Только в одном 1933 году по данным Центрального архива КГБ СССР, как сообщает Юрий Бродский, на Соловках находилось 19 287 заключенных. И убивали здесь не десятками и не сотнями, а тысячами, но могил здесь нет вообще, ибо расстрелянных и умиравших на Соловках не хоронили, а просто сбрасывали в ров, следы чего давно сровняли с землей. Крест (один в память о всех!) был установлен лишь 14 августа 1999 года, когда исполнилось 60 лет со дня закрытия Соловецкой тюрьмы особого назначения. В эти дни группе детей (а теперь уже больных и беспомощных старушек) тех, кто был здесь убит в годы большевистского террора, удалось, благодаря помощи «Мемориала» и Института «Открытое общество», добраться до Соловков. Чтобы коснуться той земли, что так густо пропитана кровью их родителей, и посмотреть на бараки, в которых они жили, ибо кое-где эти серые деревянные бараки сохранились до сегодняшнего дня.
«Гибельные эти острова предвосхитили гитлеровские Vernichtungslagern - лагеря уничтожения», - писал о Соловках Олег Волков, автор книги «Погружение во тьму», прошедший через Соловки и не так давно скончавшийся в Москве.
Коммунисты уничтожали здесь старшее поколение, убивая тело, чтобы затем переделать младшее, губя его души. Лет тридцать тому назад Густав Богуславский написал книгу «Острова Соловецкие», где, описывая белые ночи и удивительные красоты природы, которыми так богаты острова, акварельно-прозрачные леса и «первозданную» тишину, которая здесь - «главное», а одновременно поругивая святых монахов Зосиму и Савватия и посмеиваясь над их «мощами» (слово «мощи» в его книге фигурирует многократно и всегда в кавычках!), ни словом не обмолвился о том, что происходило тут в двадцатые-тридцатые годы. В остальном книга Богуславского написана неплохо и пронизана подлинной любовью к необыкновенной природе архипелага. Но как страшно читать слова о «зеркальной глади озера, на берегу которого стоит наша палатка», о том, что оно - «как палитра живописца, на которой множество цветов, отражение деревьев, неба без единого облачка, цветов нежно-палевых, кое-где переходящих в фиолетовый оттенок предзакатной зари». Как страшно читать эти слова, когда знаешь, что здесь повсюду скрыты под землею могилы тысяч убиенных.
«Надгробное рыдание творяще...» Веками звучали эти слова под сводами монастырских храмов. Веками служили здесь монахи панихиды, не догадываясь, сколько появится тут могил в двадцатом столетии. Сколько мучеников... Если бы Гитлер устроил Аушвиц у Франциска в Ассизи или Бухенвальд в Бингене у святой Хильдегар- ды, только это смогло бы сравниться с тем, что сделали на Соловках коммунисты, «...песнь: аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя»... Понятно, когда Вас.И. Немирович-Данченко или В.Г. Короленко восхищались природою Соловецких островов и писали, что ее красоты напоминают юг Швейцарии, - это было до революции. Другое дело - когда об этом же пишет в 1929 году Максим Горький, который, как сообщает Солженицын, знал о Соловках все, ибо нашлись люди, которые сумели донести до него всю правду.
Так пишет Т.Б. Дмитриева (или кто-то из ее соавторов) в комментариях к сочинениям «великого пролетарского писателя», вышедшим в Москве в 1974 году. «Политическая чуткость Горького, - говорит советский ученый-литературовед, - заставила его обратиться к Соловкам, чтобы разоблачить клеветников». Известный всей Европе как «живой классик» и близкий друг Чехова, Рахманинова и Шаляпина, Горький «работал» на экспорт. В его задачу входило рассказать о Соловках правду - в противовес той лжи, которую распространяют религиозные фанатики из Ватикана, будто в одном из самых благодатных монастырей Святой Руси коммунисты устроили лагерь смерти, где либо уже расстреляны, либо умирают от голода и болезней тысячи людей. В том числе и православные - епископы, священники и миряне. На самом деле, как сообщает Горький, монахи пьянствуют, а увлеченные работой молодые люди из числа бывших уголовников (уже перевоспитавшихся) созидают здесь новую жизнь.</span>
Не знаю, поверили ли ему итальянцы, но внутри СССР его очерк широким тиражом старались не печатать. Тут применялась другая методика - «активное забывание». О Соловках писали только в том стиле, как сделал это Богуславский. Выпускались фотоальбомы и буклеты, организовывались теплоходные экскурсии, во время которых туристам всячески внушалось, что Соловки - это даже не монастырь, а, скорее, военная база, построенная для защиты «наших рубежей». Монахи? Это - печальное недоразумение, сочинители небылиц, но лучшие из них занимались тут строительными и фортификационными работами (в том числе построили водопровод) или разведением овощей и ремеслом, но, разумеется, не молитвенным деланием. Тюрьма? Да, она была тут при царской власти, но незадолго до революции ее ликвидировали. Навсегда.
В эти годы (вплоть до конца 80-х), притом, что Соловки в качестве туристического объекта пользовались огромной популярностью, о преподобных Зосиме и Савватии можно было что-то прочитать только в центральных библиотеках, где сохранялись книги, изданные до революции (из обычных библиотек просто- напросто изъятые). А о том, что происходило здесь после революции, - можно было узнать только от старших. Из рассказов тех из них, кто был посмелее. Помню, как однажды заговорили о Соловках моя мама со своей подругой Ольгой Павловной, дочерью о. Павла Флоренского. Помню, как изменилась в лице при упоминании о Соловках одна старая дама в гостях у моей тетки - кажется, там погиб ее отец. И ничего другого.
Только в начале 70-х годов, когда я уже студентом был в Питере, куда ездил довольно часто консультироваться с моим учителем профессором Аристидом Ивановичем Доватуром, я узнал, что такое Соловки. Автор блестящих книг по истории греческой литературы и лучших переводов с древнегреческого (например, «Истории» Геродиана), Доватур жил в коммунальной квартире, в одной комнате, заваленной книгами и рукописями, - в комнате, где на полу стояло обычно до двадцати пустых бутылок из-под кефира, а на окнах не было занавесок. В комнате, напоминавшей о лагере, в котором он провел свою молодость, чтобы, уехав из Питера юношей, вернуться сюда стариком. Доватур (как рад был я потом, встретив рассказ о нем у Солженицына в «Архипелаге...») любил кормить своих учеников и аспирантов, но, конечно, не дома, где, не разгибая спины, мы просиживали с ним по пять часов над греческими текстами, а в ресторане на Сенной площади. Однажды он повел нас туда с Дмитрием Павловичем Каллистовым, университетским профессором, которого я знал только по книгам о Северном Причерноморье в древности. В тридцатые годы он побывал на Соловках и в Кеми, и в тот раз решил рассказать об этом мне, студенту: «Я был тогда вроде вас...».
Больше я Дмитрия Павловича, который вскоре умер от рака, не видел, а восстановить по памяти тот его рассказ сейчас почти невозможно, поскольку он как-то перемешался с тем, что я вскоре прочитал о Соловках у Солженицына (у которого есть ссылки и на Каллисто- ва), а позднее - в «Неугасимой лампаде» у Бориса Ширяева и в книге Олега Волкова «Погружение во тьму». Помню только общую атмосферу этого разговора, особенно то, что Каллистов говорил о зимних месяцах. О холодах и о трупах, которые по несколько дней оставались на нарах - вместе с живыми. Уже потом (лет через пятнадцать, если не больше, после моей встречи с Каллистовым) о Соловках заговорили. Появилась «Власть Соловецкая» - фильм Марины Голдовской и Виктора Листова. Авторы работали над ним, стараясь не только не афишировать этого, но сознательно вводя «органы» в заблуждение. В 1988 году фильм был готов, но КГБ всячески тормозил его выход в свет, который стал возможен лишь после того, как Горбачев вместе с Раисой Максимовной посмотрели его у себя на даче.
Только после этого о Соловках начинают открыто вспоминать последние из оставшихся в живых очевидцев. Среди них Дм.С.Лихачев и Олег Волков. Казалось, что, наконец, нам возвращается память. Волков, вспоминая о словах «Никто не забыт, и ничто не забыто», писал тогда в своей книге: «Я хочу повторить эти слова в ином толковании. Для блага возрождения России необходимо, чтобы они были произнесены вслух в отношении жертв на Соловках и Колыме, в Ухте и Тайшете - во всех бесчисленных островах архипелага ГУЛаг, которыми душили страну». Произнести вслух не только эти слова, но и все бесчисленные имена тех, кто окончил свои дни на Соловках, действительно необходимо, ибо сегодня (через 10 лет после того, как всей стране была показана «Власть Соловецкая») мы намного лучше знаем о жертвах нацизма, чем о тех, кого убило наше государство. Знаем о палачах и уже начинаем смотреть на них спокойно, как на факт из истории, который, к примеру, нельзя выносить из Мавзолея, ибо «это наша история», как считают многие политики, еще несколько лет тому назад причислявшие себя к антикоммунистам. И не хотим помнить (нет, не о жертвах, ибо язык не поворачивается назвать «жертвами» тех, кто так достойно и так честно при своей полной невооруженности ответил на тот террор, что был обрушен на Россию коммунистами) - о мучениках.
Нельзя не напомнить тому, кто, быть может, это забыл или не знает, что славянское слово «мученик» не имеет по своему происхождению никакого отношения к глаголу «мучить». «Мученик» - это эквивалент греческого «мартюс» ( ) или латинского testis, что означает «свидетель». Свидетель того, где проходит граница между добром и злом, того, что такое зло вообще. Свидетель того, что было на самом деле, - тот, кто может прямо свидетельствовать против идеологической лжи и мифологии, например, той, что распространялась Максимом Горьким.
Всего десять с небольшим лет прошло сегодня с тех пор, как Россия узнала правду о Соловках и о СЛОН'е - Соловецком Лагере Особого Назначения, но сегодня острова все больше вновь (как это было до революции) воспринимаются только как место аскетических подвигов преподобных монахов. Это по-настоящему опасно, ибо на этом примере видно, как вновь включается механизм «активного забывания». Слава Богу, что в 1998 году в свет в Италии в издательстве «Каза ди Матрена» выходит в свет страшная и потрясающая своей документальностью (в ней, в сущности, нет почти ничего кроме фотографий и цитат) книга Юрия Бродского «Соловки. Двадцать лет Особого Назначения». Теперь она, наконец, появилась по-русски.
А в результате - итальянцы приезжают сюда поклониться мученикам XX века, а русские паломники - замечательные и по-настоящему чистые мальчики и девочки, приехавшие сюда помолиться в святом месте, - зачастую не подозревают, что ходят по земле, политой кровью их собственных прадедов, по земле, из которой в буквальном смысле этого слова торчат их непогребенные кости. О СЛОН'е «полезнее» просто не помнить, ибо «главное» - не это. Для наивного натуралиста Густава Богуславского главным казалась тишина, царящая здесь в природе, для сегодняшних богомольцев - тоже тишина, но другая, монастыря и молитвы, «Соловецкого патерика» с его рассказами о безмолвной жизни святых монахов...
Но главным оказывается и то, и другое, и третье! И тишина Иисусовой молитвы, и та, что в белую ночь стоит над безмолвным озером. И еще одна тишина - после расстрела, над телом того, кто только что был убит по приказу той власти, что безжалостнее и бесчеловечнее любого самого страшного террориста; убит, и никогда не будет по-человечески похоронен. Тишина, рассказать о которой слов почему-то не находится.
Я стоял у высокого Креста на окраине поселка, что вырос под самыми стенами монастыря, стоял среди хрупких старушек, сознавая, что это - дети. Не дождавшиеся отсюда своих родителей. Их были миллионы, в живых на сегодня остались, боюсь, что уже единицы. Кто-то плакал навзрыд у меня на плече, кто-то пытался целовать мне руки, хотя это я, именно потому, что я священник, должен целовать их морщинистые руки. Кто- то объяснял со слезами, что, будучи еврейкой, не может молиться по-православному, но любит меня не меньше, чем те, кто исповедуют вместе со мною одну веру, любит, потому что мы все здесь породнились навеки - благодаря всем тем, кто тут нашел свою смерть и со святыми упокоение.
Приветствую Вас Гость | RSS
