Тематический указатель

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

священник Русской Православной Церкви Георгий Чистяков

 

Священник Георгий Чистяков

Ответ Силуану Авернскому

 

Письмо Силуана Авернского священнику Георгию Чистякову
Ответ отца Георгия на него


Открытое письмо свящ. Г.Чистякову.

Христоцентризм - тоталитарное чудовище

В синагоге был человек, одержимый духом нечистым,
и вскричал: Оставь, что Тебе до нас, Иисус Назарянин?
Ты пришел погубить нас! Знаю Тебя, кто Ты, Святый Божий.
Но Иисус запретил ему, говоря: замолчи и выйди из него.
Тогда дух нечистый, сотрясши его и вскричав громким голосом,
вышел из него.
(Мк. 1:23–25)

Многоуважаемый отец Георгий,

Ваша интерпретация русской религиозности, систематически излагаемая Вами на страницах «Русской мысли», вызывает недоумение. «Мягко стелет, да жёстко спать» – сказано народной наблюдательностью о Вашем интеллектуальном типе. Ибо Вам каким-то странным образом удается создать некое бесцветное и безвкусное христианство, христианство, не реализуемое в практическом исповедании и – что самое страшное – вводящее читателя Вашего нереальностью своей в ещё более глубокую духовную трясину, нежели та, в которую тянут его полуграмотные экзальтированные националисты из коммунистических газет.

Ключ к пониманию Вашей проблемы (а это именно проблема духовная и психологическая) без труда отыскивается в Вашем отношении к традиции, к теплу православного храма, уюту русской церкви, которые для Вас являются по меньшей мере второстепенными по отношению к учению Христа. Вы об этом прямо пишете в одной из Ваших публикаций: главное, мол, – наша вера, а традицией, даже очень любимой, можно и пренебречь. Тема эта носит у Вас характер навязчивый, продиктованный, должно быть, Вашим личным опытом.

В «Русской мысли» от 10–16 октября 1996 г. (№ 4144) Вы пишете: «Мы выбираем православие только как дорогу, известную нам из опыта конкретных людей, которым мы абсолютно доверяем, считая их своими ближайшими братьями и сестрами. Для меня это оо. А. Мечев, С. Булгаков и А. Мень, мать Мария, митрополит Антоний, архиеп. Иоанн (Шаховской) и моя бабушка».

Но вера вне традиции не существует, более того, именно традиция (во всей своей полноте, не только христианской, но и околохристианской и языческой) формирует исповедальный тип, стихию духовной жизни, сложную психологическую ткань, в которой евангельское учение подобно нити, переплетенной с сотнями, тысячами других. Эту закономерность не смогли опровергнуть своим опытом даже близкие Вам по восприятию веры как доктрины протестанты, крайние ответвления которых, к примеру, баптисты, все равно – неизбежно! – обрамили свой культ модернизированной англо-американской эстетикой бизнесменов в костюмах и галстуках. В Ваших вышеприведенных словах просматривается близкий им тот же – «костюмно-галстучный» – крайне утилитарный, даже агрессивно-утилитаристский подход к христианству византийского обряда, которое-де есть «дорога», выбираемая Вами. Примечательно, что Вы употребили именно слово «дорога», предпочтя его более глубокому и многозначному «путь». Приводимые Вами имена (Мечев, Булгаков, Мень и т.д.) являются, разумеется, частью истории православия, но ими православие не исчерпывается, так же, как не исчерпывается оно отодвигаемой Вами на второй план традицией.

Вы, если можно так выразиться, мягко насилуете душу простого русского человека, внушая ему: священник – это не «добрый колдун», «который приходит к вам домой, чтобы покропить все без исключения углы святой водой и прогнать всех злых духов, бесов, бесенят и проч.».

С какой удалью сметаете Вы все эти «заговоры, обереги, амулеты, превращенные в амулеты иконки»! С какой категоричностью заявляете Вы абзацем выше: «Думается, что беда заключается в том, что издавна на Руси религиозность выражалась прежде всего в диком страхе перед нечистой силой и в стремлении как-то защитить себя от нее».

Такая ли уж «беда» и неужели впрямь «прежде всего»?

Здесь Вы – уж простите! – напоминаете «un elephant dans un magasin de porcelaine». Если Вы выбрали православие как дорогу, то где на этой дороге усмотрели Вы чистый, «естественный для нашей веры христоцентризм»? Кто внушил Вам, что присутствие Слова Божия в нашей жизни должно превратиться в какой-то духовный пуританизм, проклинающий все «нечистое» и благословляющий все «христоцентричное»?

Вы возбраняете русским не любить экуменизм и модернизм в церкви. Я пишу Вам из страны, в которой Католическая церковь усилиями «экуменистов» (всех рангов и степеней) сначала перестала быть французской, потом католической в традиционном, историческом понимании этого слова, а затем и церковью! Она перестала существовать! Ее больше нет! Есть жалкий, формальный маскарад в холодной, бездушной атмосфере. Что и говорить о каком-то там мистицизме: церковь не существует de facto уже на социальном уровне: храмы превращены в проходные дворы, куда любой может зайти поиграть на гитаре, организовать фортепьянный концерт или просто побегать, позабавиться со своими детьми.

В проклинаемых Вами явлениях – магии, колдовства и т.п. – на самом деле нет ничего плохого, ничего исключающего возможность исповедовать Христа как Сына Божия, пришедшего в мир грешных спасти. Народная психея шире, богаче, свободней Вашей академичности. Она – живой организм, не нуждающийся в Ваших инструкциях и указателях, по какой «дороге» идти. Создается впечатление, что – возможно, сами того не осознавая – Вы проповедуете настоящий тоталитаризм, одномыслие, одночувствие, Вы хотите всех поставить под одним «флагом» (слово из Вашей статьи). Во-первых, что, скажите мне, плохого в том, что простая крестьянка из русской глубинки верит в силу вереска, обваренного кипятком? Что же это за христианство, которое вереска боится?! А во-вторых, может, и вправду поможет вереск «снять испуг у ребенка»? И не Вам указывать этой крестьянке, что делать и как! Уважайте психологию русского народа! Да, да, именно русского!

Создается впечатление, что Вы даже слова этого стыдитесь: «На днях я купил книжку под названием «Русский православный обряд крещения». Почему «русский»? Насколько мне известно (и это подтверждает имеющийся у меня греческий требник), чин таинства крещения во всех православных автокефалиях используется один и тот же».

Вот как! Значит требник-то у Вас «греческий», а «русским» обряд быть не может?! А как быть тогда с выражениями «римско-католический обряд», «эфиопский обряд», «армяно-григорианский обряд» и т.п.? Подобная словарная и идеологическая асептика столь же неприятна, как и выкрики оголтелых националистов.

Язычество на Руси никогда не исчезало и не исчезнет; христоцентризм в Вашем понимании – утопия сродни коммунизму, тоталитарное чудовище, рвущее своим обесцвечивающим и обездушивающим дыханием тонкую ткань народной души, в которой и для Христа есть место, и для лешего из соседнего болота. И ещё неизвестно, Каким бы был в ней Христос, не будь лешего! Не вытеснился бы Он каким-нибудь заезжим Ильичом! Такое, кажется, уже однажды произошло у части русского населения.

Вы пишете: «Источник религиозной нетерпимости – язычество, инкорпорированное в православие и слившееся с ним, нехристоцентричность нашего мышления, наша оторванность от Евангелия и Иисуса».

«Язычество, инкорпорированное в православие», – тавтология: православие в России уже, по определению, не как Ваш образ его и Ваша доктрина о нем, а как реальное историческое явление – это и христианство, и элементы дохристианских культов племен, населявших древнюю Русь, и особый этнопсихологический склад, – совокупность не доктринальная, но ткань живая, дышащая, видящая, чувствующая.

Традиция и учение – не рядополагаемые и не противополагаемые понятия: они расположены в разных плоскостях, играют на разных струнах души. Но вот она-то, душа, – одна!

С глубоким уважением,

СИЛУАН АВЕРНСКИЙ
14.10.96 Париж

 


Ответ священника Георгия Чистякова на письмо, подписанное псевдонимом Силуан Авернский:

 

Православие – это сам Иисус и Его Новый Завет

 

Письмо из Парижа, присланное, правда, без обратного адреса, но со штемпелем Paris 5 Mouffetard, rue Epie de Bois, напомнило мне В.В. Розанова, который, размышляя о православной вере, в частности писал: «Ритуальные подробности… хотя не суть «догматы», но важнее их: это – та поэзия, лирика, из которой всё рождается, в том числе и догматы». В Церкви для Розанова важнее всего стиль и быт, т.е. те факторы, о которых, как признается он сам, Христос не делал даже упоминания. «Это – гораздо более догмата, ибо пронизывает всю ткань христианства, от основания до вершины, и составляет самую душу его». Розанов употребляет слово «ткань». О «тонкой ткани народной души, в которой и для Христа есть место, и для лешего из соседнего болота», пишет Силуан Авернский.

В другом месте Розанов заявляет: «Христианство живёт вовсе не теми тезисами, какие вслух произносит, а подлинно живёт теми тезисами, которых никогда не выговаривает». А ниже рассказывает, как видел одно соборование умирающего: «Я не мог не плакать, такое это чудо слов, живопись напевов!». С точки зрения Розанова именно культ составляет в христианстве его «метафизику», зерно, теплоту… «Отнимите от него «суеверия», готику, обряды, «непо-нятные и ненужные жесты» … оно останется без своего кровообращения», – так рассуждает мыслитель, сам признававшийся о. Павлу Флоренскому, что во Христа не верует, и при всей любви к обрядности оставивший нам в своих книгах множество антихристианских текстов.

Силуан Авернский идет по этому же пути. Христоцентризм для него – «утопия сродни коммунизму, тоталитарное чудовище, рвущее своим обесцвечивающим и обездушивающим дыханием тонкую ткань народной души».

Во многом похожим было отношение к православию у Федора Сологуба и Михаила Кузмина. Для них оно значимо исключительно в эстетическом плане: красоты церковного пения, акафисты, сладостный речитатив, упоительное славянское чтение, пьянящий кадильный дым, голубоватыми кольцами уходящий под купол, юные послушницы, опускающиеся на колени под звуки слов «Господи и Владыко живота моего…», мерцание лампадок и золота древних окладов. Вот как видят православие эти писатели.

Абсолютизация формы. Именно форма важна и достойна восхищения, она увлекает, завораживает и затягивает, а все остальное: Благая весть Иисусова, Его Нагорная проповедь, Евангелие, в котором Он нас к чему-то зовёт и чего-то от нас ждет, – это «протестантское», не наше; это, как говорит Розанов, «штунда».

В сущности и в этом Силуан Авернский согласен с автором «Опавших листьев», ибо огорчается от того, что «тепло православного храма, уют русской церкви» для меня «по меньшей степени второстепенны по отношению к учению Христа».

Еще ярче позиция А.М. Ремизова, бывшего апологетом того самого лешего, которого защищает от меня С. Авернский. Русалки, упыри и ведьмы в сознании Ремизова мирно уживаются с пронесенной через всю его жизнь любовью к богослужению с его мельчайшими особенностями и деталями, в которых он разбирается много лучше иного священника, с глубокими познаниями в области житийной литературы, церковной истории и т.п. Проникновенно рассказав о всенощной в Успенском соборе (чуть ли не последней перед закрытием его большевиками), он может на следующей же странице сообщить, что у беременной женщины, если она во время Великого входа посмотрит на священника, несущего чашу, родится дитя, которое непременно станет упырем. Описывая освящение куличей на Пасху, он тут же расскажет, как девушка смотрит, на какой из куличей «святая вода первее всех крапнет», чтобы отщипнуть от него кусочек и потом при его помощи приворожить приглянувшегося ей парня.

Для Ремизова бесконечно дороги и мощи в кремлевских соборах, и Влахернская с её «теплой ручкой», и «Святый Боже», когда его на архиерейской обедне затянут мальчики альтами, и первый день Страстной седмицы, «когда в Кремле в мироваренной палате у Двенадцати апостолов миро варят и иеродьяконы под Евангелие мешают серебряными лопатками серебряный чан с варом из душистых трав и ароматных масел Аравии, Персии и Китая». Но ничуть не меньше любит он своих кикимор, Калечину-Малечину, заговоры, наговоры и проч.

Я бы, наверное, не стал так подробно останавливаться на эстетическом подходе к православию, на чисто декадентской поэтизации обряда и народного двоеверия, если бы видел в этом только литературный феномен, не имеющий прямого отношения к Церкви и тому, что происходит внутри Церкви. Двоеверие всегда было, духовенство всегда с ним боролось, и казалось, что исчезнуть оно может благодаря распространению культуры. Казалось. Но теперь обнаруживается, что возможна интеллектуальная поэтизация двоеверия, причем не только писателями-декадентами типа Ремизова, но и богословами.

Имею в виду я следующее. В 1954 г. в Джорданвилле вышла книга «Лже-православие на подъеме», где среди прочих материалов опубликована большая статья прот. М. Помазанского «Православие ли?», посвященная разбору сборника «Православие в жизни», участниками которого были отцы В. Зеньковский, А. Шмеман, А. Князев, Б. Бобринский, а также А. Карташев, Н. Струве и другие. Задача Помазанского заключается в том, чтобы показать, что все эти богословы к православию никакого отношения не имеют, они в массе своей протестанты, а единственная цель их – размывание основ нашей веры. Вообще книга очень похожа на недавно вышедший сборник о «протестантизме восточного обряда», что, правда, естественно, ибо М. Помазанский является для авторов нового сборника одним из наивысших авторитетов.

М. Помазанский печалуется из-за того, что авторы сборника говорят об обрядоверии как об одной из бед, разрушающих церковное общество, а затем ополчается на следующую фразу: «Православие есть христианство в его чистейшей форме». Так мог написать, по мнению рецензента, только «протестант, умилившийся православным богослужением или увлекшийся чтением святоотеческой литературы», но никак не православный богослов. Дело в том, что, согласно М. Помазанскому, «у православия имеется свой облик исторический, практический, жизненно-бытовой, собственно и являющийся православием в жизни».

Вот оно – то, что римляне называли punctum saliens! Не Христос, не Евангелие, а «жизненно-бытовой» облик православия составляет сердцевину нашей веры… А этот жизненно-бытовой облик включает в себя не только знаменный распев, но и колдовство, и лешего, и водяного, и запрет есть капусту в день усекновения главы св. Иоанна Предтечи, ибо по форме она похожа на голову, и проч.

Естественно, когда эту точку зрения выдвигает В.В. Розанов, вечный оппонент Православной Церкви, или декадент до мозга костей А.М. Ремизов, но в устах протопресвитера, пусть даже «карловацкого», она выглядит по меньшей мере странно. Что же касается Силуана Авернского, то он, безусловно, очень ярко и талантливо сформулировал как раз то, что имел в виду маститый зарубежнический богослов.

Православие с сильно присутствующим в нем языческим элементом: живя близ rue Epie de Bois, так думать, быть может, и допустимо. Но не у нас в России, где язычество, причем в достаточно грубой форме, сегодня торжествует; где люди 18 января идут в церковь за водой, а Евангелия в руках никогда не держали и не испытывают в этом никакой потребности. Люди идут за этой водой, ибо она «помогает»; ходят в Москве на Даниловское кладбище – «к Матронушке на могилку», где какая-то старуха дает им песочек, на котором надо настаивать воду и пить её каждый день, чтобы вылечиться от той или иной болезни; идут к священнику, чтобы он «снял сглаз», или прямо признаются: «Я Евангелие не люблю, я люблю акафисты»… Нас, живущих дома – в России, откровенное исповедание точки зрения, изложенной в письме из Парижа, заставляет хвататься за голову.

У нас сегодня православие, действительно, на подъеме, но пока это православие не святых отцов, не преп. Сергия или св. Тихона Задонского – у нас сегодня это «православие» Розанова, Кузмина, Ремизова, Сологуба, а вместе с ними и прот. М. Помазанского. Все сегодня знают, что постом нельзя есть мясного и молочного, иначе счастья не будет, но мало кто задумывается над тем, что неплохо бы помочь нищему или больному и вообще нехорошо лгать, завидовать и сплетничать – особенно постом. Это как раз Розанов писал, что народ не любит проповеди, но любит акафисты…

Смешавшись с язычеством, это православие стало удивительно злым. Так, например, в книге о блаженной Матроне, которая уже не раз переиздавалась, причем огромными тиражами, и продается почти в каждом храме по всей России, рассказывается, как перед войной какие-то люди будто бы пытались проникнуть в крипту, где покоился св. Иоанн Кронштадтский, чтобы перенести останки батюшки в другое место. И тут святой будто бы сам встал из гроба и воскликнул: «Нечестивцы, потоплю город кровью и уморю голодом». Притчу эту страшно читать, а книгу, в которой она излагается, просто противно держать в руках! Св. Иоанн – пасхальный батюшка, всегда светившийся любовью, – выведен здесь в виде просто-напросто какого-то восточного божества – то ли вавилонского Мардука, то ли львиноголовой египетской богини Сохмет.

А причина всё та же! Евангелие задвигается на второй план, обрядовая сторона веры становится чем-то самодовлеющим и самоценным. Нет и тысячу раз нет! Православие – это всё-таки сам Иисус и Его Новый Завет, а не жизненно-бытовой уклад или образ жизни. И живет оно не какой-то неопределенной метафизикой или уютом русского храма, который я действительно – и пусть не смеется Силуан Авернский – очень люблю, а самим Христом.

Свящ. ГЕОРГИЙ ЧИСТЯКОВ

P.S. Что же касается моего Требника, то он – славянский, изд-ва YMCA-Press (11, rue de la Montagne Ste-Genevieve 75005 Paris), 1986. Чин крещения в нем слово в слово совпадает с тем, что содержится в греческом Эвхологионе, а равно и в старых славянских требниках, издававшихся по благословению Святейшего Правительствующего Синода, поэтому никакого особого русского чина крещения нет. Существует чин крещения согласно византийскому обряду, который может звучать на разных языках, но всегда очень точно и без каких бы то ни было национальных особенностей или добавлений из области народных суеверий.

 

 



Вы можете помочь развитию этого сайта, внеся пожертвование

www.tapirrdidahe.ru
Слово Божие
Помогите Божьему делу
Приглашаем узать больше о христианской вере