ Бога.

Но много хуже, когда человек вообще теряет ощущение греха. Когда он готов оправдать любую похоть и обольщение, и притом подводит под это "богословскую" основу.

Речь о становящейся все более популярной универсалистской теории спасения, т.е. доктрине всеобщего вечного апокатастасиса.

Этой доктриной очень удобно можно оправдать любой грех. Если все и так спасутся, то нынешнее состояние человека не так уж важно. Можно позволить себе грешить, спокойненько полагаясь не всепрощение Благого Бога.

Даже страх временной геенны отходит на задний план. Современные христиане уже и не верят в нее. Они ее запросто отменяют (как делают это современные потомки лютеран,   одновременно узаконивая и благословляя аборты, "брачные" союзы педерастов и проч.).

Интересно об этом написал Александр Шмеман, наблюдавший данное явление в западном обществе: "Люди перестали верить не в Бога или богов, а в гибель, и притом вечную гибель, в ее не только возможность, а и неизбежность и потому - и в спасение. "Серьезность" религии была прежде всего в "серьезности" выбора, ощущавшегося человеком самоочевидным: между гибелью и спасением. Говорят: хорошо, что исчезла религия страха. Как будто это только психология, каприз, а не основное - основной опыт жизни, смотрящейся в смерть. Святые не от страха становились святыми, но и в святости - знали страх Божий. Дешевка современного понимания религии как духовного ширпотреба, self-fulfillment… Убрали дьявола, потом ад, потом грех - и вот ничего не осталось кроме этого ширпотреба: либо очевидного жульничества, либо расплывчатого гуманизма. Однако страха, даже и религиозного страха, в мире гораздо больше, чем раньше, только это совсем не страх Божий."

Вся напряженность Библии и Благой вести, как выбора между жизнью и смертью, бытием и небытием, ожидания огня, готового сжечь плевелы, пожрать богопротивников (Евр.10:27), очистить вселенную перед наступлением Царства Небесного, оказывается запросто перечеркнута.

Конечно, ад присутствует в жизни человечества до Второго Пришествия Христа. Ад - это свидетельство несовершенства этого мира и издержки неверного использования свободы, которую Бог дал твари в процессе ее становления перед приходом Царства Божия. Но власть ада уже упразднена над теми, кто обращается к Богу. Окончательная же победа над смертью и адом, уничтожение греха и его упорных носителей наступит с приходом Царствия Небесного. И войдут в Царствие только евхаристические личности, т.е. те, которые видя во Христе образ Божий, отвечают Богу благодарностью на вызов из небытия, и готовы отказаться от своих грехов и страстишек ради очищения для вечной жизни с Богом.

Остережемся же в душах наших от расслабленности и самоугождения и обратим свои взоры ко Христу, Который "простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды" (1Ин. 1:9) и введет в Царство Бога Отца, Которому и предадим все наши помыслы и дела!