16 августа 2005 года брат Роже был убит. Случилось так, что нам довелось быть этому свидетелями.
Нас было много, целый храм. Позже я узнала – около двух тысяч людей.
Отзвонили колокола, началась вечерняя молитва. Первое песнопение – на мотив православного «Хвалите имя Господне», слова по-французски я следила по книжечке. И поэтому очень хорошо запомнила этот момент: на словах «Rendez grace au Jesus Resussite» («Воздайте хвалу Иисусу воскресшему») раздались крики – женские, может быть, 7-8 голосов. Я подняла глаза от книжки. Пение оборвалось, эти крики. Далеко впереди, в центре храма, где сидят братья, что-то происходило. Я увидела несколько фигур – кто-то вскочил – как сполохи огня в колышущемся свете. И волнами движение – кто-то пробирается к выходам. Такого никогда не было. Мимо меня тоже прошевелилась такая волна. Все замерло – и это странное движение. Сейчас что-то случится? Что-то взорвется там, в середине? Тихо. Крики растаяли. Сейчас что-то произойдет? Я встала и осмотрелась. Может быть, нужно выходить наружу? В нескольких шагах впереди меня на коленях стоял человек с воздетыми рука ми. Мне стало стыдно, и я опустилась на место. Будь что будет. Останусь здесь. Мимо меня возвращался с улицы кто-то из тех, кто вышел несколько секунд назад из храма. Я не заметила, когда начали петь снова, но это было песнопение «Laudate omnes gentes». Молитва продолжалась. Время от времени я поглядывала туда, вперед, где сидели братья и откуда недавно послышались крики женщин. Что это было? Может быть, чья-то глупая шутка – какой-нибудь группы молодежи: поднять крик, спровоцировать панику… А потом все улеглось, ничего собственно не произошло. Но вот одна фигурка в белом, – кто-то из братьев, – идет по длинному проходу, а потом обратно. Что-то случилось?
Ощущалась молитва – всей крепостью, всей совместностью тех, кто был сейчас здесь, всею крепостью каждого. Когда настало время тишины – 10 минут безмолвия, как всегда здесь на молитве, – казалось, воздух звенел от высокого напряжения. Вдруг в эту плотную тишину вошли звуки сирены – что это, ambulance или полиция?
Нет, видно, это не шутка… Что-то случилось?..
Тишина продолжалась. Бомкнул колокол – девять часов. Скоро время тишины закончится, и как же хочется, чтобы все было как всегда – после тишины услышать его глуховатый теплый голос в микрофон.
После тишины прозвучал голос – не его. Это был брат Франсуа. Он сказал – наверное, вы поняли, что во время молитвы произошло нечто серьезное. Брат Роже underwent an attack… and died. То же самое было сказано вначале по-французски. Умер. «Attack» я поняла как сердечный приступ, и многие, как потом узнала, поняли это именно так. Умер от сердечного приступа. Но, как сказал брат Франсуа, молитва продолжается, нам важно быть вместе.
Она продолжалась. А когда закончилась – братья встали и направились к выходу, – хотя, как всегда, она не кончалась, люди оставались в храме, – я вышла на улицу. Увидела мужа. Мы обнялись, – все вокруг обнимались, плакали. И сказали друг другу: какая славная смерть. Как хорошо вот так уйти – на молитве, в храме, среди множества людей. Ведь ему уже 90 лет. Так умереть – не прикованным к постели, не в унижении плоти.
И тут к нам подходит русская девушка и говорит – а вы знаете, что случилось? – Умер брат Роже. – Но говорят, на него набросилась какая-то женщина. С ножом… – Муж отозвал меня в сторону и сказал, что не нужно давать хода этим слухам, явно это мифология, истерическая реакция каких-то женщин. Но вот еще кто-то сказал об убийстве. И сестра Кой, ставя велосипед и стремительно входя в храм (у них вечером своя молитва, и теперь сестры подходили и подъезжали): «But it’s horrible!» Мы переглянулись. Я увидела брата Джона. Подошла и спросила прямо – что случилось. Да, сказал он, – и мы знаем эту женщину. Она не первый раз в Тэзе. Приехала два дня назад… She is just crazy.
Люди входили в храм и выходили. Внутри продолжалась молитва. Я увидела, как одна знакомая девушка из Москвы делает мне знаки – мол, подойди сюда. Она сидела совсем близко от братьев. Я опустилась с ней рядом. «Посиди со мной», – сказала она. И тихо рассказала вот что. Она сидела именно тут, где сейчас. В начале молитвы она не смотрела по сторонам и поэтому ничего не заметила, тоже, как и я, следила песнопение по книжке. Потом вдруг услышала шелест, какой-то шорох справа впереди, повернула голову и увидела, как какая-то женщина лезет через кусты (место, где сидят братья, огорожено ящиками с невысокими кустами самшита). Удивилась такому невежливому поведению во время молитвы, подумала – верно, у нее там ребенок (рядом с братом Роже всегда сидят на молитве дети) и что-то срочное с этим ребенком. И в следующую секунду – брат Роже падает.
Пространство, где все произошло, уже огорожено лентой и несколько жандармов ходят, смотрят с фонариком, измеряют что-то, записывают. Я говорю – нужно рассказать им все, что ты говоришь, и показать – с твоей стороны видно, как она лезла, здесь листья на полу. Но это видели все, все, кто сидел близко, несколько десятков человек. Наверное им уже рассказали…
(В этот же вечер позднее моя дочь рассказала, что видела она. Она сидела ближе, чем я, впереди слева от братьев. Она тоже услышала крики, увидела движение, какая-то женщина закричала: «Bambini, bambini!» («Дети, дети!» – по-итальянски; мол, спасайте детей). А потом мимо нее несколько братьев пронесли брата Роже, и это было как в театре, настолько трудно было поверить, что это происходит взаправду, здесь и сейчас. Красное на белом – кровь, вся его бе6лая одежда залита кровью, она подумала – кровь хлынула горлом, наверное. Лицо не было в крови – лицо было спокойно).
Так мы шептались, а потом я встала и вышла на улицу. Муж мой курил снаружи. Он уже знал, что attack – действительно нападение, а не сердечный приступ, как он вначале решил. «Что ж – нам не привыкать», – сказал он мне. Пятнадцать лет назад вот так же архаично, топором по голове сзади, убит был наш с ним духовный отец, Александр Мень – утром, когда он направлялся к храму на литургию (брат Роже был убит ударом ножа в горло). Я поняла, что он хотел сказать. Нам легче, у нас уже есть этот опыт. А каково всем тем, кто сейчас здесь, принять то, что произошло.
Совершенно невозможно было уйти – мы жили в соседней деревне. Решили пойти в старую романскую церковь неподалеку. По дороге говорили – какой стремительный уход. Как мощная проповедь, хотя на этой службе он не сказал ни слова. Как подтверждение всей его установки – жить доверием. Идти на риск доверия. Это не просто красивые слова. Это чего-то стоит. Это стоит жизни.
Через несколько дней исполнилось 65 лет с того времени, как он поселился здесь в Тэзе в старом доме, где так и остался. Это был 1940 год, шла война. Он приехал сюда из Швейцарии, где войны не было. Приехал, чтобы быть там, где беда, и молиться. Молиться о примирении христиан. В двух километрах от его дома проходила демаркационная линия, разделившая Францию надвое, – в двух километрах начиналась оккупированная нацистами территория. Брат Роже укрывал у себя евреев – его адрес давали тем, кого разыскивало гестапо, и они пробирались сюда. Чтобы кормить своих беженцев, купил козу. Научился доить. Варил похлебку из кукурузной муки, которую покупал по дешевке на соседней мельнице. Однажды ночью он вдруг ощутил безотчетный страх. Ему говорили, что их выследили и оставаться в доме опасно. Страх – тогда здесь еще не знали о существовании концлагерей, но он почувствовал смутно, что их всех могут увезти – куда-то на север. И в ту ночь он молился – ну хорошо, Господи, пусть меня не будет. Может быть, моя жизнь очень скоро прервется здесь на земле. Пусть так. Но пусть то, что началось здесь – продолжится.
На другой день он переправил своих постояльцев в Женеву. А еще через день сюда пришло гестапо. Но дом был уже пуст.
Когда Францию освободили, брат Роже вернулся сюда – с двумя первыми братьями. А теперь их около ста, и тысячи людей со всего света приезжают сюда молиться.
Эта его готовность уйти – с 1940 года. Доверять – даже до смерти. (Ведь его место на молитве было самым последним, самым незащищенным, все братья сидели впереди, даже брат Люк, который всегда рядом, – чуть впереди.)
В романской церкви никого не было. Мы сидели вдвоем в тишине. Здесь братья молились до того, как построен был большой храм (паломники не могли поместиться в старой романской церкви). Открылась дверь, кто-то третий вошел. Вновь тишина. И вдруг раздался удар колокола. Еще и еще, звучно, крепко, призывно – зовут всех на молитву. Была ночь. Мы обрадовались. Это было именно то, чего жаждало сердце. Мы поспешили в большой храм. По улице со всех сторон туда шли люди, шли окрыленно, с надеждой. Муж посмотрел на часы. Двенадцать. «Как на Пасху». Мы пошли к центру, хотелось быть к братьям поближе. Брат Люк шел по проходу. Увидел нас, приблизился, обнял и поцеловал трижды со словами: Христос воскресе!
Молитва шла, и тут же на огражденном лентами участке храма спокойно делали свое дело полицейские. Это не мешало, и было в этом соседстве того, что только что тут произошло, и нашего совместного пребывания здесь в крепкой молитве что-то необыкновенное, даже какое-то воодушевление. Действительно была как Пасха. И потом, когда я сказала брату Люку – как правильно и хорошо, что братья придумали провести эту ночную молитву, – он сказал, что идею подал полицейский. «Вы не можете так отпустить людей, надо быть вместе». На этой молитве прозвучали слова о румынской женщине, совершившей убийство – мы молимся и о ней, ибо она не ведает, что сотворила. Через несколько дней ее матери предстояла серьезная операция (рак), и братья послали ей цветы. Она ответила благодарностью – значит, операция прошла успешно, она смогла ответить…
После этой ночной молитвы народ не расходился долго. Вышел брат Мэтью, обнял нас. «I wanted to see you». Брат Лео сказал – я к вам приду, – ведь вы не будете спать? Но сначала буду много звонить по телефону, так что к вам – через два часа.
И мы сидели у нас и говорили. Я сказала – ну вот, наконец они встретились, отец Александр и брат Роже. (При жизни этого им не довелось, хотя оба стремились к встрече). А муж добавил: «Да, наверное, отец Александр сейчас делает для него “First welcome” (“Первый прием” – так всегда бывает в Тэзе для тех, кто только что прибыл)». «Ну да, – добавил один из нас, – meal tickets, accommodation (талончики на еду, расселение)»…
И мы рассмеялись. А потом спохватились – что подумают те, кто по соседству?
Жизнь продолжалась. Хотя утром, по взаимному признанию, у многих из нас была надежда, что это все приснилось. Слишком невероятно. Трудно вместить. И – общее ощущение головокружительной высоты уровня, который был нам явлен. И чувство такое – вот, сподобились быть рядом, когда он был взят от земли.
Потом приезжали – многие, многие. Казалось, центр земли именно здесь, средоточие присутствия людей – из разных времен и пространств. Приезжали те, кто жил тут молодым 20-30 лет назад. Родственники братьев. Кто-то был здесь раз в жизни – и это отметило весь дальнейший ее ход. Было странное чувство близости земли и неба, праздника и острой боли. Совместности. Как сказала одна монахиня, когда все только что случилось: «As if heavens fell down on our heads!» («Будто на наши головы рухнуло небо!»)
Люди останавливались, говорили. Знакомые, незнакомые. Все были вместе. Меня остановила девушка, сказала, что она из Венгрии. Не приеду больше сюда, сказала она, – здесь происходят такие абсурдные вещи. Какая-то crazy woman, что это? Такому святому человеку можно было умирать иначе – спокойно, дома, в постели, священник ему принес бы Причастие… Но ведь он был готов, – сказала я ей, и давно. Накануне этого дня была литургия, это был день Успения Богородицы. Все причащались. Рассказала ей про нашего отца Александра. Потом, уже после похорон, она снова встретила меня на дороге и сказала: «See you next year».
https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=3701400230086165&id=100006486720152&__cft__[0]=AZU7QLLLjBoxS_SIdFzzN1irltg60riglNlXGMqNuq_8yxZbSQmiETjuV4ed-_Lh31XYQ9ZPQS6_J7Nw7RHpBrDrOCFEBH31urKpOsPjjuCadGgEuHHpCbqwOfmwpPcOAg9BCGNulyh91yjELAaeyrqc&__tn__=%2CO%2CP-R
Приветствую Вас Гость | RSS
