СВЯЩЕННИК ГЕОРГИЙ ЧИСТЯКОВ

СТАТЬИ И ТЕКСТЫ

Переводы   Стихи

 

Письмо отца Георгия: Поздравление с Праздником Воскресения Христова

Письмо отца Георгия: Поздравление с Днём Сошествия Святого Духа

 

Сборники статей и эссе:

В этих книгах собраны важнейшие статьи отца Георгия

1997   Размышления с Евангелием в руках

2000   На путях к Богу живому

2001   Господу помолимся 

2002   В поисках вечного града

2010   Путь, что ведёт нас к Богу

2013   Путевой блокнот

2015    Самим собой остаётся только человек

 

 

 

 

Стихи

На островах    1973

 

 

 

Переводы

«Jesu Redemptor omnium» («О Иисус, Спаситель всех»).
Древний рождественский гимн. Перевод с латинского

Гимн в Неделю Ваий (Вербное Воскресенье)
Теодульф, IX в., перевод с латинского

«Жертве пасхальной…» («Victimae Paschali»)
секвенция Х века, перевод с латинского

 

Статьи:

Война глазами христианина

Нисхождение во ад    Из Записок московского священника

Умирание или эвтаназия? (также см.)

Святые живут среди бомжей

Уважать личность ребёнка

В городе солнечных старушек

 

 

 

Православие: день сегодняшний и духовная традиция

Русская церковь сегодня

"Православие – это сам Иисус и Его Новый Завет"  Ответ отца Георгия на письмо из Парижа

За что надо бы бороться верующему
"Меня упрекнули за то, что я, православный священник, не веду борьбы с протестантизмом..."

.

«Се, возвещаю вам великую радость!»   о Рождестве Христовом

Послесловие  к книге И. Амана «Отец Александр Мень. Христов свидетель в наше время»

Бога никто выдумать не может О Симоне Вейль

О С.С. Аверинцеве (2004)

С.С.Аверинцеву - 60 лет (1998)

Святая Тереза - история одной души

Мученичество как феномен

.

.

Нам нужна свобода О Галине Старовойтовой

"Не бойся, малое стадо!"   О финансовом кризисе

Курица или яйцо - вот в чём вопрос? Что такое мораль

Виновны все   О подлодке Курск и др. катастрофах

В отсутствие поэта Чего нам сегодня не хватает?

Я могу тебе помочь, потому что ты можешь помочь мне «Мы знаем, что инвалидов в нашем обществе много, но мы их отчего-то не замечаем»

Прочла ли Россия Солженицына?

Точечная терапия

«Глубина глубинки» Про Физтех

.

.

Не пренебречь даром Божьим (Рецензия на книгу Джованни Гуайты "Жизнь человека: встреча неба и земли" Беседы с Католикосом всех армян Гарегином I)

Памяти Ирины Михайловны Посновой

На смерть Папы Иоанна Павла II

.

отец Георгий Чистяков о христианском единстве:

О вероисповедном разделении христиан

"О соединении всех"

Сердце, вместившее всех людей  О брате Роже из Тэзе

 

 

 

Ещё статьи:

христианские мотивы в творчестве Дж. Р. Р. Толкина
http://www.nto-ttt.ru/ourwork/echo.shtml
Предисловие отца Георгия Чистякова

**

Открытое письмо священникам и мирянам, работающим на радиостанции и в газете"Радонеж"

Души их во благих водворятся

"Вера без дел мертва"

Аббат Пьер — юродивый сегодня

Зачем переиздана эта книга?

"Война у Вергилия страшнее, чем у Гомера…"

Язычник или христианин?

Дальняя земля

В небольшом городке в Приуралье…

Ленина с нами нет

Новый русский атеизм

Это не теракт, а что-то во много раз более страшное

 

Открытое письмо священникам и мирянам, работающим на радиостанции и в газете"Радонеж"

Опубликовано в газете"Русская мысль"

N 4148 от 6 ноября 1996

Дорогие отцы, братья и сестры!

Опять вы идете по пути поисков врагов — католики, протестанты, архимандрит Зинон, потом я и т. д. Два года назад вы обрушились на оо. Г. Кочеткова и А. Борисова, в прошлом году — на восьмерых священников, работающих на"Христианском церковно–общественном канале", теперь — на нас.

Зачем вам это нужно? Зачем все время кого‑то травить, обличать в отходе от православия, кому‑то угрожать? Наконец, что дает вам нелепая ненависть к тому миру между христианами разных исповеданий, к которому так недавно мы наконец пришли, к миру, уже принесшему множество плодов.

Кто помог нам, православным людям на Руси, выжить в течение 75 лет коммунистической диктатуры, кто сегодня помогает нам восстанавливать храмы, издавать книги, поддерживать бедных и несчастных, находить для них одежду, медикаменты и продукты питания? Католики и протестанты. В детской больнице, где я служу, многие дети просто бы погибли, если бы не помощь христиан Запада и США, представителей самых разных исповеданий. Гуманитарная помощь собирается не миллионерами, а зачастую очень бедными людьми, буквально по 2–3 доллара, это знак их огромной любви к нам и к Господу, Которому они преданно служат. Кто, наконец, относится к православной вере с величайшим уважением и любовью? Христиане других исповеданий, к пути которых мы почему‑то стараемся относиться в лучшем случае высокомерно, а, как правило, просто с ненавистью, иногда даже называя их вовсе нехристианами.

Нас, христиан, слишком мало по сравнению с людьми, потерявшими или не нашедшими Бога, и живущими не верою, а разнообразными"идеалами", которые одних приводят к алкоголизму, других к отчаянию и полной фрустрации, третьих к преступлениям, иных к самоубийству, наркомании, безнравственным поступкам, к злобе, к ненависти и т. д.

Все эти явления бросают человека, который ничего не знает о Христе и Его подвиге, в объятия суеверий и язычества. Мы же, христиане, в это время вместо того, чтобы противостоять безбожию, которое толкает человека к алкоголизму, разнообразным преступлениям, жестокости, безнравственным поступкам и в результате к отчаянию и состоянию полной безысходности, вместо того, чтобы помочь ему услышать обращенную к нему евангельскую весть, ищем врагов там, где их нет, друг в друге, и бросаем камни в бессмысленной полемике. А в это время так необходимо противостоять злу и помогать людям вокруг нас.

К помощи людям, которым трудно, а не к войне друг с другом зовет нас Господь. Оставьте борьбу с выдуманными врагами, будем вместе противостоять трудностям и трудиться на ниве Христовой, к чему Он Сам призывает всех нас. Да поможет и да благословит Он нас на этом пути.

 

 

 

Души их во благих водворятся

(Элегия в прозе)

27 марта 1997 г., газета "Русская мысль", N4167

В старых московских дворах за зиму всегда накапливалось столько снега и льда, а главное, чего‑то третьего, какого‑то сплава одного с другим, смешавшегося с песком и грязью и застывшего в массу настолько монолитную, что она уже просто не могла растаять без посторонней помощи. Несмотря на весну, на солнце, даже на жару.

Приходил, однако, день, когда дворник собирал вокруг целую команду, чтобы разбить эту массу ломом, сложить в кучи по всему двору, а затем выкатить откуда‑то из дальнего угла нашего двора своего рода"адскую машину", что‑то вроде огромного котла. Лед загружался в эту машину, под ней разжигался огонь и потом из котла начинала вытекать черная и мутная вода — так во дворе того московского дома у Немецкого рынка, где прошло мое детство, начиналась каждая весна. Ранняя, с холодами, с неизбежной простудой и кашлем, но весна…

Лазарева суббота

А потом наступала Лазарева суббота и в Москве появлялась верба, по всему городу, в самых неожиданных местах. Несмотря на атеистическую пропаганду и борьбу с религией. Несмотря на то, что интеллигенция в те годы была настроена в основном антирелигиозно, причем с какой‑то агрессией. Именно те, кого потом будут называть шестидесятниками… Они считали, что в церковь ходят только те, у кого почему‑то не задалась жизнь, что нормальному человеку там делать нечего и т. д.

Помню, как однажды на Кузнецком, где книги, которых не было в магазинах, продавались с рук, кто‑то предлагал покупателям молитвослов. Ему сразу же заметили:"Пойди в церковь, продай его какой‑нибудь бабке".

В другой раз прямо во время обедни в одном из подмосковных храмов ко мне подошла женщина со словами:"Пойдемте, поговорим. Вы образованный человек, молодой ученый, знаток древних языков, я все смотрела на вас, что вы делаете с этими безграмотными старухами". Женщина, разумеется, выполняла партийное задание, что было ясно хотя бы из того, что она знала, чем именно я занимаюсь, но аргументация, которой она воспользовалась, в высшей степени характерна для той эпохи: как может верить во все это образованный человек… Но тем не менее Лазарева суббота наступала. Каждый год.

Именно с ней связано одно из первых моих воспоминаний: я еще далеко не"молодой ученый", а просто мальчик лет четырех–пяти. Во дворе работает"адская машина", дворник Петр"варит"лед, и тут кто‑то приносит к нам вербочки, а бабушка читает мне из Евангелия, как Иисус въезжает в Иерусалим"на жребяти осли"… По–славянски и сразу же по–русски. И я чувствую, что Ему очень труден этот шаг, но понимаю, что по–другому поступить Он не может… Дети с вербами в руках кричат"Осанна", а Он, кажется, очень устал, и впереди еще ждет его что‑то, от чего устанет Он еще сильнее… Вечером я засыпаю с мыслями об этом.

В доме на Немецкой

Бабушка была настоящей дамой. Я никогда не видел ее в халате. Нет, один раз все‑таки видел, когда мама купила длинный черного шелка халат с турецкими бобами и заставила бабушку его померить. В результате, конечно, износила его сама, а какие‑то лоскуты от него и сейчас целы…

С 1917 года к тому времени прошло 40 лет, но что‑то дореволюционное в жизни в те годы еще упорно сохранялось. Несмотря ни на что. Вопреки репрессиям и расстрелам. Вопреки непрекращавшемуся все эти годы террору.

Несмотря на обстановку всеобщего доносительства.

Это что‑то выражалось прежде всего в том, как к моей бабушке относились у нас на Немецкой (разумеется, наша улица давно была переименована и называлась Бауманской, но дома это название в ходу не было). И дворник Петр, и его жена Анна, столяр Александр Иваныч, плотник Владимир Петрович и еще какие‑то другие дядьки, которых почти не помню — помню только, что от них чем‑то пахло, как теперь понимаю,"Беломором", — все они видели в ней даму. Это с ее‑то грошовой пенсией и старыми платьями, такими ветхими, что казалось, будто они сшиты из тончайшей ткани!

Они считали ее дамой, барыней, при ней как‑то робели и относились к ней с особым почтением (наверное, так обращаются бельгийцы со своей королевой — думал я иногда, ибо что‑то слышал о ней как о любительнице русской музыки и знал, что совсем не она, а премьер–министр управляет ее королевством). А бабушка, казавшаяся аристократкой, прирабатывала на жизнь тем, что по ночам перепечатывала чужие диссертации.

Они, эти простые люди, ее так уважали, как я понял теперь, за то, что она была не просто дамой, но настоящей, а не советской барыней, из тех, что к домработнице обращаются только на"ты", читают при случае ее письма и подслушивают телефонные разговоры… Они это видели прекрасно.

А бабушка их всех знала по имени–отчеству и всем говорила"вы". И уважала их и за то, что они, эти простые работяги, не были членами партии. Партийных не любила, особенно женщин, считая, что женщина в партии — все равно, Лариса Рейснер или учительница из соседней школы — это что‑то просто недопустимое. Мне, которому было тогда не больше семи лет, говорила прямо об этом, да и о многом другом.

Вообще, успела сказать мне все, что хотела, не смущаясь моим возрастом, говорила обо всем, зная, что времени у нее очень мало, почти нет. Говорила — я что‑то запоминал, в основном, правда, все, как мне казалось тогда, забывал, но потом все это вдруг начало всплывать в моей памяти, обнаруживаться где‑то в дальних ее закоулках. Иногда обнаруживается и теперь, хотя прошло со дня ее смерти 34 года.

Внутренняя эмиграция

Это звучит странно и нелепо, но я родился до революции. Ибо на тех людей, среди которых прошло мое детство, революция не оказала никакого воздействия. Правда, осталось их мало: от каждых ста человек не больше десяти. И, в основном, женщины.

Родителей, братьев, мужей, сыновей, сестер и подруг у них убили, сгноили в ГУЛаге или выслали за границу. А они продолжали жить, были осторожны, но не боялись. Никогда и ничего. Видели в советской власти что‑то вроде стихийного бедствия, смерча или цунами, но не более. Их психологию, веру, взгляды, их внутренний мир и жизнеотношение в целом революция не изменила, она их просто–напросто не коснулась.

Со своими подругами бабушка не виделась десятилетиями, потому что денег на билет из Уфы, Каменска–Шахтинского или Славянска, а равно и наоборот у них просто не было, о сестре, оказавшейся в Англии, вообще ничего не знала. Об отце, расстрелянном в 1918 г., говорила, показывая фотографию с могилы своей мамы в Славянске:"Он должен был быть похоронен здесь".

Я не знал тогда, как он умер, вернее, зная об этом не в словах, а на уровне"шестого чувства", не слышал никогда из ее уст слова"расстрелян", я только знал, что никогда и ни при каких обстоятельствах я не вступлю в"их"партию, пусть даже из‑за этого придется остаться без образования или без еще чего‑то.

Это была эмиграция. Но только внутренняя. Потом от отца я узнал о существовании этого термина, но уже тогда, в первые годы моей жизни, мне было прекрасно видно, что обо всем, что нам дорого, в газетах никогда не напишут, на улице об этом не говорят, а в книгах писали только до революции. Эти люди, бабушка и ее подруги, питерский дядя Сережа и многие другие отказались от карьеры, от благополучия в жизни, от интересной работы, чтобы остаться честными.

Дядя Сережа всю жизнь преподавал начертательную геометрию в техникуме, хотя был тончайшим художником–пейзажистом. Он и его жена, служившая в театре билетершей, хотя начинала как балерина и не без успеха, жили до предела скромно, почти в нищете, но до предела честно. От квартиры, некогда принадлежавшей им полностью, у них осталась одна комната. Но как в ней было хорошо! А ведь при скудости во всем невероятной!

В сущности, жизнь дяди Сережи мало чем отличалась от той, что вел дядя Боря, его младший брат, ставший парижским таксистом. Оба были эмигрантами, только один во Франции, а другой у себя дома, в своей собственной квартире…

Dames de jadis

"Так вы, наверное, горничных по щекам били?" — сказала одной из моих родственниц соседка по коммунальной квартире в одном из арбатских переулков. Женщина, почти не умевшая читать, но ловко продававшая что‑то из‑под полы. Та вошла в комнату и устало проскрипела старческим своим голосом:"Как ей хочется быть"владычицей морскою"и бить по щекам кого попало…"

Все они, эти dames de jadis моего детства, были воспитаны на стихах Некрасова, на"Былом и думах"Герцена, на романах Тургенева. Они были в тысячу раз демократичнее коммунистов, которые, придя к власти, первым делом учредили спецпайки, выделили для"своих"особые дома и дачные поселки и организовали элитарные клубы и школы для жен и детей.

Бабушка, выпускница Высших женских курсов, филолог, знаток славянской палеографии и русской житийной литературы, работала машинисткой. Ее подруга, Варвара Степановна Мельникова, блестящая пианистка, ученица Глиэра и приятельница Клавдии Бугаевой (жены Андрея Белого), преподавала в глубокой провинции французский язык в школе. О. С. Агаркова, вдова одного из ярких пианистов предреволюционной эпохи, расстрелянного в 37–м году, пошла работать проводницей в поезде Москва–Адлер, а Е. Д. Абрамова, дочь крупного фабриканта (в отличие от"текстильного короля"Коновалова она называла своего отца"текстильным принцем"), всю жизнь проработала в регистратуре районной поликлиники.

Список этот можно продолжать до бесконечности. Подобно тем своим соотечественникам, которые стали парижскими таксистами,"внутренние"эмигранты не боялись никакого труда и более — любили свою работу и выполняли ее прекрасно, а кроме того, умели по–настоящему уважать чужой труд, и профессора, и плотника, и гардеробщицы, и уборщицы, не считая его позорным или унизительным.

В этих странных условиях внутреннней эмиграции прежняя дореволюционная Россия, спрятанная внутри московских дворов и в глубине огромных коммунальных квартир, как это ни парадоксально, дожила до 60–х годов и полностью ушла в прошлое только в брежневскую эпоху, когда в Москве стали ломать заборы между дворами, а потом вообще громить остатки старого города. В эти же годы один за другим начали умирать все эти люди. Теперь их уже не осталось. Особенно грустно то, что, в отличие от тех, кто оказался за границей, эмигранты внутри страны не оставили ни дневников, ни мемуаров, ни архивных материалов.

Их внутренний мир

Они не были монархистами. Я говорю сейчас не об одной только моей бабушке, но в целом о людях ее поколения, о тех, кого назвал внутренними эмигрантами. Царя они жалели, но считали, как я теперь понимаю, что именно он довел Россию до революции.

В Бога верили почти все, но выражалось это не в приверженности к постам и к ритуалу в целом, а прежде всего в их жизнеотношении — они были удивительно незлобивы, не впадали в ярость и не раздражались, а, главное, умели любить и беречь тех, с кем они оказывались рядом. С Евангелием не расставались, но в церкви бывали не все и не всегда регулярно.

Православные, лютеране, католики — все они задолго до того, как мы узнали, что такое экуменическое движение, умели относиться к вере друг друга с уважением и любовью, зная, что нас объединяет Иисус, а разделяет всего лишь история и наши собственные слабости.

Никогда не искали врага и ни в ком не пытались его увидеть. Вот черта, которая резко выделяла внутренних эмигрантов из числа всех остальных советских людей. Помню, что те детские книжки, которые у меня иногда появлялись, огорчали бабушку более всего тем, что в них обязательно присутствовал враг, которого необходимо было разоблачить, обезвредить и проч.

Советскую власть, с которой они не имели ничего общего, не обличали, а как‑то не замечали, не боролись с ней, как это потом будут делать диссиденты, но просто не пускали ее на порог своего дома ни под каким видом. Они принадлежали к русской культуре начала века, но не особенно любили"декадентов": поэтов–символистов, художников круга К. Сомова, А. Бенуа или Судейкина и композиторов вроде Стравинского и Прокофьева. Им были ближе Чехов и Бунин, Рахманинов, передвижники, Репин и т. д.

Они очень много читали и великолепно знали литературу, их поэтом, по–моему, был А. К. Толстой. Во всяком случае бабушка мне больше всего читала именно его. Знали и любили музыку, почти все пели или играли. Романсная лирика Чайковского, Шуберта и Рахманинова — вот музыка, под звуки которой прошло мое детство.

Из философов они знали и любили только Вл. Соловьева и были как‑то равнодушны к спорам славянофилов и западников, понимая, что все мы одновременно принадлежим и к тому, и к другому лагерю. Все помнили о докторе Гаазе и очень многие работали в школе, среди беспризорников, в колониях и интернатах.

Верили в то, что в условиях массового атеизма именно литература XIX века в силах воспитать людей христианами и уберечь от нравственной катастрофы. Советскую литературу не замечали, даже тех писателей, которых мы теперь читаем и любим, считая, что они все равно советские.

Но почему они не любили символистов: Андрея Белого, Блока, И. Анненского и др.? Поэтов и писателей, которых наше поколение открыло для себя в юности, могу сказать без преувеличения, с восторгом (помню, как воскликнул в университете один преподаватель, имея в виду известную книгу С. Маковского:"Это не серебряный, это золотой век русской литературы"). А вот они их не любили. Почему?

Этот вопрос меня долго мучил, и было мне как‑то грустно, что бабушка не принимала ту литературу, которая мне казалась достойной наивысшей оценки. Теперь понял, в чем было дело. И символисты, и Бенуа, и Прокофьев казались нашим внутренним эмигрантам"эстетами", художниками для узкого круга посвященных, элитарными писателями и т. д.

***

Они были демократами. Не признавали никакой"эзотерики"ни в искусстве, ни в жизни. Они не обижались на большевиков за то, что те отняли у них имения и квартиры. Нет, они считали, что коммунисты виноваты совсем в другом, в том, что при них простому человеку по–прежнему живется плохо."Все, что было в царское время плохого, большевики усвоили, а все хорошее растеряли", — любила говорить одна"арбатская"старушка.

Рассказывают, что в 1917 году внучка кого‑то из декабристов, которой было тогда лет 80, услышав шум на улице, послала горничную узнать, чего хотят эти люди."Чтобы не было богатых", — ответила горничная."Странно, — воскликнула на это старушка. — Мой дед и его друзья хотели, чтобы не было бедных".

Не знаю, имела ли место эта история на самом деле, но partem veri fabula semper habet, и в этом рассказе, как в капле воды вселенная, отражается как раз то, что составляло сердцевину жизнеотношения моей бабушки и ее современников.

Увы, нам до них далеко.

 

 

"Вера без дел мертва"

Каролина Кокс в Париже

Опубликовано в газете"Русская мысль"

? 4261 от 11 марта 1999 г.

7 марта в Американском кафедральном соборе в Париже по приглашению парижской общины Епископальной Церкви США баронесса Каролина Кокс оф Квинсбери, с 1985 г. занимающая пост вице–спикера Палаты лордов, прочитала доклад о своей работе в Судане, Бирме и Нагорном Карабахе. Баронесса широко известна по всему миру своими выступлениями и, главное, активными действиями в защиту прав человека и, в частности, христиан, преследуемых властями как в странах с атеистическими режимами, так и в государствах, где господствующей религией является ислам.

Президент"Всемирной христианской солидарности", будучи профессиональной медицинской сестрой и профессором социологии, а в сущности — классиком нового направления в медицинской науке, в настоящее время она руководит работой целого ряда учебных заведений и общественных организаций, но, главное, не перестает реально участвовать в жизни обездоленных в самых разных частях планеты. Член редакционного совета"Русской мысли", Каролина Кокс, начав помогать России в самом начале"перестройки", и сегодня не теряет интереса к тому, что происходит в России, хотя в последние годы больше посвящает свое время обездоленным и детям–сиротам в Судане и Бирме.

Все, что творится в этих странах настолько ужасно, что леди Кокс всегда старается пригласить в свои поездки как можно больше журналистов и фоторепортеров, ибо западные средства массовой информации по разным причинам практически ничего не сообщают о положении в этих странах. Не знаем об этом и мы в России, что свидетельствует о непростительном пренебрежении, с которым Запад и наша страна, в этом смысле давно принадлежащая к Западу, относятся к тому, что происходит за пределами так называемого цивилизованного мира.

Вместе с тем Россия сможет преодолеть внутренний кризис только в том случае, если перестанет сосредоточенно переживать одни только собственные проблемы и начнет замечать, что делается за ее пределами. В том числе в тех странах, где военные режимы долго пользовались поддержкой СССР и до сих пор в борьбе против собственного народа используют оружие советского производства. Та психологическая самоизоляция, в условиях которой предпочитают жить люди как в России, так и в странах Запада, заводит человека в тупик. Выбраться из него можно только в одном случае — увидев, что происходит за пределами твоего микрокосма и попытавшись что‑нибудь сделать для людей, которым чудовищно плохо.

В Судане две трети территории на севере страны занимают арабы — разумеется, мусульмане. Юг страны заселяют христиане и язычники–анимисты, принадлежащие к черной расе. С ними военный режим ведет беспощадную борьбу, не только проводя политику насильственной исламизации и арабизации, о которой глава военного режима Хаджи Салахидин заявил в 1997 г. как об одной из основных задач, но и практикуя самую обычную работорговлю. Несогласных здесь не сажают в тюрьмы, а просто превращают в рабов и продают на рынке. Леди Каролине неоднократно удавалось выкупать таких рабов и возвращать им свободу, что в конце XX века кажется просто невероятным. И тем не менее это так (см."РМ"N4259).

То самое рабство, о котором снимаются бразильские сериалы, в Судане существует и сегодня, хотя говорить об этом публично считается почти неприличным. При этом, по мнению Каролины Кокс, ответственность за эту ситуацию несет Великобритания, которая, предоставив Судану независимость, просто забыла об этой стране и не предприняла никаких усилий с тем, чтоб научить местное население жить в условиях независимости.

Нечто подобное происходит и в Бирме, где военный режим проводит политику жесткой национальной дискриминации, а временами и прямого геноцида в отношении лиц, не принадлежащих к коренной национальности, прежде всего корейцев. Все это происходит на фоне голода и полного отсутствия каких бы то ни было лекарств и медицинского оборудования.

Свой рассказ баронесса сопровождала показом слайдов с тем, чтобы они сохранились в памяти ее слушателей."Если вы сохраните в памяти эти лица и все, что изображено на этих фотографиях, вам будет легче о них молиться", — сказала она в заключение своего доклада. Повторив несколько раз слова апостола Иакова"Вера без дел мертва", леди Кокс подчеркнула, что мы, христиане, просто не можем не помогать тем, кто страдает. Принадлежа к Англиканской Церкви, она считает необходимым, чтобы в совместной работе по защите прав человека принимали участие христиане всех исповеданий без каких бы то ни было исключений.

В самом деле, когда видишь, что происходит в Судане, Бирме или в Нагорном Карабахе, сразу понимаешь, до какой степени бессмысленны те выяснения отношений между христианами различных исповеданий, которыми мы с таким энтузиазмом занимаемся в Европе. Вообще Каролина Кокс предлагает преодолеть тот"европоцентризм", который характерен для нашей цивилизации, и увидеть за границами Европы не просто экзотические страны, но живых людей, ничем, кроме условий, в которых они живут, не отличающихся от нас.

Каролина Кокс продолжает по сути то самое служение, которое в 30–е годы начали Альберт Швейцер в Африке и отец Жак Лев в Марселе. Первый, блестящий богослов и экзегет, музыкант–теоретик и органист, стал врачом и полностью посвятил себя работе в медицинском центре в Ламбарене в Габоне, второй, католический священник, в течение многих лет трудился простым рабочим в доках Марселя, разделив с докерами все трудности их жизни. К этой же плеяде христиан нового поколения принадлежат Жан Ванье и мать Тереза из Калькутты, сестра Эмманюэль из Каира и отец Веренфрид ван Страатен.

Морской офицер из Канады и католическая монахиня, священник и член Палаты лордов, казалось бы, принадлежат к совсем разным слоям общества, однако всех их объединяет Христос. Люди, глубоко погруженные в созерцательную жизнь, знающие не по рассказам, что такое ночь без сна, проведенная в молитве и, быть может, на коленях, они во многом похожи на средневековых мистиков. И мало кто из их современников делает так много конкретного, как эти, на первый взгляд, такие"несовременные"люди. В отличие от политиков, которые действуют дипломатическими средствами, ведя переговоры с правительственными чиновниками и разрабатывая систему санкций, которые могли бы привести к смягчению того или иного режима, Каролина Кокс встречается именно с теми людьми, которым сегодня плохо, и не просто пытается решить ту или иную"проблему, но всегда имеет в виду живого, конкретного человека. Пользуясь возможностями, которые дает ей положение вице–спикера Палаты лордов, она добирается до самых отдаленных деревень, где в ней видят не политика, а просто христианку и настоящего друга. В результате там, где появляется Каролина, начинают происходить настоящие чудеса. А люди, которые понимают, что в"цивилизованном"мире о них забыли, не только остро реагируют на то внимание, которое к ним проявляет леди Кокс, но сразу становятся ее верными друзьями и, что особенно важно, сотрудниками. В конечном итоге становится ясно, что проблема заключается не столько в политическом режиме, сколько в самих людях и их согласии быть рабами или желании стать свободными.

В Нагорном Карабахе леди Кокс оф Квинсбери провозглашена национальной героиней. В Судане ее ненавидит власть, но любит и окружает удивительной заботой простой народ. Не любить ее просто невозможно, ибо, как и мать Тереза, в каждом человеке, который встречается на ее пути, Каролина видит друга и брата. В Париже она была чуть ли не в первый раз в жизни, ибо здесь все‑таки куда меньше боли и беды, чем в тех странах, через которые постоянно пролегают ее маршруты.

В эти же дни на суд французского читателя была представлена новая книга сопровождавшего баронессу во многих поездках английского журналиста Эндрью Бойда"A Voice for the Voiceless" — "Голос в защиту лишенных голоса". В ней рассказывается о работе леди Каролины в Африке, Бирме, Нагорном Карабахе и в России.

 

Аббат Пьер — юродивый сегодня

 

16 января 1998 г., газета "Русская мысль", N4205

Алкал Я, и вы дали Мне есть, был странником, и вы приняли Меня.

Мф 25:42–43

Самым популярным человеком Франции в 1997 году назван аббат Пьер, возглавляющий Ассоциацию в защиту обездоленных и бездомных. Второе место в опубликованном на днях списке 50 самых популярных французов занял певец Жан–Жак Гольдман, а третье — Жан–Поль Бельмондо. За ними следуют Жерар Депардье и Патрисия Каас. Из политиков наибольшей популярностью пользуется президент Жак Ширак, однако он занимает лишь 29–е место. Премьер–министр Лионель Жоспен оказался на 34–м месте.

В течение последних 50 лет аббат Пьер пользуется во Франции феноменальной популярностью. Католический священник, он сразу после второй мировой войны в 1946 году был избран депутатом парламента, что само по себе необычно для такой секулярной страны, как Франция, и к тому же не поощряется Ватиканом. В кабинет генерала де Голля он входил если не без стука, то во всяком случае без очереди.

Зимой 1953–54–го, когда во Франции было чрезвычайно холодно, аббат Пьер был среди тех, кто требовал от парламента миллиард франков на нужды бездомных. В тот самый день, когда Сенат проголосовал против выделения этих средств, к аббату Пьеру пришел человек, у которого минувшей ночью прямо в фургончике, где он жил, от холода умер ребенок. На похороны младенца аббат через газету"Фигаро"пригласил министра реконструкции и жилья, присутствие которого заставило заговорить об этом событии прессу.

Во Франции привыкли к священникам небогатым, но респектабельным, а поэтому, как рассказывает сам аббат Пьер,"шок от того, что священник, к тому же получивший орден Почетного Легиона за участие в Сопротивлении и в недавнем прошлом бывший депутатом, живет среди жуликов и вышедших из тюрьмы уголовников и требует строить дома для лишенных крова семей, был настолько велик, что Франция начала сдвигаться с места". В церкви во время службы, в мэрии и по радио, через газеты и просто на улице — везде он говорил о бездомных.

При этом о. Пьер никогда не пытался подойти к человеческой беде теоретически и ни при каких обстоятельствах не говорил о проблеме бездомных; он просто предавал гласности конкретные случаи и призывал своих слушателей не допустить их повторения. Так, например, в двух шагах от театра"Шатле", где в это время шел балетный спектакль с убийственно роскошными декорациями, прохожие заметили какой‑то большой грязный сверток. Оказалось, что это старая женщина, еще живая; ее принесли в комиссариат, где она могла бы согреться, но спасти не успели. В руке у умершей был зажат лист от судебного исполнителя, который двумя днями раньше выставил ее из мансарды, так как она не могла платить за жилье. Прошло два дня. Благодаря аббату Пьеру об этом случае узнала вся страна. Loi du tapage, то есть закон шумихи, — так назвал он основной принцип своей деятельности: говорить о вещах до предела конкретных, привлекать внимание страны не к проблеме, а к реальному факту и, отталкиваясь от этого, призывать людей к конкретным действиям.

Движение"Эммаус", основанное аббатом Пьером, включает сегодня 350 групп в 37 странах, более 100 общин во Франции, в которые входят более 4 тысяч человек.

Удивительно, но и сегодня, на девятом десятке, аббат Пьер не менее активен, чем 50 лет тому назад. Однако было бы неправильно думать, что христианство он сводит лишь к социальному служению.

В 1995 году он издал книгу"Благодарение Богу", в которой говорится о молитве. Книгу удивительно чистую и полную глубоких озарений."Для меня, — говорит аббат Пьер, — молитва не может быть выражением благодарности, она не может сводиться к просьбе, даже в тех случаях, если она естественно включает в себя и то, и другое. Суть молитвы заключается в одном лишь чувстве благоговения… Благоговея, я пребываю словно в обмороке от того, что сознаю: Бог, действительно, таков, каким Он явил нам Себя через Евангелие".

Удивительные слова есть в этой книге о литургии:"В таинстве Евхаристии Дух Святой присутствует даже для тех, кто не знает, что такое Откровение… Как дитя идет в порыве нежности навстречу своей матери, так и мы идем здесь навстречу Богу".

Монах–францисканец (он дал обеты в 1931 году), молитвенник и аскет, аббат Пьер давно уже прославился как неисправимый модернист. Он достаточно часто высказывается за женское священство, а в одной из последних своих книг, которую назвал своим завещанием, восклицает:"Где это в Евангелии сказано, что благодать священства должна быть забронирована за мужским полом? Говорится, что двенадцать апостолов были с Иисусом во время Тайной Вечери. Была ли там Мария, не указывается, но ничто не говорит о том, что ее здесь не было! А Церковь в те времена, естественно, была в плену у общественных нравов. Не будучи экспертом, я все же думаю, что, с точки зрения богословия, оснований не допускать женщин к таинству священства, кроме тех, что продиктованы условиями, в которых сформировались наши прелаты, просто нет".

Мало того — аббат Пьер не осуждает контрацепцию, особенно в связи с проблемой СПИДа, и ставит под сомнение обязательность целибата, подчеркивая, что священника нельзя принуждать отказываться от брака, ставя его перед выбором: либо сан, либо семья. Когда Роже Гароди заявил, что газовые камеры совсем не так страшны, как об этом принято говорить сегодня и, в общем, пытался реабилитировать гитлеризм, аббат Пьер его неожиданно поддержал, оправдывая свою репутацию вечного"диссидента". Правда, потом он публично признал, что был неправ, но все же этот странный факт вошел в биографию современного fou du Christ. Наконец, в 1989 году, оказавшись во время какой‑то официальной встречи рядом с Папой, аббат Пьер, который примерно на 10 лет старше Иоанна Павла II, тут же посоветовал ему подумать о том, что в 75 лет каждый епископ подает прошение об отставке и уходит на покой. В ответ Папа улыбнулся и сказал, что об этом надо подумать.

Практически по всем больным, острым и животрепещущим вопросам, обсуждающимся сегодня как в светской прессе, так и в церковных кругах, этот почти девяностолетний enfant terrible Римско–Католической Церкви высказывается вразрез с точкой зрения своей иерархии и выступает как неисправимый анархист. И тем не менее он остается и католиком, и священником, и по–настоящему уважаемым в Церкви человеком. Почему? Наверное, по той причине, что Церковь вмещает в себя всех, кто верит в Бога, молится, любит Христа и трудится вместе с Ним.

 

 

Зачем переиздана эта книга?

Писания архиепископа Никона могут только оттолкнуть людей от Церкви

1 августа 1996 г., газета "Русская мысль", N4137

"Хоронят актрису, по–русски — лицедейку, Комиссаржевскую, и десятки тысяч народа сопровождают ее гроб… Нет, не сопровождают: это только кажется, дело проще: газеты, иудейские газеты прокричали, что это была великая служительница Мельпомены… и вот праздной толпе захотелось посмотреть, как ее будут хоронить… это была жрица того идола, который именуется театром… прискорбно отметить, что был венок и от студентов здешней духовной академии… Сколько тут было горбоносых, смуглых, с черными, злыми глазами типов! О, конечно, все это — не русские, это все — из"гонимого"племени, а за ними уж шли, как их послушные пленные рабы, несчастные русские"(с.15–16).

Еще одна цитата из того же автора:"Пусть иудеи носят имена ветхозаветных праведников: к сожалению, мы едва ли вправе запретить им это, хотя очень бы желали, — ввиду того, что и многие из нас носят сии имена, — чтобы иудеи и произносили эти имена не по–нашему, а по–своему, — чтобы Моисеи именовались Мойшами, Израили — Срулями, но допускать, чтобы они носили имена святых Божиих, во Христе прославленных, было бы кощунством и святотатством… Уже и теперь иудеям дано слишком много свободы в отношении, например, фамилий: крестится, не крестится ли иудей — он именует себя любою фамилией, и вот вы слышите самую русскую фамилию, вы думаете, что имеете дело с русским человеком, а он — некрещеный иудей!"(с.100–101).

Увы, книга, которую я цитирую, написана архиепископом Никоном (Рождественским), бывшим архиереем в Вологде, членом Государственного Совета и председателем издательского отдела при Св. Синоде (умер в 1918 г. и похоронен в Троице–Сергиевой лавре).

Владыке Никону везде мерещатся иудеи, жиды, масоны, пресса в царской России, по его мнению,"вся куплена жидами":"Отравляет нас иудейско–масонская печать… иудеи и масоны, опять скажу, делают свое дело, отравляют нас, подрывают под самые основы нашего государства"(с.50). С ними заодно католики, баптисты, армяне, профессора, врачи и акушеры, студенты и, что особенно удручает автора, воспитанники духовных академий. Что же они делают? У сельского врача — "вместо св. икон портрет безбожника Толстого"(с.78), а"иудеи–профессора устраивают экзамены в двунадесятые праздники"(с.79)."Интеллигенция продала себя иудеям и масонам"(с.184)."Штундисты, баптисты и молокане тоже служат масонам и жидам"(с.275)."Без устали трудятся враги Церкви и Отечества — иудеи и их приспешники кадеты"(с.172).

Особую ненависть преосвященного автора вызывают противники смертной казни:"Это люди без веры, а потому и без совести, без чести, это духовные кастраты… которые, нося образ человека, опаснее всякого зверя… и они знают, что делают, когда кричат о необходимости законопроекта об уничтожении смертной казни для подобных себе, а главным образом именно — для себя самих"(с.72–73).

Слово"свобода"он употребляет исключительно в кавычках и только с необычайной иронией:"Изволь, русский православный человек, терпеть всю эту мерзость во имя"свободы"! Ты не хочешь видеть этого кощунства? Иудеи и их приспешники принесут тебе на дом и картинку, и газету, и брошюру"(с.120). Патриотических газет вообще нет в продаже, но зато"загляните в сумку продавца, и перед вами запестрят все иудейские издания: и"Речь", и"Руль", и"Биржовки", и"Копейки", не говорю уже о"Русском (когда‑то действительно русском, в котором и мне не стыдно было, напротив — почетно сотрудничать!) слове","Современном слове"и т. д."(с.232). На этой же странице:"Иудеи, прикрываясь заманчивым для недалеких людей словом"свобода", захватили в свои цепкие руки печатное слово… точь–в-точь как содержатели буфетов: или ешь скоромное, или голодай в дороге. И это называется у нас свободою печатного слова! О, конечно, свобода — свобода злу, свобода отравлять русских людей, свобода издеваться над ними".

Со свободой необходимо бороться:"Так называемые либеральные идеи имеют свойство распространяться подобно эпидемической заразе"(с.419). Эта эпидемия, с точки зрения владыки Никона, дает знать о себе и внутри Церкви:"Наши маленькие лютеры… заговорили о необходимости церковных реформ, вошли в моду обновленческие идеи… обычные либеральные фразы, что Церкви"нужна свобода, нужна как воздух для легких, без нее жизнь церковная гаснет и замирает"… и все это печатается в самой распространенной газете"(с.420–421).

Я бы не стал занимать столько места цитатами из книги архиепископа Никона"Православие и грядущие судьбы России"(издание Свято–Успенского Псково–Печерского монастыря, 1995), если бы его высказывания и вообще в целом его концепция православной веры не совпадала практически слово в слово с тем, что можно сегодня прочитать на эту же тему в газетах"Советская Россия","Завтра","Правда"и в других коммуно–патриотических изданиях. Именно слово в слово. И это не может не тревожить нормального человека. Тогда, на рубеже XIX и XX веков, и его бесконечные публикации, и литературная деятельность менее заметных писателей его круга не просто отпугнули, а навсегда оттолкнули от Церкви Христовой и молодежь, и университетскую профессуру, и вообще мыслящих и, главное, добрых людей. Все они ушли от Церкви, хотя были, быть может, на самом ее пороге или просто вышли из Церкви, несмотря на то, что были православными христианами и с любовью верили во Христа. Причем сделали это они только по той простой причине, что именно от Иисуса, из Его Евангелия и от Его Церкви они усвоили ту истину, что Бог есть любовь, а вместе с ней какое‑то особое отношение к злу, к злобе, к ненависти и нетерпимости, к любым формам деления людей на первый, второй и третий сорт по расовому ли, или вероисповедному, классовому, социальному или национальному признаку.

Да, формально эти люди были плохими христианами, они годами не ходили к исповеди, редко бывали в храмах (разве что на Пасху), не постились и, как им казалось, не молились по–настоящему, но Дух, который"идеже хощет дышит", действовал в них и вел их по жизни. Я застал людей этого поколения, тех странных безбожников, у которых нельзя было не учиться тому, как жить по–христиански, святых безбожников рубежа веков, чистейших, поразительно целомудренных, незлобивых и щедрых. Если открыть Послание к Колоссянам (3,8–15), то можно подумать, что это с них написал апостол для нас о том, какими следует быть нам, христианам. Повторяю, от Церкви этих людей оттолкнули Никон и другие авторы его круга. Никон, который, между прочим, и после смерти Льва Толстого не успокоился и продолжал писать злобные статьи, причем не против его учения, а именно против самого Льва Николаевича, доказывая, что он в последние годы своей жизни не заходил в московские храмы, не стоял там подолгу в темноте и не искал примирения с Церковью, хотя факты свидетельствуют о противоположном.

Общаясь с людьми того времени, я никогда не мог понять, почему они, по сути своей настоящие христиане, как правило, к Церкви относились плохо и как‑то с оттенком брезгливости, — теперь понимаю, что повинны в этом такие авторы, как владыка Никон, провоцировавшие своими"трудами"в обществе именно брезгливое отношение к тому, что связано с Церковью. Вот они — истоки нашего безбожия… Эта книга и другие — в том же жанре.

Сегодня история повторяется. Многие публицисты, называющие себя православными, как некогда архиепископ Никон, просто отталкивают своими сочинениями от Церкви, а значит, и от Христа людей сегодняшнего дня. И бесполезно после этого говорить о том, что православие для ХХ века — это прежде всего святой архиепископ Лука, великий хирург, знаменитый профессор, добрейший и щедрый, мать Мария, спасавшая в годы нацизма еврейских детей в концлагере, владыка Евлогий, объединивший вокруг себя весь русский Париж и каждому давший возможность максимально раскрыться и свободно трудиться, отцы Павел Флоренский и Александр Мень. Нет, говорят мои собеседники, мы знаем этих чудесных людей, но для Церкви типичны не они. Для Церкви типичны те, кто повсюду ищет врагов и всех ненавидит, обличает и изобличает… Грустно! Снова уходят от Церкви лучшие сердца и где‑то вне ее стен пытаются искать Бога, при этом даже не называя Его Богом… Бесконечно грустно!

И последнее. Странно, но факт: и владыка Никон, и сегодняшние его последователи из газет"Завтра"и прочих, ненавидя демократические свободы и прежде всего свободу совести, либерализм и"так называемых"демократов, в высшей степени терпимы к идеологии коммунистической. Думаю, что по той причине, что в ее основе (так же, как и в основе их мышления!) лежит несвобода и более — ненависть к свободе в любой форме. Но Христос устами Своего апостола призывает нас именно к свободе и учит, что истина делает нас свободными. Поэтому не будем бояться печатающихся в книгах нелепостей и будем неустанно разъяснять, что не в том заключается православная вера, о чем писал в своих сочинениях архиепископ Никон.

Откуда, спрашиваю я себя, эта его раздраженность, нетерпимость, злоба и этот чудовищный антисемитизм прямо‑таки гитлеровского типа. Откуда дикий страх перед врагами, которых он видит всегда и повсюду, страх, заменяющий собой веру в Бога? Думается, что все‑таки от той несвободы, в условиях которой он вырос и был воспитан. От несвободы бурсы и вообще России XIX века и оттого, что никто вовремя не показал ему, что значит dulce nomen libertatis (сладкое слово свобода). И оттого еще, наверное, что поселил он себя не в мире людей, а в мире идей, в реальности, созданной не Богом, а им самим. Такой же выходец из русской деревни, как владыка Евлогий, Никон, в отличие от митрополита, не чувствует природы, не дорожит ею — не отсюда ли истоки его черствости? И потом — рассуждает он всегда лишь об идеях и никогда ничего не говорит о нуждах живых людей. И потом — как может быть христианин апологетом смертной казни. Это не ошибка его и не грех, а лишь свидетельство бесконечной черствости его сердца. Жалко бедного архиепископа, бесконечно жалко, но, повторю, вреда принес он немало — тем, что своими писаниями отталкивал от Церкви всех, кто умеет думать и чувствовать.

Вот только не могу понять, зачем переиздана эта книга Псково–Печерским монастырем (издательство, кажется, находится в Москве) в 1995 году, причем огромным для нашего времени тиражом — 45 тысяч экземпляров?

 

 

 

 

"Война у Вергилия страшнее, чем у Гомера…"

О переводах Гаспарова

 

11 декабря 97, газета "Русская мысль", N4201

 

Также см. Слово о.Георгия на отпевании М. Гаспарова

В XIX веке переводы с греческого и латинского языков делались поэтами — гомеровские поэмы переводили Гнедич и Жуковский, Горация, Катулла и Овидия — Фет, Анакреонта — Мей. В XX веке ситуация изменилась, переводить античных авторов стали филологи, поскольку поэты нашего столетия древних языков просто не знают. Это привело к тому, что переводы стали очень точными, но во многом утратили яркость — если можно так выразиться, из цветных превратились в черно–белые. Эти переводы крайне трудны для чтения именно в силу своей научности. Казалось, что вернуть переводам греческих поэтов присущий им в оригинале полихромный характер может только какой‑нибудь поэт, который взялся бы, пусть даже при помощи подстрочника, за Алкея или Горация.

И вот такой поэт нашелся, но им почему‑то оказался самый сухой из всех филологов наших дней, человек с чрезвычайно жесткими требованиями к формальной точности перевода и крайне резкий оппонент любых поэтических вольностей. Это парадоксально, но именно он сумел внести в искусство перевода настоящую поэзию и вообще поднять его на принципиально новый уровень. Пиндар, Вакхилид, ваганты и их современники, Гораций (его сложнейший для перевода трактат в стихах"De arte poetica"), Овидий (поэма которого"Ars amandi"вообще считалась непереводимой), труднейший, как всякий представитель декаданса, Авсоний, живший в IV веке и сочетавший великолепный интеллектуализм с непрекращающейся словесной игрой, и другие древние поэты наконец великолепно зазвучали по–русски.

Формализм Гаспарова, его стремление к превращению перевода в точнейшую кальку оригинала привело к неожиданным результатам: переводы, которые, казалось бы, должны были превзойти своей сухостью все, что в этом плане было сделано раньше, оказались не только читаемыми; они показали, что стихи античных авторов могут восприниматься нами не только в качестве памятников, к которым обращаются, чтобы повысить свой"культурный уровень", или во время обучения на филологическом факультете, а просто читаться — как Ахматова, Мандельштам или Пастернак.

Гаспаров опубликовал большинство своих переводов и написал книгу"Современный русский стих: метрика и ритмика". Книга вышла в 1974 году, в то время, когда никто, включая, разумеется, и его самого, еще не пользовался персональными компьютерами. У читателя, однако, создается полное впечатление того, что книга написана при помощи ЭВМ — все основано здесь на точнейших и чрезвычайно громоздких подсчетах и на предельно математизированном анализе, без каких бы то ни было эмоций.

В изданном"Новым литературным обозрением"сборнике избранных статей Михаила Гаспарова, удостоенном на днях"малой"Букеровской премии, собраны его работы, написанные на протяжении последних 25 лет, которые разбиты на три группы.

Первую группу составляют статьи о стихе. Специалиста они захватывают, как детективный роман, настолько неожиданны и при этом безупречно обоснованы выводы.

Вторую группу статей составляют работы о стихах."Когда волнуется желтеющая нива"Лермонтова сопоставляется с ламартиновским"Quand le souffle divin qui flotte sur le monde". Было ли навеяно лермонтовское стихотворение этими стихами Ламартина, спрашивает Гаспаров и решает этот вопрос не обычным в таких случаях поиском параллелей на лексическом уровне, но анализируя структуру лермонтовских образов. В результате оказывается, что это стихотворение, одно из наиболее глубоких философских произведений нашего поэта, действительно заимствовано из Ламартина.

Чтение небольшой статьи"Фет безглагольный"дает читателю возможность пережить радость прикосновения к реальности того мира, который вмещен поэтом внутрь своего стихотворения.

В третью группу опубликованных в сборнике статей входят тексты о поэтах. Тут Гаспаров, как всегда, выступает в роли первооткрывателя в, на первый взгляд, давно освоенном жанре. К вышедшим в 70–80–е годы текстам римских поэтов (Катулла, Вергилия, Горация и Овидия) он пишет вступительные статьи. Верный своим принципам, Гаспаров старается быть максимально бесстрастным и основывается не только на своих собственных наблюдениях, но и на новейших исследованиях западных ученых. Так, в примечаниях к статье о Вергилии автор с обезоруживающей честностью (читая это место, вижу Гаспарова: чуть сгорбленного, с беспомощной улыбкой) признается, что никогда не занимался этим поэтом специально и поэтому намеревался ограничиться лишь обобщением взглядов на него современных исследователей. Но получился цельный и абсолютно самостоятельный очерк. Гаспаров называет Вергилия поэтом будущего и раскрывает это, в частности, в следующих словах:"Война у Вергилия страшнее, чем у Гомера. Она почти гражданская: ведь сражаются народы, которые уже вступили в союз и вскоре сольются воедино. В ней гибнут самые молодые и цветущие… в ней Эней встречается, можно сказать, с самим собой". Гаспаров говорит о том, что соперник Энея Турн, в сущности, является его двойником — но, наверное, это типично для всякой войны без какого бы то ни было исключения.

В вышедшем недавно в издательстве"Языки русской культуры"двухтомнике своих избранных трудов Гаспаров каждую статью снабдил кратким постскриптумом, где сумел сделать предельно краткие, но существенные дополнения к появившимся в советские времена текстам. Жанровую природу этих постскриптумов определить трудно: то ли краткие воспоминания или записки о минувшем и ушедших (в конце статьи о Пиндаре Гаспаров говорит, что хотел бы, чтобы эта работа стала заменой той книге, которую так и не успела написать Мария Евгеньевна Грабарь–Пассек), то ли примечания, то ли авторецензии — не знаю. Но это что‑то по–настоящему важное для сегодняшней науки и просто для человека сегодня. Как всегда сухой до невозможного, Гаспаров оказывается и пламенным, и до предела актуальным.

В постскриптуме статьи об Овидии, напечатанной впервые в журнале"Вестник древней истории"(1977,?1) Гаспаров пишет:"Там были процитированы слова С. Л. Утченко о том, что империя Августа — "первый в истории пример режима, основанного на политическом лицемерии". Цензура их вычеркнула, хотя в 1960–е годы они дважды были напечатаны в книгах самого Утченко."Как вы думаете, какое слово их смутило?" — спросил меня коллега по"Вестнику"."Лицемерие?" — предположил я."Нет:"первый в истории"".

В последние годы Гаспаров выпустил четыре тома избранных трудов. Но подводить итоги ему пока рано. От Гаспарова мы ждем сегодня не"Избранного", а новых работ и новых переводов.

Москва

 

 

Язычник или христианин?

 

Москва

"Русская мысль", N 4246, Париж, 19 ноября 1998 г.

Недавно в России была опубликована поэма, написанная на греческом языке в V веке н. э. уроженцем египетского города Панополя по имени Нонн.

На русский язык ее перевел Юрий Голубец, один из последних учеников петербургского профессора Аристида Ивановича Доватура, того самого, о котором в подробно говорит Солженицын.

Работа Ю. Голубца при том, что сам перевод очень хорош, далека от завершенности: огромный объем не позволил исследователю отшлифовать свой труд и снабдить его комментариями. Это действительно обидно, ибо читать Нонна без примечаний крайне затруднительно.

А читатель должен знать, какой именно источник использует поэт в той или иной части своего сочинения, кого цитирует или имитирует, откуда берет то или иное выражение и т. д. Поэма Нонна огромна, но значима в ней каждая мелочь.

А огромна она просто катастрофически: состоят из 48 песней и по объему приблизительно равны и  взятым вместе (в обеих гомеровских поэмах их по 24). Видимо, для Нонна важен именно объем всего Гомера — таким образом он указывает на значимость своей задачи.

Гекзаметр у Гомера то звенит, то стонет, то переходит на шепот, но при всех остоятельствах остается безупречным. Поэтому очень просто учить наизусть. (Когда студентам впервые задают выучить 50 строк из Гомера по–гречески, им кажется, что это невыполнимо. Однако очень быстро оказывается, что ничего трудного в таком задании нет: ведь эти стихи создавались, чтобы запоминаться и жить устно, в незаписанной форме. В них есть много сходного с музыкой, которая тоже запоминается и звучит в памяти вне зависимости от того, знаем мы ее по нотам или нет.)

Другое дело Нонн — его поэма написана для чтения по книге, поэт собрал здесь о Дионисе все, что мог, и изложил иногда удивительно красиво, а иногда сознательно игнорируя красоту слога, поэтому учить ее на память просто невозможно, а читать — трудно, особенно первые страницы.

Взяв в руки толстый том объемом в 540 страниц, читатель подумает, что дочитать его до конца невозможно. И ошибется. С каждой страницей чтение Нонна становится все более увлекательным. Оказывается, что здесь в рамках одной поэмы соединяется в одно целое все, что было создано греками до Нонна в течение полутора тысяч лет: жестокость гомеровской, ее так называемый антипсихологизм и психологическая напряженность Еврипида, увлекательность и нежность Аполлония Родосского, предельный эротизм эллинистической эпиграммы и первобытная стихия мифа.

При этом иногда начинает казаться, что перед нами вообще не поэма, а роман, написанный гекзаметром только для того, чтобы создать в тексте внутренний ритм, как делал это в своих романах Андрей Белый. До конца не ясно, читал ли Нонн на латыни, но следы влияния Овидия на его текст заметны и невооруженным глазом…

Ученость утонченного александрийца, который великолепно разбирается в медицине и астрономии, в ботанике и географии, сочетается в его творчестве с просветленностью христианской гимнографии первых веков, известной каждому по гимну. Свет и его сияние, молитва, осознание озаренности человека светом из глубин его, — все это темы, близкие и дорогие Нонну.

Поэт отвергает и путь, которые видели в христианстве лишь одно суеверие темной толпы, и ригоризм Арнобия или Татиана (и вообще всех тех, кто в античности видел только то, что должно быть отвергнуто). Нонн принадлежит и античности, и средневековью одновременно, и вообще неясно, кем он был, язычником или христианином.

Вопрос этот усугубляется тем, что, кроме, от него дошла и вторая его поэма — переложенное гекзаметром Евангелие от Иоанна. По своей стилистике эта парафраза удивительно близка к поэме о Дионисе и так же поражает тем, что поэт буквально в каждой строке демонстрирует владение поэтическим арсеналом всех античных авторов от Гомера и лириков VII века до н. э. вплоть до Овидия, Плутарха или Клавдия Клавдиана.

Что отличает Нонна от Плутарха, Павсания и вообще от любого эрудита поздней античности? Мысль Плутарха вся обращена в прошлое, только там видит он ту реальность, о которой имеет смысл говорить и думать, которую надо изучать и описывать в книгах, противопоставляя ее бесцветности настоящего и тому упадку, который везде царит теперь.

Нонн рассуждает по–другому. Для него вся античная культура современна и принадлежит сегодняшнему дню. Он творчески и смело соединяет несоединимое и именно в этом видит пафос своей эпохи.

Кто он? Язычник, дописавший поэму о Дионисе и затем, обратившийся ко Христу, посвятивший свою поэзию проповеди Евангелия и ставший в конце жизни епископом и даже святым? Или, наоборот, выходец из семьи христиан, воспитанный в православной вере, испытавший на себе воздействие Григория Богослова и затем влюбившийся в античную культуру, эстет, переживший подобно Юлиану Отступнику? Или, наконец, интеллектуал, которому казалось необходимым создать сплав из язычества и христианства? (Именно так поступил римский император Александр Север, который поставил в своей молельне три статуи — Орфея, Авраама и Иисуса.)

Возможно и то, и другое, и третье. Решить в двух словах этот вопрос невозможно. Важно другое — Нонн, одну из поэм которого можно теперь прочитать по–русски, оказывается созвучен нашей эпохи, концу XX века, когда человечество, осознав бесперспективность отказа от прошлого, пытается в то же время уйти от слепого преклонения перед минувшим.

 

 

Дальняя земля

 

Опубликовано в газете"Русская мысль"

? 4260 от 04 марта 1999 г.

21–23 февраля группа сотрудников института"Открытое общество"во главе с его президентом Е. Ю. Гениевой побывала в городе Кудымкаре, административном центре Коми–Пермяцкого автономного округа.

В местные библиотеки, в том числе в сельские, а также в детский дом в селе Пешнигорт были переданы книги, пожертвованные издательствами"Слово"и"РОСМЭН"и Российским Библейским обществом.

Восемь библиотек округа (семь из них сельские) включены в мегапроект"Пушкинская библиотека", осуществляемый институтом "Открытое общество".

Каждая из них уже получила по 126 томов, в том числе первые тома полного собрания сочинений Пушкина, и будет регулярно получать книги в течение двух ближайших лет.

Силами специалистов института были проведены семинары с учителями и работниками библиотек, встречи с читателями, студентами местного филиала Удмуртского государственного университета и интеллигенцией округа.

В ближайшем будущем благодаря сотрудничеству администрации округа с институтом в окружной библиотеке будет открыт компьютерный класс и осуществлен ряд других проектов по развитию культуры, образования и местного самоуправления.

Прошло более ста лет с тех пор, как Д. Н. Мамин–Сибиряк написал в одном из своих очерков, что у  "белобрысых пермяков с бесцветными, как пергамент, лицами", нет будущего. По мнению писателя,"они жили сегодняшним днем, чтобы умереть завтра или послезавтра". К счастью, он оказался неправ.

И сегодня коми–пермяки живут в лесах Пармы — земли, о которой за ее пределами действительно мало кто знает что‑либо определенное. И сегодня они говорят на своем, напоминающем финский, языке, хотя практически все владеют русским. И сегодня они поют песни, доставшиеся им от далеких предков, пекут кулиги или шанежки с крупой и картошкой и делают пельмени с пистиком и лепешки из пикана — так называют здесь полевой хвощ и сныть.

Говоря о коми–пермяках, не упомянуть о пистике просто невозможно, потому что А. Н. Радищев, как сам он упоминает в своем дневнике, ел какую‑то приготовленную из пистика (по его собственному выражению,"рода дикой спаржи") еду, когда по дороге в Сибирь останавливался на лесистых берегах Камы.

И сегодня стоит в центре Кудымкара построенная в 1795 г. (скорее всего по проекту молодого протеже А. С. Строганова А. Н. Воронихина, еще не начавшего работать в Петербурге) Свято–Никольская церковь, где теперь возобновлены богослужения. И сегодня печатаются (правда, непростительно мало) книги на коми–пермяцком языке. Если говорить об истории письменности и культуры у коми–пермяков, нельзя не вспомнить о погибшем во время"красного террора"в декабре 1918 г. священнике Иакове Васильевиче Шестакове (Камасинском). Более ста лет назад он перевел на коми–пермяцкий язык пушкинскую"Сказку о рыбаке и рыбке". Вероятно, именно с этого момента надо начинать историю национальной литературы этого небольшого народа. Продолжил ее М. П. Лихачев, погибший в сталинском ГУЛаге.

"Берега Камы все лесисты", — писал Радищев. Это действительно, так поэтому слово Парма — "лесная возвышенность" — как нельзя лучше подходит к этому краю, который как бы затерялся в лесах Приуралья. Сюда мало кто добирается не только из Москвы, но и из городов, казалось бы, не так далеко отсюда находящихся, — Перми, Екатеринбурга и Ижевска. Это поистине глубинка, не случайно же слово Пермь, как говорят, происходит от"пера маа", что означает"дальняя земля". Однако, в отличие от самой Перми, которую с центральной Россией связывают и железная дорога, и авиалинии, Коми–Пермяцкий автономный округ изолирован от внешнего мира со всех сторон.

Именно поэтому здесь начиная с 1929 г. устраивались так называемые спецпоселки для раскулаченных, которых первое время размещали среди дремучего леса и непроходимых болот в шалашах и землянках."Во избежание распространения вредных"кулацких"настроений среди местных жителей размещать ссыльных в домах было категорически запрещено", — пишет историк А. Коньшин в статье, опубликованной недавно в сборнике"Наш край". Позднее силами самих ссыльных начали строиться дома — из расчета 1,5 кв. м. на человека! Поселенцы работали на лесозаготовках, где погибали один за другим.

А. Коньшин рассказывает о женщине, которая, оставшись после смерти мужа с тремя малышами на руках, тяжело заболела и сама. Чтобы спасти детей, она покончила с собой, поскольку в детский дом близ села Коса брали только круглых сирот. Этот детский дом не значился ни в каких местных документах и был закрытым учреждением (своего рода ГУЛаг для детей); содержался он, чтобы государство не тратило денег"впустую", на отчисления из заработной платы спецпереселенцев.

Казалось бы, об этом этапе нашей истории сказано достаточно, но здесь все, что касается раскулаченных, было настолько глубоко упрятано в леса и болота, что и теперь мало кто из местных жителей знает о спецпереселенцах и их безымянных могилах, на которые иногда из самых неожиданных мест все же приезжают родственники.

В Парме до сих пор существует, хотя и не процветает язычество с ярко выраженным национальным колоритом. Скорее всего это объясняется тем, что местное духовенство (за исключением отца Иакова Шестакова) игнорировало коми–пермяцкий язык, забывая о том, что, несмотря на славянские фамилии, местные жители — не славяне; более того, принадлежа к финно–угорской семье, они вообще не индоевропейцы. Славянский язык жителям Пармы непонятен, он никак не связан с их прошлым. В отличие от русской деревни, здесь он не воспринимается — что вполне оправдано — как язык предков.

Пермяки очень благочестивы, многие из них постятся, но мало кто ходит в церковь. Приводит это и к достаточно неожиданным последствиям. Так, в широко распространенной на пермской земле деревянной статуе Иисуса в терновом венце простые сельские жители зачастую видят не"церковного", а именно своего и поэтому настоящего Бога. Его называют"важ Ен" — древний Бог. Известный коми–пермяцкий писатель Василий Климов опубликовал в своей книге"Заветный клад"(Кудымкар, 1997) рассказ одного старого человека, который сообщил, что когда‑то давно он видел такого Бога:  "Он из дерева, статуйка такая добрая. Правой рукой за висок ухватился. Это означало: ой, худо мне, худо". Ясно, что речь идет об Иисусе.

Что же касается собственно язычества, то оно сегодня выражается не в традиционном для этих мест колдовстве, интерес к которому носит почти исключительно краеведческий характер. В силу здоровой психологии жителей глубинки здесь не чувствуется того"эзотерического"бума, что переживается в последние годы как в Москве, так и в других больших городах. В культуре нынешней Пармы языческий компонент проявляется в почти метафизическом плане.

Не так далеко от Кудымкара живет человек по имени Егор Федорович Утробин. Из стволов спиленных деревьев он делает огромные статуи разного рода лесных чудовищ, которые сам называет идолами. Говорят, что часто он забирается на какое‑нибудь дерево и сидит на нем часами, смотрит на своих идолов, на небо и на леса, окружающие его деревню, созерцая мир вокруг и слушая"музыку сфер"подобно буддистскому монаху.

Несколько лет тому назад кто‑то из местного начальства решил перевезти Егора Утробина в город со всеми его идолами, чтобы сделать их главной достопримечательностью Пармы, доступной для обозрения. Идолов установили на детской площадке. Егор приходил туда и плакал. Ходил к начальству, говоря, что его идолам здесь плохо, и в конце концов добился того, что его вместе со всем"пантеоном"вернули обратно.

Живут здесь и просто мастера, которые вышивают полотенца, делают туески и другие вещи из бересты, разного рода короба и сундучки, но только не знают, как все это сбывать, ибо никто из местных эти вещи не купит, а туристов здесь не бывает.

Но культура Пармы — не только в народных промыслах. Окружная библиотека была основана сто лет тому назад. И это далеко не первая библиотека в Кудымкаре, ибо в написанных о селе Кудымкор (так назывался раньше город) в середине XIX века стихах Н. В. Воронов писал:

Для тел расслабленных — аптека,

Три эскулапа налицо.

Читающим библиотека -

Собранье годных образцов

В годы советской власти было принято считать, что почти все сельские библиотеки на территории округа появились после октябрьской революции. Это, однако, не так. В начале XX века на средства, завещанные Ф. Ф. Павленковым, здесь было открыто 12 сельских библиотек. Павленковские библиотеки существовали по всей России, всего их было около двух тысяч. Еще несколько библиотек было создано на проценты с капитала Александра III (однако и им позднее была оказана материальная помощь из Павленковского фонда). Библиотека при чугуноплавильном заводе в Куве создавалась на средства смотрителя этого завода Петра Вологдина, а в Кудымкаре — на деньги, собранные членами Пермского экономического общества.

Сегодня окружной библиотекой заведует Галина Семеновна Гордеева, удивительно интеллигентный и лишенный какой бы то ни было провинциальности человек. Окружным отделом культуры руководит неутомимая Надежда Афанасьевна Минуллина. Встречаешься с этими людьми и понимаешь, что без их поистине подвижнического труда жизнь здесь была бы просто невыносимой.

В семи километрах от города в селе Пешнигорте находится детский дом. Денег нет, однако дети не только накормлены и одеты, но на редкость развиты. И опять‑таки благодаря труду тех женщин, которые здесь работают, а вернее, служат, ибо зарплаты практически не получают и не уходят с работы только из‑за детей, которых по–настоящему любят. И все это в бесконечно суровых условиях, где вечно царит страшный холод и 80% жителей страдает серьезными стоматологическими заболеваниями.

Есть здесь и свои студенты, которые учатся в местном филиале Удмуртского госуниверситета. Есть краеведческий музей с прекрасными коллекциями. Есть центр радиовещания и даже местное телевидение. И везде люди достойно трудятся, несмотря ни на что.

Первая школа в Кудымкаре была основана в начале 30–х годов XIX века. Вслед за ней появились и другие школы и училища. Однако из архивных материалов нетрудно узнать, что с 1851 г. выдача постоянного жалования учителям была прекращена, в результате чего многие школы прекратили занятия. Нечто подобное повторилось в 1920 г., когда из‑за отсутствия средств была распущена старшая группа учеников в числе 25 человек. Учащиеся школы 2–й ступени продолжали учиться, а учителя работали бесплатно.

То же самое повторяется и сегодня. Но жизнь тем не менее продолжается, и живущие здесь люди не сдаются, прежде всего по той причине, что чувствуют ответственность за судьбы детей — и тех, у которых есть свои дома и родители, и тех, кто живет в детском доме в Пешнигорте. Если вдуматься в это, то станет предельно ясно: потому и жива Россия, что есть в ней такие люди, как эти женщины из Кудымкара и его окрестностей.

Кудымкар — Москва

 

В небольшом городке в Приуралье…

Опубликовано в газете"Русская мысль"

N 4266 от 22 апреля 1999 г.

Что такое пять долларов? Это сто двадцать рублей или жалование, которое за месяц работы получает воспитательница в детском доме, в школе–интернате или в приюте для детей–сирот в небольшом городке в Приуралье. И не только там, но и в сотнях других городов и поселков России."Что вы думаете про импичмент?" — спрашиваю я одну из сотрудниц школы–интерната."Скинуть Ельцина, конечно, можно, — отвечает она, — но ведь от этого ничего не изменится."

Добраться до областного центра (городок отстоит от него на 200 километров) практически невозможно, поскольку билет на автобус стоит 52 рубля в один конец; это значит, что за поездку туда и обратно надо отдать почти всю зарплату. А попасть в Москву или даже в Екатеринбург… Да и можно ли вообще прожить на 120 рублей в месяц, если у тебя двое детей?

Оказывается, можно, если питаться с собственного огорода и преимущественно картошкой. Беда только в том, что климат здесь слишком суровый: в конце апреля еще лежит снег, а потому работать в огороде нельзя. Зимой бывает 40 градусов мороза, а летом — далеко за 30 тепла. Картошка созреть успевает, а в лесах бывает много грибов и ягод. Другое дело, что не у всех хватает сил работать в огороде и собирать грибы, но пенсионеры все же получают побольше — рублей 300 в месяц. Среди них есть и такие, кому удается из этих денег выкроить рублей 50 или 100, чтобы перечислить на счет местного детского дома.

Проблем в детском доме хватает. Течет крыша. Три стиральных машины чуть ли не каждый день ломаются, а детей — 78 человек. Среди них есть тяжелобольные, которым требуется лечение. Вот девочка с врожденным пороком сердца. Ей срочно нужна операция, а денег на это нет. Есть желание поиграть в игрушки, но нет игрушек. Зато воспитательница Ольга Петровна может сшить любого зверя из старых шубок, кофточек, брюк и другой одежды, которую больше нельзя носить. Недавно она сшила жирафа. Ноги у жирафа сделаны из старых чулок.

Живет тут не только жираф, но и мишки, зайцы, козлик и собачки. И все без исключения самодельные. Есть изостудия и выставка детских рисунков. Есть старое пианино, а поэтому дети хорошо поют и танцуют. Хотя, правда, благодарить за это надо не пианино, а учительницу музыки. Есть настоящие артисты, например, Андрюша, который может точно воспроизвести любую мелодию. Вот только что дальше? Через несколько лет он будет переведен в школу–интернат, а там пианино нет. И у гитары сломан гриф. Правда, есть баян.

Но в интернате тоже живется не так уж плохо. Нет горячей воды и канализации, но царит абсолютная чистота. Здесь плохо с обувью, но зато все здания комплекса соединены внутренними переходами, поэтому иной раз можно обойтись ночными туфлями, на которые денег хватает."Мне бы найти две тысячи рублей, — говорит директор, — тогда я смог бы купить обувь для наших артистов и отправить их на конкурс в область". Две тысячи — это приблизительно сто долларов, даже меньше. Но в городке это огромные деньги.

В интернате 145 детей. У половины различные заболевания нервной системы и психики, что вполне естественно: их бросили родители. Но все учатся и учатся неплохо, благо учителя настоящие. Летом темнеет поздно, поэтому на огороде можно поработать и после девяти часов вечера, а день провести с учениками.

Библиотека в интернате неплохая, но не хватает справочников и вообще новых книг, потому что старые иногда рассыпаются в прах прямо в руках у очередного читателя. Есть врач, есть и стоматологический кабинет, нет только лекарств. Правда, без медикаментов можно обойтись. Так решили в расположенном неподалеку от интерната детском приюте. Решили и стали собирать травы. Главное — не сдаваться. И вот результат: нынче (на Урале любят слово"нынче") в приюте за всю зиму никто не заболел гриппом.

В приют попадают дети без документов — просто бродяжки или те, что убежали из дому от побоев родителей; сироты, которые жили где‑то в деревнях и поэтому даже не знают своей фамилии. Одного ребенка принесли в приют голым — завернутым в мужской шарф. Есть тут дети, не знавшие, что такое ложка. Они ели руками, а потом выпивали из тарелки остававшуюся жидкость прямо через край. Есть дети, которые никогда не мылись и никогда не видели мыла. Но есть и Марина Ивановна, директор этого приюта, и ее сотрудницы — благодаря им дети привыкают и к воде, и к нормальной еде, и к ложке с вилкой.

За год через приют проходит почти двести детей. Всех их надо для начала отмыть от грязи и вылечить от парши, а потом снабдить документами, сделать все прививки и вообще установить, кто чем болен, — только после этого ребенка можно определять в дом малютки (если ему нет четырех), в детский дом или в школу–интернат. Всем им тоскливо, потому что без родителей всегда плохо, но женщины вокруг них все‑таки есть, а мужчин нет вообще, поэтому в каждом из тех, кто почему‑то переступает их порог, они видят отца и надежного друга.

Но случается это крайне редко. Сюда никто не приходит.

Кое‑кто из детей получает письма от родителей. Пока те сидят в тюрьме. Но, когда"срок"заканчивается, эти родители, как правило, забыв о детях и о тех невероятно трогательных письмах, которые они им посылали, просто исчезают. Навсегда. Не исчезают только учителя и воспитатели, а еще та простая женщина, которая каждую неделю моет всех без исключения детей. Не исчезает и их любовь — и, надо сказать, любовь взаимная: после окончания интерната дети приезжают сюда на каникулы как домой. Другого дома у них нет, а в этом, несмотря на вечное безденежье, их не просто любят, но всегда ждут.

Есть в этом городке и педагогическое училище. C зимним садом, устроенным прямо в коридоре рядом с кабинетом биологии, с музеем и прекрасной библиотекой, с великолепными преподавателями и увлеченно занимающимися студентами. Именно здесь и учились все те учителя и воспитатели, которые работают теперь в школе–интернате или в детском доме, получая свои пять долларов в месяц. На лестнице, поднимаясь в музей, где собраны материалы по истории училища, встречаю пожилую даму."Анна Болеславна", — представляет мне ее директор."Вы, наверное, не местная?" — спрашиваю я и слышу в ответ:"Я родилась здесь в 1930 году, но мои родители попали сюда как репрессированные. Из Белоруссии".

В разговор включается директор училища:"Мои родители тоже попали сюда во время репрессий". Оказывается, что именно"репрессированные"преподавали тут музыку и иностранные языки. Это они работали в библиотеках и детских домах и учили детей рисовать. Это они лечили и оперировали их в местной больнице."В репрессиях было что‑то хорошее, — сказала мне одна учительница из местных, — благодаря им к нам попали удивительные люди. Они привили нам любовь к культуре".

Здесь так много любви и ответственности. Вот что поражает больше всего в этом городке и в его учреждениях, которые в прежние времена называли богоугодными. Сегодня в этом городке (как и в сотнях других городов в глубинке) почти не говорят о Боге (это как‑то не принято), но верят. Тут живут христиане, которые хорошо знают, что означают слова:"Заповедь новую даю вам: да любите друг друга", — хотя и не всегда ходят в церковь. И поэтому Христос живет среди них. Среди их бед и трудов.

В этом городке есть все: безденежье, болезни, трудности. Нет здесь только одного — отчаяния. И это все при зарплате в пять долларов в месяц. И все это в труднейших климатических условиях и при полной оторванности от больших городов и источников информации. Поэтому любоваться бесконечно достойной и подвижнической жизнью этого в сущности совсем маленького городка и его действительно героических обитателей из детского дома и школы–интерната просто безнравственно. В нее надо включаться. И тогда царящая здесь удивительная атмосфера не растворится в безбрежной серости и вязкой бесцветности нашей жизни, но сохранится, а быть может, и передастся нам, живущим в Москве или Париже.

 

 

Ленина с нами нет

75 лет назад умер Владимир Ильич Ульянов

Опубликовано в газете"Русская мысль"

? 4255 от 28 января 1999 г.

75 лет — довольно удобная дата для того, чтобы подвести некоторые итоги тому, как обстоит дело с отношением к"Ильичу"в сегодняшней России, в условиях свободы от государственного культа"самого человечного человека". Культа, который обязывал детей учить стихи о вожде в детском саду, а взрослых — цитировать его высказывания в диссертациях.

Официальное и обязательное почитание Ленина, исключавшее какие бы то ни было критические замечания в его адрес, было упразднено Ельциным всего семь с небольшим лет тому назад, после августовского путча 1991 года. Только тогда в школах прекратились бесконечные"ленинские уроки", было отменено конспектирование сочинений Ленина школьниками и студентами, из присутственных мест исчезли портреты и т. д.

Казалось, еще вчера Горбачев во время поездок по стране всегда и везде благоговейно возлагал цветы к его памятникам и при этом непременно кланялся статуе, словно японская марионетка, а уже сегодня Ленин просто"неизвестно куда диспарился", как говорила одна старенькая московская француженка, соединяя в одно целое русское"испарился"и французское"disparu".

Отдельные антиленинские заявления Ю. Афанасьева или призыв Ю. Карякина похоронить"тело"на Волковом кладбище, казавшиеся еще весной 1991 г. чем‑то скандальным, уже осенью того же года стали восприниматься как неуместная борьба с тем, что давно кануло в Лету.

В августе 1991 г. многие уличные ленинские бюсты были облиты краской или разбиты, что, правда, ни на кого не произвело сильного впечатления. А к приезду в Москву английской королевы Елизаветы из Кремля исчез памятник Ленину. Тихо и бесшумно.

Из Мавзолея Ленина тогда не вынесли лишь по одной причине: начинались реформы, и все были заняты не сведением счетов с минувшим, а новыми идеями и конкретной работой; Ильич никого не интересовал. Подобно Дон Гуану из пушкинского"Каменного гостя", он просто провалился куда‑то в древнюю историю. В самом деле, ведь ни у кого не возникает желания вынести из Архангельского собора останки Ивана Грозного.

Часовых от Мавзолея убрали, но это тоже не произвело никакого впечатления на общественное мнение.

В печати начали появляться антиленинские материалы, однако их уже никто не глотал с такой жадностью, с какой читались статьи о Сталине во время второй десталинизации России в конце 80–х годов.

Оказалось, что Ленин, вопреки Маяковскому действительно умер — как мыслитель, как философ и как теоретик. Оказалось, что в этом качестве он не интересен никому, а как революционер–практик и политический деятель — только специалистам.

Мне вспоминается, как весной 1990 г. я шел из университета к метро вместе с одним старым историком, который занимался Розой Люксембург и считался чуть ли не самым большим знатоком ее наследия. Он с жаром рассказывал мне о каких‑то антисталинских публикациях, как вдруг нас догнал мой приятель, замечательный филолог–германист, который, вмешавшись в наш разговор, сказал:"Со Сталиным все ясно, давайте поговорим о Ленине и его преступлениях".

Валерий Вячеславович (так звали моего собеседника) страшно смутился, а потом, когда в метро мой приятель пошел на одну линию, а мы — на другую, спросил у меня с бесконечной болью в голосе:"Кто этот человек?"В этом вопросе между строк читалось:"А он кто, этот безумец, который так страшно кощунствует?"

Но прошел всего год, и старый знаток сочинений Розы Люксембург абсолютно спокойно выкинул Ленина из своего сердца и даже начал рассказывать студентам, что Роза была гораздо глубже, чем ее оппонент (еще вчера им самим обожествляемый).

Деленинизация России была мгновенной и безболезненной. Сегодня его сочинения не читает вообще никто. И не спорит с ним никто, ибо спорить не о чем. Поскольку никакого ленинского идейного, философского или любого другого наследия, как оказалось, не существует.

Об этом ярче всего свидетельствует появившийся на днях официальный документ — заявление президиума ЦК КПРФ"Ленин с нами"(выход его в свет был приурочен к 75–летию со дня смерти вождя). Извлечь из этого текста хотя бы какое‑то содержание невозможно.

Правда, в этом заявлении содержится указание на то, что"нынешние российские коммунисты верны клятве отцов и дедов, которую те принесли, провожая в последний путь своего верного друга и учителя". Но это уже уходит за пределы ленинской темы, ибо клятву над гробом Ленина, как известно, принес Сталин.

В связи с этим нельзя не упомянуть, что по опросам общественного мнения видно, что те самые 22–23% респондентов, которые собираются голосовать за Зюганова, считают, что Россию сегодня спас бы Сталин, но практически никто не уповает на Ленина.

Возвращаясь к идеям Ленина, о которых в советские времена говорили, что они бессмертны, — если быть честным, то надо сказать, что какие‑то идеи (а вернее, практические приемы) у него все же были. Забывать о них не следует: вешать кулаков, попов, помещиков и давать премию в 100.000 рублей за повешенного. Мобилизовать тысяч 100 буржуев, поставить позади их пулеметы, расстрелять несколько сот, повесить (непременно повесить, чтобы народ видел) не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев, в общем — больше расстреливать.

И еще: в 1913 году Ленин писал Максиму Горькому:"Всякий боженька есть труположество… всякая религиозная идея, всякая идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье с боженькой есть невыразимейшая мерзость… самая опасная мерзость". Через шесть лет, 25 декабря 1919 г., превратившись из теоретика в практика, он заявляет по поводу Николина дня:"Мириться с"Николой"глупо… надо поставить на ноги все чека, чтобы расстреливать не явившихся на работу из‑за Николы".

К слову сказать, ближайшие выборы в Государственную Думу состоятся 19 декабря, именно на Николу. Коммунисты, заявляющие, что они верны идеям Ленина, пойдут на них под лозунгами, где цитаты из Ленина, как это теперь принято в зюгановской партии, будут перемешаны с заявлениями о верности православной вере. Оказывается, коммунисты действительно могут всё. Во всяком случае совместить несовместимое - вполне в их власти.

Ленин — отвратительный и больной человек, который все время хотел кого‑то расстреливать, вешать и топить в крови, — оказался абсолютно несостоятелен как мыслитель. В сознании сегодняшних школьников и студентов он не занимает вообще никакого места, а поэтому попытки артиста Юрия Каюрова, который сделал карьеру именно на том, что сыграл Ленина, рассказать что‑то об очаровательном облике Ильича, не попасть под обаяние которого просто невозможно, вызывают у молодых людей только смех. И никакой другой реакции.

Смешными кажутся и попытки Н. Губенко сказать что‑то о Ленине, которого еще предстоит понять. В дни, когда отмечалось 75 лет со дня его смерти, никто не сумел сказать о Ленине ничего содержательного."Симпатичный, милый, обаятельный, такой человечный…"Ничего другого никто из его поклонников о Ленине сказать не сумел. При этом не появилось и ни одного серьезного антиленинского текста, и тоже понятно почему: Ленин просто умер во всех смыслах этого слова.

Многие тексты из его архива до сих пор не опубликованы, но сегодня они уже мало кого интересуют. В отличие от Сталина, идеи которого вдохновляют сегодня очень многих национал–экстремистов, Ленин ушел в безвозвратное прошлое. От него остались только памятники, разбросанные по всей стране, и, главное, его тело.

Поэтому все, что говорится сегодня о Ленине коммунистами, в итоге всегда сводится к проблеме Мавзолея и сохранения там ленинского тела, которое теперь сравнивают коммунисты с мощами святых, покоящимися в открытых раках. Святых он ненавидел, сам был инициатором вскрытия мощей и требовал, чтобы фильм о вскрытии мощей преподобного Сергия Радонежского поскорее показали по всей Москве, а теперь сам превратился в мощи.

Истерика, которую сегодня то и дело поднимают коммунисты вокруг Мавзолея, связана лишь с одним обстоятельством: ничего, кроме этого фетиша, от Ленина не осталось. Если его тело будет удалено с Красной площади, исторический облик которой, конечно же, необходимо восстановить как можно скорее, о Ленине вообще забудут самое большее через две недели.

Лет пятнадцать назад, когда Пасха в очередной раз пришлась на день рождения Ленина (22 апреля), одна довольно глупая дама, приехав в гости к моим родственникам, подарила всем присутствовавшим там детям по значку с изображением Ленина. Мой покойный дядюшка Игорь Михайлович, увидев это, проворчал:"Вот приучает… То к одному детей приучали, к усатому, теперь к другому… лысому… а потом отучать придется…"Присутствующие восприняли эту реплику как очередной парадокс известного чудака. Прошло совсем не так много времени. И оказалось, что мой дядюшка был не совсем прав. Отучать от Ленина никого не пришлось. Он мгновенно был забыт практически всеми, включая коммунистов, которым сегодня о Ленине нечего сказать. Вот и приходится шуметь по поводу его тела, сохранение которого, конечно же, не должно сегодня финансироваться за счет государства.

 

 

 

 

“Новый русский атеизм”

Диалог о вере и неверии в Интернете

 

За последнее время в Интернете появилось немало материалов, авторы которых называют себя атеистами. Они размещаются на сайте под названием"Научный атеизм"(www. atheism. ru), на поддерживаемом Новосибирской областной образовательной сетью"Атеистическом сайте"(www. edu. nsu. ru/atheism) и, наконец, на особой странице последнего, получившей характерное название"Новый русский атеизм". Авторы этой страницы, скорее всего, хотят подчеркнуть, что их атеизм не имеет ничего общего с воинствующим безбожием советских времен, и, надо сказать, иногда это у них получается.

При просмотре того, что"развешено"на этих сайтах, обращает на себя внимание следующее: основные, специально подготовленные авторами этих страниц материалы не выдерживают никакой критики — это большого объема тексты, либо просто почерпнутые из советских пособий по научному атеизму, либо написанные недавно, но в том же жанре. Другое дело — дебаты, конференции, книги отзывов, жалоб, чаты и так далее. Здесь идет живой диалог между, в большинстве своем, очень молодыми пользователями Интернета, среди которых ровно половину составляют верующие. Из этого диалога становится ясно, что думает сегодняшняя молодежь (в основном студенты) о Боге, о вере и неверии, о проблеме"новой государственной идеологии"и так далее.

При этом сразу бросается в глаза, что те новосибирские компьютерщики, которые"делают"сайт, обладают несомненным тактом и к идейным противникам своего мировоззрения относятся уважительно, ибо главную страницу"Атеистического сайта"предваряет следующее воззвание:"Верующий, будь осторожен. Здесь могут находиться материалы, неприятные для тебя!"Это действительно так, и, тем не менее, этот сайт представляет своего рода"свободную трибуну", где речь идет прежде всего о вечных вопросах и о поисках истины. Трибуну, где участники дискуссии чувствуют себя действительно свободными и не боятся показаться смешными (в этом огромное преимущество Интернета, допускающего полную анонимность).

А вообще, если студенты сегодня спорят о Боге (причем намного серьезнее, чем делают это их преподаватели), это значит, что у нас есть будущее.

Пользователь, скрывшийся под псевдонимом Аскольд, выступая от лица верующих, громит создателей сайта:"Атеисты — дегенераты и вырожденцы, лица с гнилой жидовской кровью в жилах. Какой смысл вашей жалкой жизни? В Бога вы не желаете верить, в дьявола тоже. Так чем вы отличаетесь от животных? Ведь человека отличает от животного мира именно то, что только человек способен осознать Бога. Животным это не дано". Не буду продолжать цитировать его реплику, тем более, что позиций её автора не разделяет ни один из участников дискуссии, которая в целом посвящена почти исключительно экзистенциальным проблемам и действительно Богу и нашей в Него вере, а совсем не поискам врага. При этом ровно половина тех, кто оставил свои записи на страницах"Атеистического сайта", верят в Бога.

В одиночестве осталась и разумно выступившая в качестве"антипода"Аскольда Надежда П. из Москвы, которая пишет:"Начинание великолепное! В нынешней ситуации, когда на наших глазах лепят новую государственную идеологию, не менее мерзкую, чем прежняя, атеистические организации просто необходимы. Но в силу отечественной специфики любая атеистическая организация, поскольку религия постепенно становится одним из рычагов подавления гражданского сознания, которое и без того в России птица редкая, volens‑nolens превращается в правозащитную. А поскольку птица эта еще и откровенно залетная, бить по ней будут из всех пушек".

На совсем другой странице, но по сути дела на реплику Надежды П., отвечает Антон, адресующий свое послание"Всем":"Привет, ребята! Перспективы атеизма вполне ясны: будет он при нас, как болячка, до второго пришествия. А уж тогда… О"практической значимости", по–моему, говорить неинтересно, хотя и можно — долго и нудно. Мне, например, более интересна душа, чем государственное устройство и его"подпорки"". Блестяще! Антона волнует именно Бог и его присутствие в мире, а не социальная роль религии. И, кажется, это вообще характерно для молодежи, что очень важно, потому что такие люди будут отторгать попытки власти использовать религию как инструмент воздействия на общественное сознание.

Именно это отвергают сегодня те, кто сидит на студенческой скамье и не хочет, чтобы его заставляли верить или, наоборот, не верить в Бога."Как приятно, — пишет Евгений, — что в этой стране остались люди, не боящиеся говорить, что они не верят ни в какого бога!""Меня приятно удивило, — пишет Юрий (подчеркивая, что сам он"как раз не атеист"), — наличие в Интернете такого сайта. Оказывается, есть молодые люди, которые тратят время и свое серое вещество на богоискательство. Ведь они верят, что Бога нет (понятно, что такое убеждение может быть только результатом веры), но фактически находят своего бога: природу, познание этой природы и тому подобное. Никакого"нового атеизма"в этом, конечно, нет. Отчасти их позиция связана с необразованностью. Они — жертвы советского строя: они распропагандированы с младенческого возраста родителями и советской школой (она и сейчас во многом советская — учителя ведь старые) и элементарно неграмотны в тех вопросах, о которых рассуждают".

Юрий, думаю, прав не во всем."Новый атеизм"все‑таки существует. И отличается от атеизма прежнего прежде всего тем, что не выполняет социального заказа. И отрицает насилие:"Религия — явление общественное. А общество — вещь очень неповоротливая. Уничтожить какую‑то черту или сторону жизни общества возможно либо длительным террором (как те же большевики уничтожили в нашем населении способность к непаразитическому предпринимательству), либо длительным, настойчивым и почти незаметным продвижением вперед. Все происходит только постепенно".

Эта мысль развивается в реплике еще одного участника дискуссии (он входит в сеть под именем Рамзес):"А может, атеизм не надо"утверждать"? Все‑таки это не догма и не религия. Меньше всего хотелось бы видеть атеистов эдакой партией или революционным кружком. У большевиков, по–моему, не методы были порочны, а сама идея: насильно освободить массы от религиозной веры". Насилие и беспардонность сегодня уже действительно никому не нужны.

"Мне не противно, мне грустно, особенно от того, что свой атеизм вы сочетаете с чисто большевистской беспардонностью. Мне грустно от того, что, восприняв идеи, привнесенные в мир романтиками гильотины и ГУЛАГа, вы в чем‑то повторяете их путь — путь убийства собственной души". Это реплика верующего (по имени Виталий), постоянно спорящего с Рамзесом, но в сущности она выдержана в той же тональности, что и мысль, которую развивает Рамзес, выступающий здесь как неверующий.

И еще одно замечание:"Никаких преимуществ у атеизма перед религиями нет, поскольку это тоже разновидность религии, он так же построен на вере в отсутствие Бога, ему присущи те же проблемы, что и другим религиям. И когда за основу государственного устройства принимаются крайние версии, получаем для воинствующего христианства — инквизицию, для воинствующего мистицизма — СС, для воинствующего атеизма — КГБ".

"Если говорить о методах, — продолжает Рамзес, — мне кажется, надо не столько пропагандировать какие‑либо взгляды, сколько учить людей жить, выживать и гармонизировать свой внутренний мир без оглядки и опоры на высшее божество. При этом не быть циником и не хуже христиан"любить ближнего". Вот такого атеизма, исчерпывающего и цельного, пока что не видно и не слышно. Есть только индивидуальный опыт одиночек. Если бы каждый из них сумел им поделиться…"

"Если Бога нет, то все позволено", — говорит Иван Карамазов у Достоевского. Ему возражает Рамзес, который хочет"не быть циником и не хуже христиан любить ближнего". И еще один пользователь:"Почему бы и не любить ближнего? Это вполне можно делать и без ссылки на религиозные цитаты. Почему бы и не соблюдать нормы морали? Монополию на мораль церковь давно уже потеряла". Не знаю, читал ли автор этой реплики Бонхеффера, думаю, что нет, но то, что он говорит, очень важно и напоминает о"безрелигиозном христианстве"Бонхеффера.

"Я убежден, что за атеистическим мировоззрением будущее, хотя бы и отдаленное. Человечество неминуемо повзрослеет, именно в планетарном масштабе, но это будет естественный процесс. Это потом, а вот мы с вами живем сейчас. Пока же атеизм — удел одиночек, хотя этих одиночек может быть много", — пишет еще один пользователь. Его точку зрения разделяет Сергей, который, обращаясь ко всем, заявляет:"Да нет никаких перспектив! Помилуйте, 70 лет воинствующего атеизма наглядно доказали всю несостоятельность его, когда он (атеизм) становится господствующей идеологией".

А вот что думает пользователь–атеист о верующих:"Кто опирается на веру как на основной стержень, создающий гармонию во внутреннем мире, тому разум не указ. Их картина мира прочнее, если ее цементирует представление о Боге. Ну и что, пусть себе веруют! Не бороться с ними нужно, не перевоспитывать, а, я бы сказал, немножечко игнорировать, напоминая при этом, что они здесь не одни и что есть иные точки зрения".

"Мой прогноз, — восклицает неверующий оптимист. — В обозримом будущем атеисты значительно пополнят свои ряды… Современность диктует свои условия. Это эра независимых, сильных и уверенных в себе людей. Религия отдыхает"."Не будьте наивным, — возражает ему пользователь, которого мне кажется уместным назвать"Аналитик". — В этом поколении вряд ли что‑то удастся сделать — ну разве что привлечь на свою сторону десяток–другой бывших верующих. Вера и разум — совсем разные сферы жизни. Нельзя убедить верующего в необходимости не верить. Уйдя от одной религии, он непременно придет к другой — у него уже сложилось религиозное мировоззрение".

Как"Аналитик", так и целый ряд других пользователей считают, что"коммунизм обладает всеми признаками религии, а лозунг атеизма использовался большевиками лишь в качестве прикрытия"."Если покопаться, — пишет один из участников конференции, — последовательных атеистов мы никогда не найдем, то есть не таких, которые весь свой атеизм содержат в душераздирающем вопле"Бога — нет", а думающих, мыслящих".

Кто‑то из участников диалога замечает, что в Библии много непонятного и вообще необъяснимого с точки зрения современного человека."Все верно, — отвечает ему Виталий, — просто Вы не в курсе. Библия — это книга веры, она для глаз и души верующего, и не иначе. Познать эту книгу, а тем более ее предмет вне соответствующей позиции, вне определенного мировоззрения — бессмысленно. Вы не увидите ничего!.. Атеист, пусть он хоть десять семинарий закончил, пусть он хоть академик по части критики известного до сантиметра произведения, ничего в ней не увидит… Кстати, в Новом завете есть прямое указание на адресность этой книги. В зачине Евангелия от Луки евангелист пишет о том, что корреспондент его — человек, уже наставленный в учении Церкви, и теперь ему нужно лишь получить твердое основание этого наставления. Вы можете сказать, что, мол,"оболваненный"будет читать"то"и"так", как ему укажут, на что я замечу — истинно так, но не две тысячи лет подряд. Все мнимое за такой срок обветшает и осыплется, а вера Христова и по сей день согревает и исполняет миллионы людей. И весь мировой атеизм им не указ".

И как‑то сразу вспоминаются слова Семена Франка о том, что ему и дела нет до холодного и рассудочного"Бога нет", если, восклицает он,"Ты, Господи, еси". И вообще христианство — это встреча, как постоянно повторяет митрополит Антоний Сурожский. На языке Интернета это звучит чуть–чуть иначе:"Совершенство религии заключается в полноте общения, в"качестве канала связи", в том, насколько совершенно открывается в религиозной практике объект религиозного поклонения. С этой точки зрения христианство — совершенная религия, ибо в лице Иисуса Христа утверждает непосредственную встречу с Богом".

"Одним из признаков человеческого индивида является, как известно, вера", — пишет один из пользователей, вероятно, считающий себя атеистом. Другой, верующий, ему отвечает:"Смотря что вы понимаете под"индивидом", и что под"верой". Если вера — это убежденность в чем‑то недоказуемом, то это не вера, это субъективное мнение, массовое совпадение такого мнения мы назовем общественным или общекультурным мнением. А вот если предположить, что вера это упование — возложение надежды на источник веры, жажда познания (приобщения) источника веры, любовь — стремление всецело посвятить себя источнику веры, вот тогда это и будет вера. Самое простое и в то же самое время самое сложно объяснимое движение души и ее состояние. Верующий как бы"останавивается", ибо он нашел свою истину, но он и"идет", восходя к ней".

"Вера, — продолжает"Верующий"(так назовем этого участника диалога), — это не убежденность, это способность подняться над собственной индивидуальностью, над собственной отделенностью, субъективной замкнутостью. Вера это особый дар, который не всякому дается. Есть такая молитва:"Верую, помоги моему неверию". Неверие понимается именно как следствие невозможности самостоятельного познания Бога, как болезнь поврежденной человеческой личности, погребенной в индивидуальности, т. е. отделенности. Религия — шов, соединяющий ограниченность с безграничностью, возможность единения, взаимопроникновения (совершенного познания) моего"Я"и источника,"матрицы"моего"Я"".

Ему возражает"Неверующий":"Если этого бога придумали две тысячи лет назад и все это время ему поклонялись, то у нового верующего сомнений в"настоящести"бога практически не остается. Таково уж общество: мнениям других людей человек зачастую доверяет гораздо больше, чем своему разуму". И получает в качестве ответа следующее послание:"Вы еще раз ошиблись, хотя бы в отношении христианства. Для человека верующего очевидна непосредственная встреча, не смутные воспоминания о давно бывшем и записанном в книгах, но ощущение сиюминутного присутствия Бога,"Божьего дыхания". Одно из направлений христианского аскетизма, исихазм, говорит о возможности для смертного человека увидеть проявления Бога,"фаворский свет", смертными очами, то есть в реальности".

"Религиозную веру, — продолжает"Неверующий", — я бы разложил на две составные части: веру человека в Бога и веру человека в истинность дошедшего до него из глубины веков вероучения"."Ну, тогда буддизм, — возражает ему верующий, — точно не религия, потому что не знает понятия Бога вообще".

И последняя реплика:"Атеизм — это все‑таки разновидность религии, как и скептицизм. Все в этом мире построено на вере. Даже если Вы абсолютный скептик и считаете, что ни во что не верите, то это и есть ваша вера".

Свящ. ГЕОРГИЙ ЧИСТЯКОВ

Москва. "Русская мысль", Париж, N 4319, 25 мая 2000 г.

 

 

 

Это не теракт, а что-то во много раз более страшное

 

Опубликовано в газете"Русская мысль"

N 4156 от 25 декабря 1996 года

Убийство шести сотрудников Красного Креста в Чечне потрясло весь мир. Жестокостью и бессмысленностью. Когда в мае 1996 г. исламисты убили в Алжире семь монахов–траппистов, это было отвратительно и жестоко, но хотя бы понятно. Убийцы считали, что чистая жизнь братьев–молчальников Кристиана, Люка и других отвлекала мусульман, среди которых они жили, от веры в исламские ценности и вызывала интерес и уважение к христианству.

Но медики из Норвегии и Голландии? Они лечили раненых и больных и больше ничего не делали. Более того, они были здесь представителями того самого западного мира, без поддержки которого чеченские политики никогда не сумеют добиться международного признания Ичкерии как независимого государства. Казалось бы, их надо было оберегать и выказывать им всяческое уважение. А их убили. И это, разумеется, сразу настроило Запад против Чечни, что никак не входит в планы чеченских лидеров. Кто стоит за этим злодеянием?

Вряд ли российские спецслужбы, хотя это было бы логично, ибо в контексте случившегося общественное мнение на Западе уже отворачивается от Чечни. Чеченцы в глазах Европы почти автоматически всего лишь за один день превратились в бандитов, которых необходимо обезвредить. Но"российского следа"здесь, похоже, нет, ибо, если бы он хоть как‑то обнаруживался, об этом немедленно бы известили весь мир чеченские власти.

Исламские фундаменталисты типа тех алжирцев, которые убили брата Кристиана? Люди, вопреки политической целесообразности выступающие против любого присутствия немусульман в Чечне? Думаю, что таких здесь просто нет. Тем более, что даже Шамиль Басаев заявляет, что убийцы будут осуждены на смерть. Так кто же?

Думается, что просто озверевшие люди, для которых любая жизнь (как чужая, так и своя собственная) давно потеряла всякую ценность. Именно это обстоятельство делает преступление особенно страшным. Тем более, что от убийцы, у которого нет мотивов, не может быть застрахован никто. Он может убить любого.

Как известно, пират, у которого Александр Македонский спросил о том, на основании какого закона он наводит страх на мирных людей, ответил царю, что они оба руководствуются одним и тем же законом. Только одного называют пиратом, ибо он делает это при помощи одного маленького корабля, а другого царем, потому что он использует в тех же целях огромную армию

В течение двух лет шла война. Разрушались дома мирных жителей. Во множестве погибали старики, женщины, дети. Все это мы видели — кто по телевидению, а кто собственными глазами. Наверное, в Чечне уже нет ни одной семьи, куда бы за эти годы не пришла смерть. Горе царит здесь повсюду, но только одних оно делает почти святыми, а других зверями. Одни от него не перестают плакать, другие — переполняются злобой. Одних горе заставило бросить благополучную жизнь и свою родную Норвегию и уехать на Кавказ, а других — ворваться ночью в госпиталь и убить шестерых медиков. Почему? В чем тут дело? Кто виноват?

Увы! Наше государство в течение семидесяти с лишним лет безнаказанно убивало людей тысячами и миллионами. В результате беспредел со стороны государства стал восприниматься нами как нечто естественное. Затем людям дали что‑то вроде свободы. И тут обнаружилось самое страшное. Оказалось, что мы считаем, будто в насильственном лишении жизни нет ничего ужасного. Совет Европы поставил Россию перед необходимостью отменить смертную казнь, и тут же ученые, политологи и правоведы самой разной политической ориентации стали доказывать, что в условиях сегодняшней России это преждевременно."Пора и поумнеть, и поучиться! И не только в гарвардах, но и на собственном опыте, — издевательски пишет"Независимая газета"от 21 декабря с. г., — но нет, либералы ратуют за отмену смертной казни". Имеется в виду, конечно, С. А. Ковалев и немногие, на сегодняшний день, его сторонники. А в это время, пока мы доказываем, что смертная казнь сегодня необходима для России, люди на ее необъятных просторах сами выносят и приводят в исполнение смертные приговоры, считая, что им тоже можно убивать, если это позволено государству.

Вообще человеку свойственно, казалось бы, не столько подчиняться общеобязательным законам государства, в котором он живет и был воспитан, сколько ориентироваться в своем поведении на царящий в этом государстве дух. В государстве, где культивируются силовые методы, человек, если только он не живет согласно собственным своим принципам, которые ему по какой‑то причине бесконечно дороги, непременно становится жестоким. Поэтому жестокость в быту, в отношениях друг с другом, в семье и т. д. типична для любого тоталитарного и посттоталитарного общества.

Озверевшие убийцы в Новых Агатах — это, без сомнения, люди, у которых за последние два года было убито немало родных."Если у меня убили дочь, жену или сестру, то почему я не могу убить кого‑то сам", — так или примерно так думают убийцы, если они не разучились думать. А боюсь, что уже разучились. Боюсь, что ими руководил уже не разум, а какой‑то импульс. Желание мстить — все равно кому. Теракт совершается с той целью, чтобы кого‑то напугать. Здесь эта цель отсутствует. Это убийство было совершенно не ради какой‑то цели, а без цели. Это не теракт, а что‑то во много раз более страшное.

Геннадий Селезнев утверждает, что теракты в Чечне не прекратятся, пока боевики не будут разоружены. Но разоружить их до конца в условиях Кавказа невозможно. Даже ценою большой крови. Это показали два минувших года, в течение которых российская армия занималась именно этим, — но ничего не вышло. Конечно, войну можно возобновить, но победителя в ней не будет, будут только гробы, тысячи гробов… Думается мне, что после таких войн, как афганская и чеченская, ничего другого, кроме того равнодушия, с которым люди сегодня убивают друг друга, ожидать нельзя. Люди слишком много видели за 20–30, не более, лет жизни, как убивают, и сами там убивали. Привыкли к крови. Вот и все.

И тем не менее ситуацию эту изменить необходимо и как можно скорее. Пока мы не скажем на всю страну, что любое убийство в любой форме (в том числе по приговору суда и на войне!) абсолютно недопустимо, чудовищно и аморально, положение к лучшему не изменится. Ни в России, ни в Чечне.

Мы (политики, бизнесмены, писатели, артисты, философы, священнослужители и т. д.), мы все должны сделать первый шаг и сказать, что убивать, действительно, нельзя, никого и никому, что убийство — это даже не преступление, а просто ужас. Должны сказать, что киллер никогда не будет спать спокойно, что он обрекает своих детей на жизнь в душной и зловонной атмосфере, в условиях смога, который давит не только на убийцу, но на всех и каждого.

Если мы не осудим убийство во всех его формах, то все задохнемся и все перестанем быть людьми. Заповедь"не убий"касается не только тех, кто убивает медиков из Красного Креста и прохожих на темной улице, а также банкиров в мерседесах. Она касается и государства в целом — войн и смертной казни. Если мы не поймем этого сегодня, то всем нам грозит страшная беда и страшная опасность.

 

 

О человеческом достоинстве

В нашей природе изначально заложен страх. Но одни природные особенности надо развивать, а другие – перерастать. Однако мы боимся на каждом шагу и всего: выборов, дефолтов, повышения тарифов, маршей националистов, террористов… Человек, все время боящийся, теряет не только свое достоинство – он в конце концов оказывается смешным. Мы – почти точная копия древних греков. Занятно, что, побывав в Греции, я увидел, что они, во многом на нас похожие (это ведь православная страна и тоже не слишком богатая), ведут себя очень естественно. Их поведение не означает, что они верят, будто беда обойдет их стороной – нет, беда, как дождь, не выбирает, на чьи головы пасть. Задача не в том, чтобы пробежать между каплями, а в том, чтобы достойно пережить бедствия. Опыт истории показывает: при всех кризисах выживают лишь те, кто не испугался. Не самые сильные физически, не те, кто запас больше крупы или соли впрок, а те, кто не сдались.

И все‑таки бесстрашные в России есть: это подростки и дети. Они всех наших страхов не замечают или взирают на них с какой‑то беззлобной иронией. Вот что в меня вселяет надежду. Эти люди – сознательно их называю не детьми, а людьми – не испытывали в своей жизни того пресса, который ощутили на себе мы. И если мы действительно живем ради детей, надо постараться не быть в их глазах жалкими. Пройдет несколько лет, и они, а не мы, будут свободно избирать президента и парламент. Без оглядки на век, прожитый нами в состоянии перманентной паники. И тогда, наконец, я верю, Россия станет совершенно другой.

Новые Известия 25 июня 2007 г.

 

 

.

.

Распространение приветствуется.
Просьба ставить гиперссылку при копировании.

 

Вы можете помочь развитию этого сайта, внеся пожертвование