Прозорливый старец Павел Троицкий: Об одной операции КГБ против Русской Православной Церкви

В этой истории из теперь уже отдалённого от нас советского  прошлого России, политика переплелась с религией, а вера и  преданность служению – с низким обманом и ложью.

В 1950 году в Москву из эмиграции вернулся Всеволод Дмитриевич  Шпиллер, личность во всех отношениях неординарная и немыслимая  для Советского Союза сталинского времени. Потомственный дворянин  и воспитанник киевского Владимирского кадетского корпуса, он вступил добровольцем в Белую Армию и сражался с Красными в боях  гражданской войны. Эвакуировавшись в 1920 году с отступающими  частями Белых в Константинополь, он возвратился в Россию через  тридцать лет православным священником возрождать веру в Отечестве.

Его судьбу определила встреча в Болгарии с епископом Серафимом  Соболевым [1]. Ещё в двадцатые годы владыка Серафим увидел в нём  будущего пастыря и начал готовить к возвращению на Родину. По  благословению владыки, Шпиллер поступил на богословский факультет  Софийского университета. После третьего курса университета,  владыка отправил его на послушание в Иоанно-Рыльский монастырь, а  ещё через два года снова вернул в мир: «Всё, что нужно в  монастыре, ты уже получил, теперь женись, становись священником и иди на болгарский приход, а со временем поедешь в Россию» [2]. По окончании университета в 1934 году, Шпиллер был рукоположен и  направлен провинциальным приходским батюшкой в Пловдивскую  епархию.

Планы владыки Серафима начали воплощаться после окончания Второй мировой войны. Отец Всеволод был переведён из провинции в столицу  и назначен священноикономом кафедрального собора Софийской метрополии. Он включается в политическую жизнь страны, становится  советником по церковным делам при болгарском правительстве и  составляет проект закона об отделении церкви от государства. В то же время, он ведёт активную переписку с Московской Патриархией и советом по делам Русской Православной Церкви при Совмине СССР. В 1946 году o.Всеволод познакомился с Патриархом Московским Алексием, посетившим Болгарию с пастырским визитом. В следующем году Шпиллеры приняли советское гражданство, а ещё через год o.Всеволод с владыкой Серафимом приехали в СССР по приглашению Патриарха в составе болгарской церковной делегации. По утрам владыка выходил на балкон гостиницы «Националь» и благословлял Москву. Познакомившись с советской действительностью, он сказал Шпиллеру: «В России не осталось ни одного неосквернённого камня, всё разрушено. Я здесь быть не смогу, а тебе, Всеволод, Божия воля быть в России, готовься к переезду» [2].

В то время Русская Православная Церковь, истощённая репрессиями, остро нуждалась в прививке и подпитке от Зарубежной Церкви. В Чистом переулке, где располагалась Московская Патриархия, была совершена необычная литургия: служил o.Всеволод, а Патриарх Алексий и экзарх Болгарский митрополит Стефан пели на клиросе. После службы за чаем между Патриархом и митрополитом состоялся разговор: «Мы у Вас отца Всеволода забираем». – «Нет, Ваше Святейшество, мы Вам отдать Всеволода никак не можем». – «Нет, Ваше Блаженство, мы всё-таки у Вас Всеволода забираем» [2].

Вскоре Патриарх подал ходатайство в Совет Министров СССР о репатриации семьи Шпиллеров, которое рассматривалось на самом высоком государственном уровне. При принятии решения Совмин принял во внимание, что «Шпиллер В.Д. ... твёрдо проводил линию поддержки Московской патриархии... Шпиллер, борясь за сближение болгарской церкви с Московской патриархией, обстоятельно информировал Московскую патриархию о деятельности враждебных ей экуменистов в Болгарии». Ходатайство Патриарха было удовлетворено после согласования с Министерством Иностранных Дел СССР, рассмотрения в Центральном Комитете ВКП(б), и получения личного разрешения Сталина [3].

По возвращении в Россию, o.Всеволод был назначен настоятелем московской Николо-Кузнецкой церкви. Чтобы обеспечить семью Шпиллеров жильём в перенаселённой послевоенной столице, в колокольне храма была оборудована квартира в четыре этажа, где они и получили официальную московскую прописку. Отец Всеволод оказался замечательным богословом, человеком большой культуры и независимого ума. Тем не менее, новое российское духовенство, выросшее при советской власти, его не принимало, считая гордым, аристократом и эстетом. И действительно, o.Всеволод во всех своих проявлениях был русским барином, женатым, в довершение всего, на фрейлине российской императрицы [3-5].

Без преувеличения можно сказать, что o.Всеволод в 50-е и 60-е годы был одним из самых влиятельных клириков Патриархии. Будучи видным сотрудником отдела внешних церковных сношений, широко известным и уважаемым за рубежом, он вёл обширную переписку с зарубежными церковными иерархами, часто выезжал по церковным делам за границу, а его квартиру в Николо-Кузнецкой колокольне посещали зарубежные богословы и эмигранты-аристократы. Его близкими знакомыми и корреспондентами были Патриарх Болгарский Кирилл, экзарх Западной Европы митрополит Антоний Блюм, архиепископ Брюссельский и Бельгийский Василий Кривошеин. Он переписывался с опальным архиепископом Ермогеном Голубевым, с профессором парижского Свято-Сергиевского института П.Н.Евдокимовым и другими видными европейскими и американскими церковными и общественными деятелями. Более того, он являлся духовником знаменитого писателя-диссидента А.И.Солженицына, который посещал Николо-Кузнецкий храм и был вхож в дом Шпиллеров [3].

Во времена государственного атеизма, когда проповедь практически исчезла из церковной жизни, о.Всеволод проповедовал после каждой литургии. В столице атеистического государства ему удалось создать многочисленный приход. Никола на Кузнецах наполнился прихожанами и сделался излюбленным храмом московской интеллигенции и артистической богемы.

Духовно-просветительская деятельность отца Всеволода расценивалась властями, как антисоветская. Партийное руководство раздражали его независимая позиция, зарубежные связи и проповеди, магнитофоные записи которых расходились по стране. Но о.Всеволод не принимал компромиссов в деле пасторского служения и отказывался прекратить проповеди, а его протесты против давления, оказываемого на приход, вызывали общественный резонанс и критику советских властей за рубежом.

Церковное положение о.Всеволода также было сложным. Ему приходилось давать личные и письменные объяснения церковному начальству по поводу поступавших на него доносов [3,6]. Неудивительно, что после смерти покровительствовавшего ему Патриарха Алексия, он был снят с прихода указом нового Патриарха Пимена и отправлен «на покой» – в отставку без пенсии и средств к существованию [7], а настоятелем Николо-Кузнецкого храма был назначен обновленческий протоиерей Константин Мещерский, активно сотрудничавший с властями. Здесь, однако, вмешались иные силы. Рассказывали, что в день своего вступления в должность о.Константин сел в такси и отправился принимать настоятельство. Но когда такси подъехало к храму, к ужасу водителя оказалось, что пассажир мёртв [8]. Новых попыток снять о.Всеволода не последовало, конечно же, не из-за впечатления, произведённого этим случаем, а потому, что власти нашли способ контролировать независимого священника.

Произошло это так. В конце 60-х годов к о.Всеволоду обратилась прихожанка Агриппина Николаевна Истнюк. Она представилась духовной дочерью старца Павла, человека удивительной святости и абсолютной прозорливости, которому была открыта воля Божия. Отец Павел, иеромонах Данилова монастыря (в миру Пётр Васильевич Троицкий) был одним из сотен тысяч российских мучеников за веру. Он подвергался арестам, в 1939 году был осуждён Особым Совещанием при НКВД СССР и этапирован в лагерь. По словам Истнюк, иеромонах Павел, выйдя на свободу после пятнадцати лет заключения и опасаясь новых гонений, ушёл в затвор в тверских лесах. Проживая в провинции под станцией Кувшиново, он «в духе» видел и слышал всё, что происходило и на приходах, и в частной жизни московских священников и прихожан.

Отец Всеволод не знал, что настоящий иеромонах Павел Троицкий погиб в сталинском концлагере в сороковые годы [9], а честное имя мученика использовалось госбезопасностью для прикрытия операции по противодействию диссидентскому движению в церковной среде. Не знал он и того, что связные «старца» уже не первый год действовали в московских приходах, предлагая интеллигентным русским мальчикам, протянувшимся к Богу в поисках выхода из духовного одиночества, водительство «прозорливого отшельника», направлявшего социальную активность молодёжи в безопасное русло конформизма [10,11].

Он вступил в переписку с «тверским отшельником», и вскоре старец сделался его духовным отцом. Сын о.Всеволода, Иван Шпиллер, вспоминает: «о.Павел, с которым папа никогда не виделся, стал для моего отца, для всей нашей семьи... тем, кем четверть века до отъезда из Болгарии в Россию был для нас владыка Серафим» [5].

Отец Всеволод верил в прозорливых старцев. В молодости большое впечатление на него произвёл юродивый, встреченный по дороге в Рыльский монастырь, куда он направлялся на послушание, приветствовавший его словами: «А, Севочка пришел, Севочка... Ты слушайся Серафима, слушайся...» [5].

Тем не менее, ему было хорошо известно, что он и его семья находились под постоянным наблюдением с момента переезда в СССР. Иван Шпиллер, поступивший в России в советскую школу, сообщает: «я прекрасно понимал, что во всём, везде, кроме дома, всегда надо быть не только осторожным, но и быть просто начеку. Понял, что надо, обязательно надо... врать и очень много – и в школе, и с людьми взрослыми, и со школьными товарищами. Мы, конечно же, были под слежкой. Я это и сам не только чувствовал, но просто видел. Моя главная сложность заключалась в том, что довольно быстро я почувствовал страх. И совершенно особый: не за себя – за всех трёх. Страх диктовался чувством ответственности за родителей. Я помню явно подосланных ко мне людей, выспрашивавших у меня, казалось бы, моё отношение, но на самом деле – и это было так ясно! – отношение старших, родителей, например, к постановлению ЦК по музыке. И такого было много... Родители всё это знали, видели и, я думаю, немало горьких дум передумали» [5].

Воспоминания архиепископа Василия Кривошеина дают представление о том, насколько жёстко в то время контролировалась госбезопасностью Церковь, инфильтрованная агентами и информаторами КГБ, и каким бесцеремонным провокациям подвергались не только рядовые священники, но даже и высшие церковные иерархи. Из воспоминаний архиепископа известно, что Всеволод не питал иллюзий относительно агентурного присутствия КГБ в Николо-Кузнецком приходе [4].

Возникает вопрос, почему о.Всеволод оказался столь доверчивым? Неужели умный, образованный и опытный пастырь не догадывался о том, кто скрывался под именем иеромонаха Павла? Или догадывался, но поступал по наставлению владыки Серафима, полученному при отъезде в Россию – «не отталкивай никого – даже самого махрового гэпэушника» [12], и принимал водительство старца как волю Божию о себе, как неизбежное условие своего пастырского служения в советской России и благополучия своей семьи? Церковная иерархия основана на послушании и признании того, что всякая власть даётся от Бога: «Несть бо власть аще не от Бога, сущия же власти от Бога учинены суть» (Рим., 13.1). А прозорливый старец явил много свидетельств власти и ведения.

Из переписки Всеволода видно, что «провинциальный отшельник» был прекрасно осведомлён о том, что происходит в руководстве Русской Православной Церкви и в совете по делам религий Совмина СССР. Он даёт оценки взглядам и действиям Патриарха, критикует церковных иерархов и зарубежных общественным деятелей. Отшельник сообщает Всеволоду конфиденциальные детали переговоров высших церковных чинов с зарубежными делегациями, читает зарубежную эмигрантскую прессу, недоступную рядовым советским гражданам, слушает Би-Би-Си и Голос Америки [3].

Старец не только направляет жизнь Николо-Кузнецкого прихода и семьи Шпиллеров. Он курирует зарубежную переписку Всеволода и даже санкционирует рукоположение молодых священников. Он наставляет, хвалит, льстит, советует и предостерегает. «Для меня не совсем понятно, почему Вы у себя в доме принимаете иностранцев. Вам ведь это категорически запрещено... Вы знаете, наверное, что А.Шмеман – председатель в комитете о правах человека. Они особенно направляют свои усилия выпятить свою заботу, да ещё, не дай Бог, на Вас будут ссылаться! Матерьяла предостаточно». Старец критикует А.И.Солженицына, Дмитрия Дудко и других священников-диссидентов. «Жаль Дмитрия, он сам себе роет яму... Он убеждён, что страдает за веру православную, а самого главного не понимает, говорит он о том, о чём надо молчать. Зачем искать защиты за границей?» [3]. Как далеко всё это от церковных представлений о старчестве, выраженных в словах Симеона Афонского: истинный старец – не политик, а наперсник Царя Небесного!

Советы, даваемые старцем, по сути являлись приказами для верующего человека: «такова воля Божия», «нет на то воли Божией», «это не моя воля, а Божия. Вы же что хотите, то и принимайте». Это водительство принесло Советскому Союзу существенные политические дивиденты в 1974 году, когда Всеволод в интервью, опубликованном советским Агенством Печати Новости, подверг жёсткой критике А.И.Солженицына, высланного из страны, обвинив писателя в нехристианских взглядах и в стремлении расколоть Церковь [13].

Примечательно, что о.Всеволод ни разу не встретился со старцем лично, и всё общение происходило через письма, передаваемые через Агриппину Истнюк. В конце 1971 года, старец назначил Истнюк его келейницей. «Есть воля Божия Агриппине быть у Вас. Она преданный Вам человек... Я отдаю её на послушанье только Вам и больше никому. Такова воля Божия. Прошу Вас принять её и считать своей духовной дочкой, хотя может быть, она и тяжела для Вас» [3].

Действительно, о.Всеволод тяготился Агриппиной, против его желания вошедшей в его дом и получившей доступ к кругу его общения. Нам недоступны письма о.Всеволода, подшитые к его делу в архивах КГБ, но причины его недовольства понятны из ответных писем старца: «Земно Вам кланяюсь, прошу прощенья за себя, за свои дерзости и за Агриппину. Ангела светлого к нам Бог не пошлёт, а посылает человека, поступки которого, по-человечески рассуждая, бывают ужасными, некультурными, низкими и т.д. А по воле Божией совсем всё не так. Я Агриппину знаю очень много лет, ... никогда не видел ни подслушивания, ни подсматривания». «Прошу прощения за неё, что она осмелилась влезть к Вашему сыну в ящик, „как вор и разбойник“. Простите ей этот великий „грех“» [3].

В письмах старец часто говорит о своём духовидении и всезнании: «Мысленно бываю вместе с Вами. Вы в этом году жили много на даче, и я с Вами там же был. Хорошо у Вас, уютно, тепло. Ваш кабинет на даче уютный. Знаю, что 6/X был у Вас приступ, знаю о Ваших глазах. Я с Вами очень близок, очень Вас чувствую... Я часто слышу, как она говорит с Вами, милая Агриппинушка!... Слышу все Ваши службы после тяжёлой, очень тяжёлой операции. Голос слабый, а потом всё сильнее, и сегодня 7/II совсем хороший, а 8/II (Ваша проповедь о Закхее) голос уже Ваш, настоящий, как до операции» [3]. Можно не сомневаться в том, что кэгэбэшные кураторы о.Всеволода не в духе, а теле посещали его службы и были превосходно осведомлены обо всех обстоятельствах его жизни.

Старец назначал о.Всеволоду, а затем и другим священникам, совместные богослужения, сообщая, когда будет «духом» присутствовать в алтаре Николо-Кузнецкого храма, и в последующих письмах делился своими впечатлениями о службе [3]. Этих посещений ожидали, стремились почувствовать и узреть его присутствие.

Мистически настроенные натуры, искатели чудесного, переживали посещения старца в виде «сгустка умной энергии» и трансцендентных видений. «Во время панихиды, перед чтением Евангелия, мы вместе с о.Владимиром (Воробьёвым) созерцали о.Павла, взирающего на нас из духовной бесконечности, – вспоминает прихожанин Сергей Федоров, – Все же спросил Владимира – Был ли Павел на отпевании? – Был... „Хрустальная“ благодать живого присутствия о.Павла заполняла собою полнеба... Это можно сравнить с бриллиантом в стакане воды, когда бриллиант есть, но в воде его не видно. Таким было всеобъемлющее присутствие о.Павла... Я поднял руки к нему навстречу. Увидев, что я вижу, как он „тайно“ смотрит на меня, о.Павел даже как-то по стариковски смутился. Он не ожидал, что я смогу увидеть его „разлитым в небе“. Ойкнул, смущённо улыбнувшись. Конечно, его присутствие для меня перестало быть, небо опустело, стало просто атмосферой с облаками... К тому времени я уже даже немного привык к космическому бытию о.Павла, но в этот раз открылись такие глубины, по сравнению с которыми пространство духовного космоса показалось бы поверхностным. Ни времени, ни пространства. Если бы я не знал, что это о.Павел Троицкий, то подумал бы, что вижу перед собой лик Бога» [14].

Иногда такие «визиты» приводили к служебным перемещениям священнослужителей. Так, в одном из писем к о.Всеволоду старец сообщил, что ему пришлось покинуть алтарь Николо-Кузнецкого храма во время службы из-за нового диакона, о.Геннадия [14]. После этого сообщения, о.Геннадий не задержался на приходе.

В восьмидесятые годы круг корреспондентов старца значительно расширился, в него вовлекаются новорукоположенные священники и приходская молодёжь. О том, какое влияние оказывали письма старца, количество которых исчислялось сотнями, рассказывает епископ Пантелеимон Шатов: «Как отец Павел вошёл в нашу жизнь, сам это сделал, так сам таинственно как-то неожиданно для меня... я помню, как получил первое письмо от отца Павла, где он описывал всё, что свершилось в Пасхальную ночь в Гребневе, где я служил... Каждое письмо от отца Павла мы ожидали как Суда Божьего. Каждое письмо мы обязательно прочитывали друг другу, то, что можно было прочитать, собирались вместе, чтобы прочитать эти письма, и каждое такое письмо открывало нам волю Божью и являло нам, как нужно нам поступать. И не только нам. В этих письмах мы задавали вопросы и о своих духовных чадах: „можно ли повенчать этого юношу и эту девушку“, „можно ли перевести моих детей из школы где они учились в другую школу“, „можно ли поехать отдыхать в какой-нибудь монастырь или в деревню за город“, „можно ли крестить, не слушая настоятеля – настоятель требовал, чтобы я крестил, сокращая чин крещения – или нельзя“, „можно ли исповедовать во время службы, хотя настоятель просит этого не делать, или нет“. Ну, и другие вопросы. И на все эти вопросы мы получали ответы от отца Павла... Эти письма, конечно, были для нас удивительной радостью и поддержкой» [15].

От корреспондентов старца требовали конспиративности. Послушники, принимавшие водительство и сохранявшие переписку в тайне от непосвящённых, обретали покровительство, разрешались их проблемы жильём и работой, они получали продвижение по службе. Ослушников настигала кара.

Сергей Федоров воспоминает: «Узнав, что я написал о.Иоанну (Крестьянкину) об Павле, чего нельзя было категорически делать, о.Владимир (Воробьёв) был в гневе и очень встревожен, считая, что о.Иоанн не знал Павла. Сказал, что это может привести к непоправимым последствиям, и он даже не знает, как это плохо может быть для меня. „Могут быть непредсказуемые последствия от того, что вы таких людей не слушаетесь.“ Позднее, на исповеди о.Владимир сказал мне: „Павел прислал письмо. Он очень недоволен. Пишет, что о.Иоанна он не знает“. „Батюшка, я был уверен, что они знают друг друга.“ „Кайтесь. Кайтесь.“ К сожалению, „непредсказуемые последствия“ обрушились на мою голову, и в жизни
стало очень худо» [14].

Тем не менее, сохранять конспиративность не удавалось. Круг переписки старца был столь общирен, что сведения о прозорливом отшельнике широко расходились по стране. В 1977 году о нём узнали ленинградские родственницы подлинного о.Павла Троицкого. По понятным причинам, старец отказался встретиться с ними: «я не хочу видеть двух моих племянниц, дочерей брата моего Михаила» [3], а Истнюк была откомандирована в Ленинград для прикрытия легенды.

Через два года появилась публикация в Вестнике русского христианского движения, издававшемся в Париже. «Слышал, что в журнале „Вестник“ написали обо мне и об Агриппине. Журнала пока не имею. Очень недоволен. Знаю, кто такой благодетель...», – так прокомментировал публикацию старец [3]. Вестник, как и другие оппозиционные советской власти эмигрантские издания, внимательно читался и анализировался КГБ. По всей видимости, госбезопасность опасалась, что несанкционированная публикация может привлечь к операции внимание высших церковных властей.

После смерти о.Всеволода в 1984 году, Агриппина Истнюк стала духовной водительницей Николо-Кузнецкой общины и проводницей воли отшельника. «Приходившие к ней вскоре заметили, что достаточно рассказать Агриппине Николаевне свои вопросы, чтобы о.Павел узнал обо всем немедленно. Потом в своем письме Павел дословно повторял то, что говорила Агриппина Николаевна. Такой дар прозорливости и полного единомыслия с о.Павлом на расстоянии сделал Агриппину Николаевну особенно почитаемой и любимой старицей» [16].

За всё время операции, никто из получателей писем так и не увидел старца. Операция завершилась только после распада СССР и пересмотра государственной политики по отношению к Русской Православной Церкви. О том, как это произошло, сообщает Иван Шпиллер: «В начале ноября 1991 года Агриппина Николаевна, подойдя к телефону, услышала короткое сообщение: „Отец Павел приказал долго жить“. И больше – ничего. Трубку повесили... Об этом звонке Агриппина Николаевна сообщила, кажется, на следующий день, и как-то между прочим. За несколько дней до того она просила внести отца Павла в заупокойную записку. А через несколько дней на вопросы об отце Павле она отвечала, что его расстреляли во время войны. С этой версии Агриппину Николаевну „сдвинуть“ не удавалось никакими доводами. Удивительно, но и после этого звонка, а вернее – после рассказа Агриппины Николаевны – о нём ни единого слова от живших с отцом Павлом людей не последовало...» [5].

Через год Истнюк скончалась. «Последние месяцы жизни Агриппина Николаевна причащалась ежедневно. На похоронах её отпевали пятнадцать священников с двумя дьяконами и похороны превратились в церковное торжество» [5]. И действительно, это было торжеством Церкви, одержавшей моральную победу над «гэпэушницей», обратившейся к Богу.

На пике гласности в начале девяностых годов, усилиями о.Владимира Воробьёва (к тому времени – ректора Православного Свято-Тихоновского Богословского Университета), было найдено досье и лагерное дело подлинного иеромонаха Павла Троицкого. В нём обнаружились доносы на о.Павла, сведения о его арестах, фотографии и материалы следствия, протоколы допросов, лагерная документация и свидетельство о смерти о.Павла [9,15]. Оказалось, что в концлагере о.Павел уже в 1940 году потерял работоспособность из-за неизлечимого декомпенсированного порока сердца и болезни легких и через три года скончался. Как и следовало ожидать, никаких следов его послелагерной жизни и свидетельств погребения в 1991 году найти не удалось даже с привлечением следователей ФСБ.

Можно только посочувствовать ученикам старца, обнаружившим документальные свидетельства гибели подлинного о.Павла Троицкого. К сожалению, им не хватило мужества признать, что они стали жертвами циничных манипуляций органов госбезопасности.

Объяснение этому обстоятельству содержится в воспоминаниях епископа Пантелеимона Шатова: «Вы знаете, я пришёл к вере, будучи уже взрослым человеком, и у меня, когда я стал уже священником, иногда возникали помыслы неверия. Когда я узнал отца Павла, на эти помыслы я отвечал всегда так: если есть отец Павел – значит, есть Бог. То, что есть отец Павел, для меня это было самым лучшим доказательством того, что существует Бог. И как бы ни сгущалась тьма, какие бы мысли ни влагал дьявол в мою пустую глупую голову, какие бы чувства ни теснились в моём злом ожесточённом сердце, вот эта память о том, что есть отец Павел и знание той благодати, которая даётся человеку Богом, конечно, удерживала меня от неверия, удерживала меня от уныния, удерживала от соблазнов различных, которых так много в нашей жизни» [15].

Хотя операция завершилась более двадцати лет назад, её последствия до сих пор продолжают влиять на Церковь. Да, о.Павла никто не видел, – говорят ученики старца, – действительно, все письма передавались через Агриппину Истнюк, но она не могла обманывать, будучи верующим человеком. Появляются публикации о «прозорливом отшельнике», в которых замалчивается гибель о.ПавлаТроицкого в концлагере. Высказываются предположения о том, что лагерная администрация осуществила подлог и отпустила его на свободу с чужими документами, за взятку, или по доброте душевной. Несуществовавший старец объявляется одним из величайших святых во всей истории Православной Церкви и предпринимаются попытки его канонизации [11,15,17].

Почему уважаемые отцы предпочитают игнорировать документальные свидетельства смерти Троицкого и признания Агриппины Истнюк в фальсификации, сделанные ею в конце жизни? По-видимому, признание авторства писем, воспринимавшихся как зримые свидетельства Божиего бытия и определивших жизненный путь их получателей, за манипуляторами из КГБ, неприемлемо для учеников старца, выдвинувшихся на видные церковные должности. Но стоит помнить о том, Бог – в правде, и что только правда может быть прочным основанием любого дела. Да и как может живая вера, вестница дивных нездешних краёв, питаться примером неистинной праведности и ложной святости?


Ссылки

1. Владыка Серафим (в миру Николай Борисович Соболев) родился в 1881 г. в Рязани. Рукоположен в епископы в 1920 г., эмигрировал в Константинополь с войсками Врангеля, в 1921 г. переехал в Болгарию. С 1934 г. – архиепископ Богучарский Русской Православной Церкви за границей. В 1945 г. перешёл, вместе с семью русскими приходами в Болгарии, под юрисдикцию Московского Патриархата. В 1946 г. принял советское гражданство. Скончался в 1950 г. в Софии. При жизни считался старцем и прозорливцем. Канонизирован Старостильной Православной Церковью Болгарии в 2002 г. и почитается как местный святой.

2. А.Б.Ефимов, Е.Ю.Ковальская. Протоиерей Всеволод Шпиллер в Болгарии и его возвращение в Россию.
Первая часть: http://pstgu.ru/news/life/memorydate/2012/01/25/35046
Вторая часть: http://pstgu.ru/news/life/memorydate/2012/01/28/35090

3. О. Всеволод Шпиллер. Страницы жизни в сохранившихся письмах. М.: «Реглант», 2004, 592 стр.

4. Василий Кривошеин. Поместный собор Русской Православной Церкви в Троице-Сергиевой Лавре и Избрание Патриарха Пимена (май-июнь 1971 года).

5. Иван Шпиллер. Воспоминания об отце Всеволоде Шпиллере. В кн.: О. Всеволод Шпиллер. Страницы жизни в сохранившихся письмах. М.: «Реглант», 2004, 592 стр.

6. КГБ, Московская патриархия и положение Русской Православной церкви (Документы совета по делам религии при Совмине СССР). «Гласность», №13, 1988.
http://grigoryants.ru/zhurnal-glasnost/glasnost-13

7. Хроника текущих событий, Выпуск 27, 15 октября 1972 года.
http://www.memo.ru/history/diss/chr/chr27.htm

8. Валентина Майстренко. Памяти Всеволода Шпиллера. «Вестник Замоскворечья», №13, 2002 г.
http://www.zamos.ru/info/vz/rubric/main/897

9. Лагерное дело Петра Васильевича Троицкого (иеромонаха Павла). Архив УФСБ по Владимирской области, Д.П-5328.

10. Яков Кротов. Небо под землей. Церковное сопротивление тоталитаризму.
http://krotov.info/yakov/history/20_moi/59_resist_3.htm

11. Памятная дата. http://pstgu.ru/news/life/memorydate/2011/01/28/27916

12, Андрей Кострюков. Последние годы земного служения архиепископа Серафима (Соболева).
http://www.pravoslavie.ru/smi/50328.htm

Гэпэушник – сотрудник ГПУ, Главного Политического Управления при НКВД РСФСР. Образовано в 1922 г. из Всероссийской Чрезвычайной Комиссии при СНК РСФСР. Предшественник КГБ СССР и ФСБ РФ.

13. Интервью Всеволода Шпиллера советскому Агентству Печати Новости (18.02.74.)

14. Сергей Федоров-Мистик. Отец Павел Троицкий.
http://www.proza.ru/2009/01/08/553

15.Пантелеимон Шатов. Каждое письмо от отца Павла мы ожидали как Суда Божьего. Воспоминания об отце Павле Троицком.
http://www.pravoslavie.ru/smi/51578.htm

16. Прот. Владимир Воробьев. Агриппина Николаевна. Информационный листок Братства во Имя Всемилостивого Спаса. Москва, 1992, №8 (октябрь), 12 стр.

17. Отец Павел Троицкий – чудеса XX века (по книге В.Воробьева «Иеромонах Павел (Троицкий)», Москва, ПСТГУ, 2003).
http://www.pravmir.ru/otec-pavel-troickij-chudesa-xx-veka

Источник https://proza.ru/2012/12/16/136

 

---

 

1970-е: операция "Устами Агриппины глаголет Павел Троицкий"

Автор Яков Кротов

 

В 1970-м году к священнику Всеволоду Шпиллеру, настоятелю Николо-Кузнецкой церкви в Москве, обратилась прихожанка, некая Агриппина Истнюк, и рассказала ему замечательную историю. Она дружит с 70-летним "катакомбным" священником, который был монахом Данилова монастыря, был посажен за веру, а после освобождения в 1954 году поселился под тверской деревней Кувшиново, там совершает богослужения. Выходить из подполья священник этот не хочет, боится повторения гонений, но хочет, чтобы о. Всеволод взял её, Агриппину, в духовные дочери, руководил ею, причащал её почаще, и будет рад с о. Всеволодом переписываться.

Шпиллер был немногим моложе таинственного священника, которого Агриппина назвала Павлом Троицким. В 1970 г. Шпиллеру было 68 лет, Троицкому - 76. Однако, с самого начала Шпиллер отнёсся к "Троицкому" с огромным уважением и вниманием: ведь о. Всеволод во время сталинских репрессий жил в Болгарии, он вернулся в Россию лишь в 1950 г., а "Троицкий" был настоящим исповедником веры, многократно арестовывался за то, что отвергал курс митр. Сергия Страгородского на компромисс с атеистическим Кремлём.

Шпиллер не знал, что священник Павел Троицкий умер в сталинском концлагере в 1944 году. Посажен он был туда в 1939 г. по доносу митр. Мануила Лемешевского, предавшего сразу нескольких "катакомбных" священников, которых сам Лемешевский и рукоположил. Остальных священников не посадили. Может быть, под пытками они согласились сотрудничать с тайной полицией. Может быть, чекисты удовлетворились обещанием не совершать священнического служения. Троицкого же посадили.

Агриппина Николаевна Истнюк, которой в 1970-м году было 69 лет, о себе рассказывала, что училась в школе при Марфо-Мариинской обители, что была послушницей в подпольном скиту, что была в ссылке в Средней Азии. Не совсем было понятно, почему она, в отличие от многих, не приняла монашеского пострига. Более того: в 1958 году Агриппина вышла замуж за вдовца, жила с ним не в церковном браке пять лет до его кончины, унаследовала от него дачу. Впрочем, на второе обстоятельство у неё было объяснение: мол, брак был фиктивный, из милосердия, благословил её на этот брак "Троицкий", и теперь она просит отца Всеволода считать ту самую дачу, что она унаследовала от мужа, своей, жить там, отдыхать от забот.

Доверие к Агриппине пришло, видимо, не сразу, потому что ещё в письме октября 1971 г. "Троицкий" активно хвалит удивительную женщину: "Такая преданность воле Божией! О себе она никогда не думала, всю свою жизнь отдала церкви и духовенству ... Прошу Вас принять её и считать своей духовной дочкой, хотя может быть, она и тяжела для Вас. Очень Вас прошу, если можно, дайте ей кроме воскресенья, один свободный день на неделе для её личных дел. Я задержал у себя А. Н., мне хотелось, чтобы она отдохнула от длинной дороги".

Никакой "длинной дороги" не было, если не считать "длинной" дорогу в тот отдел Лубянки, который разрабатывал операцию "Агриппина" (как на самом деле эта операция называлась, пока неизвестно). Механика была простая: по мере необходимости изготавливались письма от лица "Троицкого", которые Истнюк вручала Шпиллеру, а со временем и другим достойным доверия людям, особенно тем молодым людям, кто хотел стать священником. Никто из них так ни разу и не увидел "Троицкого".

Операция была завершена в конце 1990 года, когда Истнюк заявила, что "Троицкий" скончался. Правда, могилы его она так и не показала, хотя это было уже не совсем понятно. Сама Агриппина умерла в 1992 году, хоронили её преторжественно: ведь многие молодые люди, которых "окормлял Троицкий", стали священниками.

* * *

Чем о. Всеволод Шпиллер мог так заинтересовать органы кремлёвской безопасности, что они затеяли такую операцию? Человек он был редкий: репатриант, которого патр. Алексий Симанский намеревался сделать одним из руководителей православного возрождения страны, уберёг от ареста и ссылки, общей судьбы большинства репатриантов. Шпиллер был поставлен сперва инспектором Московской духовной академии, потом стал отвечать за контакты с зарубежными христианами. Правда, когда в начале 1960-х органы безопасности развалили структуру, которую исподволь возводил из верных людей патриарх Симанский, пришлось уйти и Шпиллеру - его постепенно выжил новый руководитель ОВЦС митр. Никодим Ротов. Однако, он всё-таки остался настоятелем московского прихода, - единственный репатриант на таком посту. Шпиллер не молчал: он проповедовал, он общался с интеллигенцией, среди его "духовных детей" оказался "сам" Солженицын. Еп. Василий Кривошеин так описывал Шпиллера в июне 1971 года:

"Он себя считал кем-то вроде всероссийского "старца", духовного преемника епископа Афанасия (Сахарова) и архиепископа Серафима (Соболева). И действительно в те времена у него было немало духовных чад в среде интеллигенции и артистическом мире, но среди духовенства он был не популярен и его считали гордым, аристократом и эстетом".

Операция "Агриппина" открывала замечательную возможность не только быть в курсе жизни Шпиллера и его прихода, но даже руководить этой жизнью. С 1967 г. Лубянка "прессовала" Шпиллера через старосту прихода: были переведены в другие храмы оо. А.Куликов и В.Тимаков. Однако внешнее давление не так плодотворно, как внутренняя манипуляция.

Шпиллер решительно выступил против Солженицына, когда тот развёлся с первой женой (о том, что муж ей изменил, она узнала осенью 1970 года, развод состоялся в 1972), более того - в феврале 1974 г. кремлёвская пропаганда растиражировала (больше для Запада) интервью, в котом Шпиллер критиковал Солженицына идейно и лично ("маниакальная уверенность в своей правоте", "отсутствие такой любви", "злость и раздражение", "В духе злобы, в злом духе не от Бога, правда не утверждается, а искривляется и гибнет. Отравленная этим духом, становится полу-правдой, а потом и кривдой. И тогда служит уже не добру, а злу"). Критиковал Солженицына за его публичную критику Патриархии и свящ. А.Мень, но Мень делал это лишь "среди своих", выступление же Шпиллера было аналогично последующим "удачам" госбезопасности, кода бывшие диссиденты выступали по телевизору с "покаянием". Шпиллер поносил Солженицына именно за то, за что поносили и других инакомыслящих, поддерживая представления о том, что всякая критика - результат гордыни. В выражениях Шпиллер не стеснялся: "На поверхность самых глубоких волн часто всплывают вещи с совсем небольшим удельным весом". Желание элементарной порядочности в церковной жизни, потребность в зауряднейшей активности, Шпиллер осудил жестко:

"Требования, высказанные с таким наглым самомнением и ни с чем не считающейся твердокаменной самоуверенностью ... Создать внутри Церкви опорный пункт действенной “христианской” альтернативы всему советскому обществу во всём. Солженицин не понял, что любая политическая материализация религиозных энергий, которыми живёт Церковь, убивает её".

Разумеется, свою собственную активность Шпиллер не считал чрезмерной "материализацией", и в 1990-е годы ученики Шмемана (опечатка Кротова? Ученики Шпиллера? - прим. Ф.Л.) оказались весьма активны именно в "политической материализации", создав университет, издательство, активно сотрудничая с правительством в деле "православизации".

* * *

Как могло случиться, что хорошо образованный священник дал себя так незамысловато обмануть? Слабым местом Шпиллера, как и его продолжателей, оказалась жажда чудесного. Из его биографии видно, что он и в юности был склонен искать в религии, во-первых, некоего постоянного наставника, "старца" - и нашёл его в лице еп. Серафима Соболева, а во-вторых, знамений. Возможно, жажда старца связана с нереализованностью юношеского желания стать монахом (Шпиллер поступал послушников в Рыльский монастырь). Психология Шпиллера ярко проявилась в его рассказах о своей жизни И.Ватагиной. Он умильно вспоминал, как на входе в Рильский монастырь встретил некоего "блаженного", который обратился "к нему со словами: "А, Севочка пришел, Севочка… Ты слушайся Серафима, слушайся…". Шпиллер считал, что в истории его брака было "очень много чудесных совпадений, неслучайностей". Например, будущая жена, посещая Рыльский монастырь, нашла образок, который потерял Шпиллер.

Жажду чудесных совпадений организаторы операции "Агриппина" удовлетворили с лихвой. "Троицкий" оказался прозорливцем: он оценивал проповеди Шпиллера так, словно стоял в храме, он сообщал Шпиллеру такие детали переговоров высших церковных чинов с зарубежными гостями, которые мог знать только участник переговоров - или тот, кто по долгу службы за переговорами наблюдал (а международные контакты духовенства контролировались Лубянкой жёстко).

Особенно пышно расцвело "наставничество" и "совпадения" после смерти Шпиллера в 1984 году. Свящ. Вл.Воробьёв, ставший преемником Шпиллера, писал:

"Приходившие к ней вскоре заметили, что достаточно рассказать Агриппине Николаевне свои вопросы, чтобы о. Павел узнал обо всем немедленно. Потом в своем письме о. Павел дословно повторял то, что говорила Агриппина Николаевна. Такой дар прозорливости и полного единомыслия с о. Павлом на расстоянии сделал Агриппину Николаевну особенно почитаемой и любимой старицей".

Как далеко может заходить страсть к "знамениям" видно из воспоминания Воробьёва о том, как по совету "Троицкого" он поменял квартиру: "Характерно, что женщина, поменявшаяся с нами, имела имя Евгения Порфирьевна. Имя моей мамы было Евгения Павловна, а мамы моей жены – Татьяна Порфирьевна".

* * *

Логика суеверия в принципе сопротивляется опровержению. Когда "Троицкий" благословлял на операцию и операция проходила успешно - это свидетельствовало о прозорливости. Но в 1980 г. "Троицкий" отсоветовал Шпиллеру делать операцию, и несчастный ослеп. Сын Шпиллера, тем не менее, остался в восторге: "Он смиренно принял свою почти слепоту, не сомневаясь, не колеблясь, безоговорочно и до конца веря о. Павлу. Веря в то, что наперекор всяческому человеческому разумению, всяким логическим доводам, это — воля Божья".

Кажется, однако, что старший Шпиллер всё-таки знал некоторые сомнения. В любом случае, Агриппину он недолюбливал, так что "Троицкий" постоянно вступается за "промежуточное звено". А один раз "Троицкий" был вынужден отвечать Шпиллеру: "Вы удивляетесь, что Богу нужны о человеке мелкие детали".

Несуществующий старец оказался даже более удачным, чем реальный Соболев, и Шпиллер младший писал: "о. Павел, с которым папа никогда не виделся, стал для моего отца, для всей нашей семьи… тем, кем четверть века до отъезда из Болгарии в Россию был для нас владыка Серафим".

* * *

Политическое измерение советов "Троицкого" вполне ясное: не выступать против официального курса Патриархии, осуждать инакомыслящих. В феврале 1972 г. "Троицкий" пишет о диссиденте свящ. Дудко: "Совсем сошёл с ума. Много глупостей он творит, и никто не может ему помочь. Сам себе голова, он уверен в своей правоте".

"Троицкий" осуждал даже "непоминающих" - то есть, таких же нелегальных священников, каким был сам: "Я не могу согласиться, что в церквах надо многое изменить. При Патриархе Сергии (Вы об этом помните, хотя и были в это время за границей) обновленцы всё испортили и надолго. Снова будут непоминающие, снова будет скорбь. И теперь, я знаю, как многие страдают, ищут непоминающих, и, увы, попадают в ловушку, или уходят в секту". "Грустно за Сашу Салтыкова. Его мама восстаёт на него. Она всё ещё непоминающая. А Т. М. Некрасова подбадривает её в этом. О. Никита — явно сектант. Вот в эти сети улавливаются люди, которые себя посвятили духовной жизни, а что получается!"

Живущий в подполье человек прекрасно осведомлён о происходящем в США и отговаривает Шпиллера от сотрудничества с Шмеманом: "Да, я совсем забыл. Вы знаете, наверное, что о. А. Шмеман — председатель в комитете о правах человека. Они особенно направляют свои усилия выпятить свою заботу, да ещё, не дай Бог, на Вас будут ссылаться!"

Резко отрицательно отнёсся "Троицкий" к опытам Г.Кочеткова, посмевшего заговорить о богослужебной реформе. Иулиания Каледа вспоминала, что духовник о. Александр Егоров благословил её на брак в 1984 г., а Троицкий – нет. Это октябрь 1984 года. И вдруг она поняла, что не хочет этого брака:

«Мой жених был близок с Юрочкой Кочетковым (так тогда мы звали будущего отца Георгия) и Сашей Копировским. И незадолго до свадьбы N стал говорить мне свое мнение о духовном руководстве, о молитве, о таинствах и о многих других своих понятиях, которые не совпадали с учением и традициями Русской Православной Церкви. Вкусив с молоком матери учение Православной Церкви, я не могла смириться, согласиться с новшествами, которые мне предлагались».

И тут как раз ей Троицкий написал, что не благословляет брака – «А вообще кто такой N? … Верит ли он в Бога или еще чем-либо увлекается? Сейчас очень много развелось всяких сект».

Отождествление весьма слабой попытки хотя бы обсудить богослужебную реформу с "сектантством" - достаточно нетривиальное для православной традиции явление. В 1990-е гг. В.Воробьёв широко развернул травлю Кочеткова.

* * *

Стоит заметить, что операция "Агриппина" разворачивалась одновременно с операцией "Отец Арсений". Некое ведомство - видимо, не тот отдел госбезопасности, который занимался Церковью и диссидентами, а некий отдел внешней разведки и контрразведки - изготовило книгу о некоем "отце Арсении", в которой красной мыслью проводилась мысль о том, что не все сотрудники тайной полиции плохие и антицерковные. Плохи чекисты, а контрразведчики - хороши и втайне сочувствуют Церкви. Видимо, в какой-то момент две операции наехали одна на другую.

30 сентября 1987 г. свящ. Дмитрий Смирнов писал "Троицкому":

«Сегодня я встретился с начальником отдела московской контрразведки по его просьбе. Он (на вид человек приличный и порядочный) предложил консультировать его об истинном положении в Церкви, т.к., якобы, люди, которых он представляет, заинтересованы в ее нормальном существовании. Хотя он показал себя довольно осведомлённым в делах Мос. патриархии, но заявил, что нуждается в точных оценках. Я давно под их наблюдением и они якобы доверяют этим будущим оценкам. В доказательство истинности своего желания помочь Церкви он предложил содействовать открытию в Москве храма и даже нескольких, сделать меня настоятелем, послать за границу и т.д. Но это не выглядело попыткой «купить» меня. Но имело вид искреннего желания видеть на видных местах достойных людей, которые не срамили бы Россию за рубежом».

Ответ был неожиданно резким: «Не слушай и не верь во все эти обещания. Это дьявол. … Это разведка Ч.К. чем и как дышит Православная Церковь».

Неприязнь к разведке очевидна. Это неприязнь именно тех, кто через Агриппину Истнюк в течение четверти века успешно контролировал внутреннюю жизнь общины, созданной свящ. В.Шпиллером. "Троицкий" изображал из себя подпольного священника, одновременно осуждал подпольных священников и при этом изображал из себя их симпатизанта и помощника.

Трагикомическим эпизодом следует признать случай, когда в 1974 г. умер свящ. Роман Ольдекоп, один из тех несчастных, кто были рукоположены и сразу преданы митр. Мануилом Лемешевским в 1938 г. Ольдекоп никогда не служил открыто, но, видимо, служил тайно.

Неизвестно, доверился ли он "Троицкому", но "Троицкий" о смерти Ольдекопа узнал и передал указание: оставшиеся богослужебные предметы передать "отцу Глебу". Произошла некоторая заминка: дело в том, что единственным "отцом Глебом", который был в Москве в те годы, являлся отец Глеб Якунин. Видимо, люди, получившие указание "Троицкого", сильно не любили Якунина и не могли поверить, что "старец" благоволит к диссиденту. Вдруг один из них сказал, что знает некоего "отца Глеба", которому и следует передать наследство Ольдекопа. Речь шла о подпольном священнике Глебе Каледе, который был под величайшим секретом рукоположен митрополитом казённой церкви в 1972 году и служил у себя на дому, в тайне от ближайших друзей. Теперь вряд ли можно установить, знали ведущие операции "Агриппины" о рукоположении Каледы или они всё-таки намеревались выйти именно на о. Глеба Якунина. В любом случае, им повезло получить информацию о нелегальном священнике, к тому же - профессоре. Человек восемнадцать лет из страха перед госбезопасностью успешно скрывал своё священство от близких, от тех, кто нуждался в его пастырстве - а госбезопасность-то как раз всё и знала и не возражала. Это только шпион тем шпионистее, чем лучше засекречен, а засекреченный от прихожан священник - нонсенс.

Насколько успешной была операция "Агриппина"? Достаточно успешной, но вряд ли руководство "Троицкого" было определяющим в развитии Шпиллера и его общины. Тут, скорее, спрос рождал предложение. Если бы "Троицкий" оказался близок по духу к Меню или Шмеману, Шпиллер не стал бы на него молиться. Нацеленность на компромисс была характерна для Шпиллера изначально. Неприязнь к Солженицыну, к митр. Антонию Блюму, к оо. Шмеману и Меню, были у Шпиллера и до Агриппины и помимо Агриппины. Ненависть к "сектантству", увы, оказалась доминирующей в российском православизме (и вообще в российском обществе) с 1990 г., равно как и суеверному отношение к "знамениям", и жажда "твёрдой руки" духовного отца. Свящ. Вл.Воробьёв и без "Троицкого" создал бы свою концепцию "духовничества", а так он просто получил возможность ссылаться на авторитет: «Мягкий духовник – беда для пасомых» и пугать: «Одна совсем молодая избалованная девушка требовала благословения на брак с молодым человеком, почти неверующим. Отец Павел не благословил, но она нашла поддержку у родителей и повенчалась. Очень скоро у неё начался рак. Ей сделали операцию, и она выздоровела, а муж её бросил».

Эта жажда "твёрдой руки", характерная для целого куста, выросшего из Николо-Кузнецого прихода (оо. Дм. Смирнов, Аркадий Шатов, Александр Шаргунов, Николай Кречетов) и сама-то является лишь частным случаем, церковным подвариантом жажды твёрдой руки в масштабе всего государства, характерной, в том числе, и для интеллектуалов советской и пост-советской России.

* * *

Развязка операции "Агриппина" была неизбежна. Ещё в 1997 году миф был живёхонек и ставился вопрос о канонизации как "Троицкого", так и Агриппины Истнюк. В этом году вышел в свет роскошно отпечатанный в лучшей типографии Москвы первый том словаря мучеников и исповедников, составленный при "институте" о. Вл.Воробьёва, где Истнюк была посвящена восторженная статья. Но второй том (буквы Л-Я) света не увидел. Причина оказалась проста: в архивах обнаружилось свидетельство о смерти настоящего мученика и святого о. Павла Троицкого в концлагере.

Шок был велик и, видимо, довольно долго информацию пытались вытеснить из сознания. Ведь получалось, что почтенные (к 1997 году) московские священники стали жертвой гебистской манипуляции, использовавшей их суеверия и предрассудки. А ведь речь шла о священниках, которые с каждым годом набирали всё более веса, паствы, да и государственного финансирования своих задумок. Было сделано несколько попыток подправить легенду. Воробьёв в 2003 г. выпустил брошюру о "Троицком", в которую включил воспоминания и Шаргунова, и Каледы, и Дм.Смирнова, указав, что Истнюк заботилась о "Троицком" не с 1954 года, как всегда указывалось ранее, а с 1944 года. Якобы Троицкому удалось выйти из лагеря под чужой фамилией: "Может быть, лагерное начальство пожалело его, а может быть, за деньги оформили документы о его смерти, т.е. списали его как умершего и отпустили с какими-то другими документами. Аналогичные случаи известны".

Увы, никаких "аналогичных случаев" неизвестно. В интернете почитатели "Троицкого" сопротивлялись до последнего: "Агриппина Николаевна в силу христианских убеждений не смогла бы ни при каких обстоятельствах отвечать на письма от лица старца." (Запись Д.А.Кудрявцева 28.11.2004 на "форуме Кураева"). Разумеется, ссылка на то, что "христианские убеждения" исключают ложь, не могла убедить более умудрённых людей. Комиссия по канонизации отклонила кандидатуру "Троицкого", заодно отказавшись канонизировать и настоящего мученика, которому, конечно, от этого хуже не стало. То, что не вышел в свет второй том словаря мучеников, вряд ли результат доброй воли Воробьёва, ещё и в 2003 г. отстаивавшего миф о "старце". Скорее всего, тут прямо вмешалась воля высшего церковного начальства, которое поняло, в какой позорно-смешной ситуации оказались ревнители благочестия.

Источник  http://krotov.info/1/old/1_istoriya_ru/20_ru_moi/agrippina.htm

---

Также см.  

реальный Павел Троицкий

 

Его арест и высылка в Казахстан в 1929 г., Голубцов.

**

Протоиерей Владимир Воробьев
Иеромонах Павел Троицкий Россия, Москва, Православный Свято-Тихоновский Гуманитарный Университет, 2003 г., 136 c.

Подложные письма от его имени Шпиллеру.