Чарльз Додд . Основатель Христианства

Глава III

Личность Иисуса

Мы уже говорили, что на дошедших до нас речениях Иисуса лежит печать подлинной индивидуальности. Чтобы окончательно убедиться в этом, спросим: в какой степени текст речений позволяет воссоздать черты запечатлённой в них личности? Говорят: "Стиль — это человек". Каков же стиль Иисусовых речений, если судить о них по Евангелиям?

Очень многие из них представляют собой короткие, энергичные высказывания, едкие, часто метафоричные, даже загадочные, пересыпанные парадоксами. Вся совокупность речений, дошедших до нас по разным путям предания, содержит безошибочно угадываемые черты. Предположить, что это искусная подделка, составленная раннехристианскими проповедниками, невозможно. За речениями несомненно стоит самобытная личность. Так и чувствуешь быстрый и ясный ум, проницательный и чуждый пустословия. В отрывках подлиннее слышен особый ритм, сохранившийся даже после двойного перевода (с арамейского на греческий и с греческого на один из новых языков). Иногда кажется, будто греческая версия — лишь тонкий покров подлинника, построенного в обычном ритме древнееврейской и арамейской поэзии. Чаще ритмичность, менее стеснена поэтическими канонами, и всё же легко различить равновесие и параллелизм фраз. Возьмём, к примеру, отрывок, который встречается и у Матфея, и у Луки (несмотря на небольшое различие, общая структура отчетливо выступает у обоих авторов):

Не заботьтесь для души вашей,

что вам есть или что пить,

ни для тела вашего, во что вам одеться,

Душа не больше ли пищи, и тело — одежды?

Посмотрите на птиц небесных, они не сеют, и не жнут, и не собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их.

Поглядите на лилии в поле,

как они растут: не трудятся и не прядут;

но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей

никогда не одевался так, как любая из них.'

Здесь образное восприятие прекрасного и удивительного в природе, единства природы и человека, заботливо опекаемых Создателем, облекалось в должную литературную форму. Мы можем вспомнить и другие речения, которые выражают ощущение чуда или тайны в привычных явлениях природы,

"человек, который бросит семя в землю, и спит и встаёт, ночью и днём, а семя всходит и тянется вверх, он сам не знает как".

"Ветер, где хочет, веет, и голос его слышишь и не знаешь, откуда приходит и куда уходит".

Ясно, что перед нами — поэтическая натура. Об этом всегда нужно помнить, если мы пытаемся постичь учение Иисуса.

Далее, о чем бы Он ни говорил, Он предпочитает язык конкретных представлений и образов общим или отвлеченным суждениям. Так, вместо того чтобы сказать: "Милостыню не подают напоказ", Он говорит:

"Когда творишь милостыню, не труби перед собой".

Желая сказать, что человеческие отношения гораздо важнее религиозных обрядов, Он прибегает к образу:

"Если ты принесёшь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, — оставь дар твой перед жертвенником, и иди, прежде помирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой".

Не случайно в обеих картинах почти комическая несообразность. Иногда образ — нарочито гротескный.

"Что ты смотришь на соринку в глазу брата твоего, а бревна в твоем не замечаешь?"

Именно это чувство конкретного, эта любовь к образным описаниям и породила "притчи", без которых трудно представить Евангелия. Слово "притча" охватывает широкий спектр литературных форм, однако все те образцы, которые мы встречаем в Евангелиях, представляют собой немногословные и всегда реалистические зарисовки привычных ситуаций человеческой жизни. Это короткие рассказы о путнике, который был ограблен разбойниками и лежал израненный у дороги, пока отзывчивый прохожий ему не помог; о дельце, который вверил своим подчиненным деньги, и о том, как они ими распорядились; о людях, нанятых на временную работу в винограднике, и о том, как они заспорили, сколько за какое время платить. Сжатые бытовые зарисовки: рыбаки вытаскивают невод с уловом, дети ссорятся на базарной площади, мальчик наблюдает за работой отца и, подражая ему, учится ремеслу. Подчас простой оборот вызывает наглядный образ:

"Когда зажигают светильник, не ставят его под горшок";

"Не ставят заплаты из новой ткани на старую одежду".

__

В "притчах" (в широком смысле этого слова), <которые говорит Иисус>,  мы обнаруживаем множество метких наблюдений. Их Автор с сочувственным интересом, но без сентиментальности, а иногда и с юмором подмечает особенности людских нравов. Он видит природные добродетели человека (трогательную любовь отца к сыну-повесе, привязанность пастуха к стаду), однако замечает и то, как причудливо сложны его побуждения.

Вот человек встает среди ночи, чтобы выручить соседа — но лишь потому, что тот слишком навязчив! Вот бесчестный управитель, которого хотят прогнать, обеспечивает своё будущее по меньшей мере сомнительной сделкой. Безусловно, он негодяй — но какой образчик находчивости в отчаянной ситуации!

В последнем примере трудно не уловить иронической нотки, которая вообще присутствует в словах Иисуса гораздо чаще, чем полагает не очень внимательный читатель. Иногда Он явно снижает возвышенную ситуацию до банальной. "Когда позовет тебя кто-нибудь на брачный пир, не садись на первое место; как бы не оказалось среди приглашенных им кого-нибудь почетнее тебя, и не пришел бы пригласивший тебя и не сказал тебе: "дай ему место", и тогда ты займешь со стыдом последнее место", На первый взгляд — простой и весьма благоразумный совет о том, как вести себя в гостях. Весьма вероятно, что некоторые слушатели так и воспринимали эту притчу. По размышлении, однако, им могло прийти на ум, что в ней содержится и нечто большее. "Всякий возносящий себя смирен будет, и смиряющий себя вознесен будет". "Мораль" мог приписать и автор Евангелия (она повторяется в нескольких местах); но автор этот правильно указывает нам путь, хотя мы, пожалуй, не ошибемся, усматривая здесь и более глубокий смысл. Вполне в духе Иисуса предоставить людям самим додуматься до сути. Возьмем другой пример: "Мирись с противником твоим без промедления, пока ты с ним на пути, чтобы не предал тебя противник судье, а судья служителю, и не был ты брошен в тюрьму". Очень здравая мысль (в особенности если вы не слишком доверяете местному правосудию) — но Иисус вовсе не намеревается давать практический совет судящимся. "Морали" здесь нет, однако в свете учения Иисуса (забежим вперед) нетрудно догадаться, что притча смыкается с одной из периодически возникающих тем: люди, к которым Он обращался, должны решать как можно скорее, всякое промедление опасно. В конечном счете речь идет о вечной участи человека — но вывод лежит не на поверхности. Предполагается, что такова вся жизнь, от низших ее уровней до самых высоких. Законы человеческих поступков, как и природные процессы, включены во всеобщий порядок, установленный Творцом, и это обязан признать на своем месте каждый, кто имеет глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать. Самый мелкий или будничный факт повседневной жизни может стать окном в царство вечных сущностей. Самую глубокую истину можно обнаружить в самом простом, повседневном жизненном опыте.

Итак, множество образов почерпнуто из любовного наблюдения над природой и человеческой жизнью. Существуют, однако, и образы совершенно иного рода, где реализм уступает место воображению. Возьмем, к при- меру, такой отрывок:

Солнце померкнет, и луна не ласт света своего, и звезды будут падать с неба, и небесные силы будут поколеблены. И тогда увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках с силою великою и славою.9

Длинную историю таких метафор можно проследить по поэтическим и профетическим текстам Ветхого Завета. Особенно расцвели они в "апокалипсисах", которых было очень много перед самым началом христианской эры и сразу после него. Существовали они и позже. Определить, в какой мере отрывки, подобные приведенному выше, являются подлинными словами Иисуса и в какой мере такие образы проникли в евангельскую традицию извне, невозможно. Образы эти были тогда в ходу, и Иисус, конечно, мог к ним прибегнуть. Во всяком случае, в них нет ничего своеобразного. Своеобразие нужно искать в том, как Он употреблял их и какое придавал им значение. Хотя сами эти образы передавались по наследству, любой был волен толковать их по-своему. Конечно, толкования менялись от автора к автору. И мы не удивимся, обнаружив, что Иисус толковал унаследованное так же самобытно, как пророки и апокалиптики. Например, если Он говорил: "И вы увидите Сына Человеческого, восседающего по правую сторону Силы и грядущего с облаками небесными" или "Я видел сатану как молнию с неба упавшего", не следует думать, что Он описывает сверхъестественные явления, которые можно в буквальном смысле "увидеть". Равно нет необходимости считать, что значение этих фраз обусловлено образной системой других учителей, живших до Него, при Нем и позже. Об этом мы еще поговорим.

"Апокалиптическая" образность, хотя и соответствует "живописной" манере, к которой тяготел Иисус, все же для Него нехарактерна. Она как раз объединяет Его со многими другими. Характерен и своеобразен реализм Его притч. Из этого возможны дальнейшие выводы — и здесь мы переходим от манеры и стиля, которые так явственно проступают в Евангелиях, к личности, стоящей за ними.

Автор притч, по-видимому, искренне интересовался людьми; должно быть, Ему нравилось общаться с самым разным народом. Таким Он представлен в Евангелиях. Его приглашали на всякие праздники и пиры, и Он, как замечают Его противники, ходил туда гораздо чаще, чем подобало благочестивому человеку. Он "ел и пил" со столпами местного общества, и по крайней мере один из Его друзей вращался в высших церковных кругах ("был известен первосвященнику"). Но наши свидетели уделяют особенное внимание Его близости с людьми, которых общество это осуждало и отвергало. Его порицают за то, что Он "друг мытарей и грешников".

Глубокая ненависть, сопровождавшая слово "мытарь"(=" сборщик податей"), объясняется особым положением этих людей. При римлянах сбор косвенного налога (обычный налог и акцизный сбор) сам по себе располагал к злоупотреблению. Право собирать налоги продавалось и покупалось, это был выгодный товар (греческое слово, которое переводится как "сборщик податей", буквально означает "скупщик", точнее — тот, кто купил право собирать подати). Кто-то должен был собирать их, и, вероятно, можно было делать это честно; но такое занятие привлекало не особенно честных людей и стяжало дурную славу. В греческом обществе "мытарь" — ругательство. Хуже того: в иудейской Палестине налоги обогащали ненавистных чужеземных правителей или их ставленников, местных царьков. Поэтому в сборщиках податей видели прислужников врага. С точки зрения сверх благочестивого еврея даже сама их тесная связь с "нечестивыми" путями язычников была преступной. Сборщиков податей не допускали в "порядочное общество". Вот почему всех так поражало и злило, что Иисус знается с ними. Конечно, эти сомнительные личности и сами предпочитали бы Его общество, а не общество Его критиков, даже если бы те перестали ими гнушаться.