Николай Ге. Иуда. Совесть

Согласно авве Дорофею, совесть – это всеянный Творцом в человеческую природу некий божественный помысл, «который просвещает ум и показывает ему, что доброе и что злое… она есть естественный закон» (свт. Игнатий Брянчанинов называет совесть «чувством духа человеческого, тонким, светлым, различающим добро от зла… яснее… нежели ум»). Это и есть «соперник», с которым Господь советует мириться поскорей (Мф. 5; 25–26). Так «называется она потому, – говорит авва Дорофей, – что сопротивляется злой нашей воле и напоминает нам, что мы должны делать, но не делаем; и опять, чего не должны делать, и делаем, и за это она осуждает нас».

Совесть – как бы орган души, которым человек улавливает соответствие и несоответствие своей богоподобной природе того, что он думает, переживает, желает, делает и того, что происходит вокруг. Можно сказать, жизненно важный орган. Мы знаем, что Отцы советуют ценить душевное выше телесного.

Знаем также, что глухому или слепому нельзя рукополагаться «не аки осквернен был, но да не будет препятствия в делах церковных» (78-е Апостольское правило). Если таковым препятствием может служить физический недостаток, который сам по себе не является чем-то предосудительным («оскверняющим»), что говорить о человеке с искалеченной совестью, если это и делам, несомненно, препятствует, и скверно само по себе? Что толку, если священник «взялся за ум», «послушен властям, над ним поставленным», но душа его кастрирована?..

У святых Отцов о совести и ее бережном хранении очень много сказано. «Закон есть неотложный, – пишет святитель Феофан Затворник, – ничего не допускать против чего восстает совесть, и извольте так делать. В совести Сам Бог говорит. Следовательно ее надо слушать паче всего».

Совесть может быть неразвита, глуховата, подслеповата (поэтому и случается разноголосица в душах совестливых людей), но она непременно будет развиваться, если к ней прислушиваться и просвещать ее Божественным Откровением («как лезвие ножа натачивается камнем, – пишет святитель Игнатий, – так совесть натачивается Христом: она просвещается изучением и изощряется исполнением евангельских заповедей»). Но одно дело – совесть немощная или нечистая, другое – искалеченная. Немощное можно укрепить, грязь очистить, а вот искалеченное восстановить намного трудней.

«В чем совесть укоряет, от того надо охраняться, как от огня», – предостерегает преподобный Иосиф Оптинский. И не только в чем-то крупном, но и в том, что может показаться мелочью, ее нельзя попирать, потому что, как говорит авва Дорофей, «от пренебрежения сего малого и в сущности ничтожного мы переходим и к пренебрежению великого», и «от этого „Что за важность в том, что за важность в другом“ впадает он в худой навык и начинает пренебрегать великим и важным и попирать свою совесть, а таким образом закосневая во зле, находится в опасности прийти и в совершенное нечувствие».

«Острие совести очень нежно, его надо хранить и хранить, – пишет святитель Игнатий. – Хранится оно, когда человек исполняет все требования совести, а нарушения по немощи или увлечению омывает слезами покаяния». В противном случае «острие ее притупляется, свет ее тускнеет, в душе разливаются мрак и холод небрежения и нечувствия. Нечувствие делается, наконец, обыкновенным состоянием души. Часто бывает она удовлетворенной им, часто признает его состоянием угодным Богу, спокойствием совести, а оно – утрата ощущения своей греховности, утрата ощущения благодатной духовной жизни, усыпление и слепота совести».

Очень остроумно предостерегает от такого мнимого «покоя совести» преподобный Иоанн Лествичник: «Должно внимать себе, не перестала ли совесть наша обличать нас, не ради чистоты нашей, но как бы утомившись».