Священник Георгий Чистяков
Чего ожидает общество от Православной Церкви в России?
Прошло почти 10 лет с того момента, как Церковь в СССР вернулась к общественному служению. Восстанавливаются храмы и монастыри, строятся новые, достаточно большими тиражами издаются книги и журналы. Люди, которые 5–6 лет тому назад даже во сне не могли себе представить, что будут верующими, стали христианами.
Общество в целом, без сомнения, ждет от Церкви какого-то участия в его жизни и уже давно заранее поддержало Церковь: на вопрос, кто может помочь России выйти из кризиса (не только в морально–психологическом плане, но именно из общего кризиса), основная масса респондентов во время опросов в течение всех этих лет неизменно отвечала — Церковь. Теперь этот ответ уже не звучит так часто, но все же встречается. Так чего же именно ждет общество от Церкви?
Где начинается дорога, ведущая к храму? В основной своей массе люди приходят в Церковь, потому что их толкает туда беда — болезнь, собственная или близких, смерть кого-то из родных, алкоголизм в семье, потеря работы, проблемы с детьми и т. д. Приходят сюда с надеждой, но не на Бога, а на чудо. В результате, эта надежда заводит их в тупик. Они начинают смотреть на Бога, веру и Церковь как на средства для решения их конкретных жизненных проблем. Ищут не новой жизни, а восстановления прежнего благополучия. Используя евангельское выражение, пытаются вливать новое вино в ветхую мехи или ставить на старую одежду заплату из небеленой ткани.
Однако, как только мы начинаем видеть в Боге средство, христианство наше само собой превращается в язычество. Сюда сразу же проникают товарно–денежные отношения, принцип do ut des (лат. — "ты мне — я тебе"). В результате я отдаю деньги не в силу того, что просто этого хочу или пытаюсь тем самым помочь кому-то из тех, кто нуждается в помощи (что естественно для христианина), а в надежде на вознаграждение.
Разумеется, такого рода трансформация христианства происходит у нас далеко не в первый раз в истории — появление интерполированного в трех местах подряд и поэтому настойчиво звучащего как рефрен en phanero (греч. — "явно") в византийских рукописях Евангелия от Матфея (6:4,6,18) выдает стремление редакторов (1) ориентировать читателя на легкий результат и зримую пользу, которая проистекает от того, что ты даешь милостыню, молишься или постишься;"чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно"(Мф.6:4), С добавленным en phanero ("явно") текст приобретает принципиально новое звучание — молись, постись и давай милостыню, и Бог воздаст тебе явно. Причем логическое ударение падает именно на слово"явно", трижды повторенное в тексте, причем во всех трех случаях в конце стиха.
Вообще религиозность большинства в прошлом была нередко нацелена на зримое воздаянию. Не случайно поэтому в "Откровенных рассказах странника" говорится о трёх путях — раба, который служит Богу из страха перед будущими муками, наёмника, служащего в надежде получить награду, и, наконец, сына, который всё, что делает, делает просто из любви к Богу.
Сегодня первые два пути, если использовать терминологию странника, уже никого к Богу не приведут — остался третий, сыновний путь любви, полностью соответствующий духу Евангелия и абсолютно свободный, но с трудом различимый для человека, воспитанного в условиях тоталитаризма и несвободы.
В результате, приходя в храм, человек нередко узнаёт, за сколько и перед каким именно образом поставить свечку, за сколько заказать молебен (с водосвятием или без оного) и т. п., но не получает никаких сведений о том, что Иисус, к Которому мы пришли, может помочь нам изменить не обстоятельства вокруг нас, чего нам так хочется, а нашу жизнь, вернее, даже нас самих, дав нам новые силы и новые возможности. Не узнаем, и что такое Его искупительная жертва, и чем христианство отличается от других религий.
Человек, в поисках помощи, которую надеется полнить от Бога, приходит в храм, где, как правило, совершаются литургии, во время которых причащаются 3–4 прихожанина, господствует чистой воды средневековое"невегласие" и царствуют самые невероятные формы обрядоверия, причем нередко это даже не зависит от священника, который, будучи назначен на такой приход, мог ещё проповедовать, но потом увидел, что это никому здесь не нужно, и просто замолчал, а в результате потерял все имевшиеся некогда у него задатки. Такие приходы в большинстве своем крайне консервативны, что объясняется не консервативностью взглядов духовенства, а диктатом старых прихожанок. Их прошлые заслуги просто неоценимы, ибо именно они в советские времена отстояли и сохранили Церковь, но теперь они и, главное, пришедшие им на смену старушки следующих поколений (в недавнем прошлом вполне советские люди, даже члены партии!) отстаивают крайне консервативные формы церковной жизни, думая, (как заметил в интервью"Независимой газете"от 13 апреля 1996 г. Патриарх Алексий Второй, что они сохранились в неизменном виде чуть ли не с апостольских времен) и не догадываясь, что многие из фанатически защищаемых ими установлений обязаны своим происхождением недавнему и даже советскому прошлому, На таких приходах иной раз чуть ли не самым важным"догматом"Православной Церкви становится требование не чистить зубы перед причащением, говея, не умываться, не мыться три дня после таинства елеосвящения, не есть бананы (ибо это обезьянья еда) и проч.
Если мы хотим, чтобы эта ситуация изменилась или хотя бы ночами изменяться, то необходимо понять, что в центре нашего внимания должна оказаться жизнь беспомощных и бездомных, тюрьма и больница, говоря шире, все, что творится в жизни людей вокруг нас. По слову Иисусову - "Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его:"приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира. Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и Вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне". (Мф.25; 34–36.).
Ограничиваться ритуалом, восстановлением храмов, устройством воскресных школ и православных гимназий абсолютно бесперспективно и, более того, аморально.
Размышляя над словами св. апостола Павла в"Деяниях"(3:6) ( "Серебра и золота у меня нет; а что имею, то даю тебе: во имя Иисуса Христа Назорея встань и ходи"), мы должны понять, что сегодня Церковь призывается не просто к оказанию материальной помощи страждущим, но к устроению (иногда при монастырях, иногда в зданиях бывших военных казарм — это к вопросу о взаимодействии Церкви и армии) домов, где бы бомжи, беженцы и освободившиеся из тюрем лица могли бы жить и трудиться. Пусть сначала таких домов будет совсем немного, но начать эти труды просто необходимо. Программа эта может быть реализована не в границах 5–6 общин, а только всей нашей Поместной Церковью вместе, причем, разумеется, не за один год. Речь идет не о каких-то конкретных мероприятиях, а именно об общей направленности церковной деятельности. Важно, чтобы по ней, а не по контактам с различными государственными структурами, судило о Церкви наше общество, верующие и неверующие люди.
Слова Иисусовы"Вы не знаете, чему кланяетесь"(Ин.4: 22) звучат сегодня особенно актуально. Люди в нашей стране, испытывая религиозные чувства, в подавляющем большинстве не знают, во что они верят. Они приходят в храм причастить или приложить к мощам ребенка, ибо это"полезно для здоровья", и зачастую этим ограничиваются. Причем происходит это не в силу отсутствия возможностей для религиозного образования, а по той причине, что Церковь заявляет о себе сейчас главным образом восстановлением храмов и торжественными богослужениями (ритуалом), но не чем-то другим, не тем служением беспомощным, к которому она призвана по слову Иисусову: "алкал Я, и вы дали Мне есть" (Мф.25, 35).
Когда Церковь будет ориентировать своих чад именно на христианское действие как на главнейшую свою задачу, очень быстро станет ясно, что вопрос в том, как именно, лицом к алтарю или к народу, читать Евангелие во время литургии, и многие ему подобные вопросы для Православия не являются проблемными. Единственная, по сути, для христианина принципиальная проблема заключается в другом — как сделать, чтобы наша вера реализовывалась не только в молитве и постах, но во всей нашей жизни.
В советские времена, когда Церковь была полностью лишена возможности свидетельствовать о Христе делами и религиозность была сведена к т. н."удовлетворению религиозных потребностей", т. е. к одному только ритуалу, вообще типичная для восточного христианства ориентированность на пост, молитву и духовное чтение выросла до чудовищно гипертрофированных размеров. Отсюда и вовлеченность всех почти без исключения верующих в ересеманию (выражение матери Марии) и в борьбу богословского характера. Отсюда и вывод, что без этой вовлеченности в борьбу с "еретиками"нельзя быть православным человеком.
Разумеется, речь идет далеко не о всех приходах и далеко не о всем духовенстве. Говоря об общей тенденции, приходится высвечивать именно те стороны церковной жизни, которые мешают нашему продвижению вперед по дорогам веры.
Выше уже было сказано, что сегодняшнее общество прислушается к нам, христианам, только в том случае, если увидит в нас не веру без дел, а именно"веру из дел", к которой призывает нас апостол Иаков (2:18), не просто сохраняемую в сердце, а, действительно, действующую (energoumene) любовью (Гал.5:6), т. е. проявляющуюся в совершаемых с любовью делах веры. К примеру, что можем сделать мы для алкоголика?
Говорить о том, что алкоголизм является нашей национальной бедой, давно стало общим местом, и приводить факты, это иллюстрирующие, нет поэтому ни малейшей надобности. Как приходской священник, могу только заметить, что не бывает дня, чтобы с рассказом о том, что в семье пьет муж, отец, сын или брат, ко мне не пришло бы 5–7 человек, не меньше. Не редки случаи и женского алкоголизма. Есть населенные пункты, где алкоголизмом страдают почти все взрослые жители, не редок также и детский алкоголизм.
При этом в борьбе с алкоголизмом в мировой практике накоплен огромный опыт. Прежде всего, это движение т. н. Анонимных Алкоголиков, которое распространено по всему миру и повсюду приносит зримые плоды. Программа из двенадцати шагов, предлагаемая этим движением, предусматривает веру в"Силу, более могущественную, чем мы", и в Бога,"как мы Его понимаем", но не представляет собой какую-то новую религию или конфессию. Корректная, но вполне определенная формула ("Сила, более могущественная, чем мы") говорит о Боге во вполне библейских категориях, но оставляет при этом возможность включиться в движение и мусульманам, и иудеям, и агностикам, ещё не определившим свое отношение к вере и религии, и христианам различных исповеданий.
Это обстоятельство не всегда радует православных священников, многие из которых считают движение Анонимных Алкоголиков какой-то сектой или"протестантской затеей". При этом практика показывает, что большинство из людей, пришедших в движение в России, становятся православными и не мыслят своей веры вне Православной Церкви. Американские участники движения и приезжающие из США инструкторы и консультанты не видят в этом ничего плохого, ибо прекрасно понимают, что сама логика жизни ведет русских людей к Православию, как к вере наших предков. Если бы священнослужители на местах поддерживали это движение и, более того, принимали бы в нем участие, это, несомненно, смогло бы оздоровить наше общество (4).
<На сегодняшний день - 2016 - Движение Анонимных Алкоголиков получило благословение Православной церкви в России. Прим. didahe >
В рамках этого движения создаются группы родственников алкоголиков и товарищества молодых людей и подростков, на чьи жизни повлиял алкоголизм членов семьи или близких друзей. На примере лично знакомых мне людей, которых немало среди прихожан моего храма и моих друзей, вижу, до какой степени много дает человеку участие в работе движения"Анонимных алкоголиков". Люди, благодаря тому, что открыли для себя это сообщество, действительно преодолевают алкогольную зависимость, которая разрушала их иногда десятилетиями и со временем глубоко врастают в православие и христианство.
Что же касается позиции многих православных священников, то они сегодня, не предлагая никаких реальных методов сопротивления алкоголизму, выступают против движения"Анонимных алкоголиков"и других, как им представляется, неправославных путей к избавлению от этого недуга. Значительно хуже обстоит дело с помощью тем, кто страдает зависимостью от наркотиков. Отдельные священники делают героические усилия, чтобы помочь ставшим наркоманами молодым людям; в глубинке, где наркоману проще уйти от искушения, ибо там. просто негде достать наркотики, создают общины, вытаскивают людей чуть ли не из гроба, но в целом вопрос о работе среди наркоманов перед духовенством и церковным народом пока не поставлен. Не говорится совсем об этом и в курсах лекций Духовных семинарий.
Вот ещё один из наиболее больных для сегодняшнего дня вопросов — самоубийство. В советские времена самоубийц с официальной точки зрения как бы и не было. Говорить об этой проблеме не рекомендовалось, и в целом самоубийство приравнивалось к антисоветской пропаганде. Поэтому для постсоветского общества вопрос этот тяжел вдвойне — советский критерий отношения к самоубийству просто отсутствует, а каков тут православный критерий, не совсем ясно.
Что о самоубийце"не подобает быти приношение"(т. е. нельзя молиться за литургией), известно из 14–го канонического ответа святого Тимофея, архиепископа Александрийского, жившего во второй половине IV в. и бывшего участником Второго Вселенского Собора. Св. Тимофей говорит об этом как о чем-то известном, что означает, что мы здесь имеем дело с неписаным правилом древней Церкви, но при этом подчеркивает, что "если кто, будучи вне себя, поднимет на себя руки… о таковом священнослужитель должен рассудити, подлинно вне ума соделал сие". Церковь, запрещая приношение за самоубийц вообще, в частных случаях предлагает священнику принимать решение на этот счет самостоятельно, что, к сожалению, делается далеко не всегда. В церковном сознании бесповоротно утвердилась точка зрения, согласно которой молиться за самоубийц недопустимо, и только дома можно читать канон о самовольно жизнь скончавшем.
Эта точка зрения базируется на том тезисе, от которого отталкивается св. Тимофей в своем ответе, однако при этом не учитывается, что, запрещая молитву о том, кто наложил на себя руки, Церковь стремилась таким путем остановить потенциального самоубийцу"напугав его тем, что он не будет даже похоронен по–христиански. При этом ясно видно как из заданного св. Тимофею вопроса, так и из его ответа, Церковь имела в виду, что, как правило, самоубийство человек совершает,"будучи вне себя"или"вне ума". Сегодняшняя психиатрия признает, что действительно в подавляющем большинстве случаев все бывает именно так, а архиереи, как правило, затребовав показания врача и убедившись, что самоубийца был нездоров психически, разрешают хоронить его по–христиански.
Отсюда ясно, что, запрещая приношение за самоубийцу, Церковь делала это только с одной целью — чтобы преградить путь несчастному больному. Теперь ситуация изменилась. Потенциальный самоубийца в большинстве случаев просто не знает о том, что его нельзя будет поминать во время литургии, и вообще этим его не напугаешь, зато правило, включенное некогда в Книгу Правил с благими целями (в условиях, когда психиатрия была не в силах справиться с этой проблемой, Церковь, естественно, брала на себя ответственность за больного психически человека и делала все, что было в ее силах), превратилось из шлагбаума на пути самоубийцы потенциального в палку, которой бьют по голове несчастных родственников самоубийцы состоявшегося.
Я имею в виду тот факт, что в большинстве своем священники игнорируют канонический ответ св. Тимофея и просто отказываются молиться за самоубийц, иногда даже в тех случаях, когда на это получено благословение правящего архиерея. Это крайне тяжело для близких покончившего с собой, которые начинают чувствовать себя в Церкви какими-то пасынками или париями, а зачастую просто отказываются от Церкви, а вслед за этим и от Бога. При этом надо иметь в виду, что самоубийству предшествует психическая болезнь, депрессия, нервные срывы, алкоголизм, наркомания и т. д., что уже до предела осложнило отношения умершего с его родственниками, поэтому они чувствуют за собой вину, пытаются что-то предпринять, идут за помощью в храм и получают необоснованно резкий отказ, если просят там о помощи. Случаев таких тысячи.
Все это говорит о том, что нам необходимо пересмотреть отношение к самоубийству, понять и зафиксировать в церковном сознании, что это почти всегда результат тяжелой болезни, и поставить вопрос о том, как в условиях нашего времени Церковь может принять участие в профилактике тех заболеваний, которые ведут к самоубийству.
Вопрос же о молитве за самоубийц должен быть тщательно изучен и достаточно быстро решен в духе любви Христовой, ибо сегодняшнее состояние 'этой проблемы приводит к тому, что многие из наших соотечественников, веря во Христа, так и не переступают порог храма, а другие уходят из Православия в те протестантские конфессии, где этот вопрос в той или иной форме решен. Что же касается посмертной участи тех, кто сам себя лишил жизни, то нам ли решать, что будет с ними. Наше дело — просить Христа Жизнодавца за тех, кого на самом деле мы (кто-то из нас, живущих) не уберегли от такого конца и не поддержали в их беде, с которой сами они справиться не смогли.
<Примечание 2016: По благословению Патриарха Кирилла в храмах введено совершение "Молитвнного утешения для радственников самоубийц - прим. didahe>
К вопросу о молитве за самоубийц примыкает другой, не менее важный — о молитве за некрещеных усопших. ещё 10 лет назад этот вопрос не стоял так остро, ибо умирали все-таки, в основном, люди, родившиеся до 1917 г. или, во всяком случае, в 20–е гг., когда детей ещё почти все крестили. Солдаты, погибшие во время Великой Отечественной войны, тоже были, в основном, крещеными. В течение последних лет ситуация резко изменилась — умирают теперь некрещеные, зачастую почти дошедшие до веры, до Бога, уже взявшие в руки Евангелие и почти обратившиеся ко Христу. Умирают люди, которые не стали христианами в силу того, что ни в детстве им родители не сказали о вере ни слова, ни потом не нашелся человек, который помог бы им, несмотря на безбожную атмосферу, открыть Бога, — в том, что они не стали верующими, опять-таки виноваты не они, а мы сами. Кроме того, мы, верующие, их должники в том смысле, что на нашем жизненном пути нам встретился тот, кто обратил нас к вере, тогда как в их жизни этого не случилось.
Молитва за некрещеных умерших, разумеется, не может включать в себя канон Чина погребения ("В небесных чертозех доблии мученицы…"), ибо он представляет собой молитвенный плач по христианину, но тропари"Со духи праведных скончавшихся…", ектенья об усопших и молитва"Боже духов и всякия плоти…"здесь вполне применимы, ибо здесь мысль о том, что усопший исповедовал веру христианскую, не присутствует, — в них содержится только призыв к милосердию Божию, и ничего другого.
Естественно, что о молитве за некрещеных ничего не говорится в богослужебных указаниях, доставшихся нам от прошлого, ибо этот вопрос с эпохи Феодосия, т. е. с конца IV в., вообще не возникал, поскольку крещеными были практически все, теперь же, когда он встал перед нами до предела остро, мы, если не решим его, будем в своих собственных глазах выглядеть эгоистами, забывшими, словно об околевших животных, о своих усопших родственниках и друзьях, что абсолютно недостойно христианина.
Думается, что один из самых страшных грехов — это неблагодарность. Именно ее проявим мы к тем, кто умирает сегодня, так и не став верующими, христианами, православными, ибо среди этих людей найдутся наши родные, учителя, врачи, друзья и т. д., лица, сделавшие для нас немало добра и вообще бывшие во многих отношениях чище и лучше нас, что, следовательно, делает их больше христианами, чем мы. Не только келейной молитвы за них ждет от нас Господь, но и общей, церковной.
Знаю я и людей, которые, давно уже уверовав во Христа, отказываются креститься из-за своих усопших, но некрещеных родных, ибо боятся, что, крестившись, будут разлучены с ними в жизни вечной. Здесь так же, как в случае с проблемой самоубийства, необходима серьезная богословская проработка. Не претендуя на решение вопроса (задача мне видится только в том, чтобы этот вопрос поставить!), отмечу все же, что в Евангелии от Луки (12: 47–48 " Раб же тот, который знал волю господина своего, и не был готов, и не делал по воле его, бит будет много; а который не знал, и сделал достойное наказания, бит будет меньше. И от всякого, кому дано много, много и потребуется , и кому много вверено, с того больше взыщут.") содержатся высказывания, вселяющие в меня какую-то надежду на возможность решения поставленной здесь проблемы, — Бог не может быть немилосердным по отношению к тому, кто не знал воли Его и поэтому не творил ее.
Вопрос, сформулированный в отношении усопших, касается и живых. Молитва о некрещеных родственниках и друзьях наших не просто возможна, но необходима. Если ко мне приходят и просят молиться о больном, а он некрещеный и вдруг умрет, — на ком будет грех? Наверное, все-таки на мне. Бог, который говорит в книге Иезекииля (33:11):"не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был", неужели Он не ждет нашей молитвы о тех, кто не просвещен ещё светом веры? И вообще, если мы верим в то, что Бог призвал каждого из нас, верующего и неверующего, из небытия и каждому даровал жизнь, сотворив всех по Своему образу и подобию, как может Он запрещать нам молиться о Своем создании, о потерявшейся овце или драхме? И тем не менее считается, что молиться во время службы о некрещеном нельзя. О том, кто во много раз больше, чем мы, крещеные, нуждается в помощи!
Здоровым общество может быть только в том случае, если в камерах, рассчитанных на 5 человек, не находятся 40, если заключенные не умирают от туберкулеза, не мучаются от грибковых заболеваний и педикулеза и т. л. Священник, который в отличие от родственников заключенного или от представителей разного плана общественных организаций, может попасть внутрь тюрьмы, просто обязан выступать перед властями в качестве печальника о заключенных. Церковь в целом, Святейший Патриарх, епархиальные архиереи непременно должны возвышать голос в защиту тех, кто, находясь в тюрьме, содержится в невыносимых условиях. Да, у государства нет денег, но, пока пенитенциарная система не выйдет из состояния, в котором находится сейчас, нам надеяться не на что. Описывать ужасы советской, а равно и постсоветской тюрьмы смысла никакого нет — о них знают все.
Особо остро стоит вопрос о смертной казни. Притом, что, казалось бы, ясно, что государство, лишая человека (пусть даже самого закоренелого и опасного преступника) жизни, вторгается в ту область, над которой может простираться власть только Бога, даровавшего жизнь этому человеку, именно верующие люди, как показывает опыт дискуссии в радиоэфире, считают, что для поддержания порядка в обществе грешника надо покарать, причем основывают свою точку зрения на евангельских текстах, в частности на Евангелии от Луки 19:27, где говорится:"Врагов же Моих, тех, которые не хотели, чтобы Я царствовал над ними, приведите сюда и избейте предо Мною". Думается, что такая позиция связана с тем, что эти люди пришли в Церковь недавно и зачастую не видят существенной разницы между Православием и полицейским околотком. Но это связано и с другим. Смертная казнь, безусловно, представляет собой один из феноменов, который касается всей нации. На первый взгляд, сегодня приведение в исполнение смертного приговора не имеет ничего общего с казнью Стеньки Разина или Пугачева, на которую глазела чуть ли не вся Москва, однако и теперь совершаемая отнюдь не публично смертная казнь возбуждает инстинкты, высвобождает человеческую агрессивность, которая в нас накапливается и бывает готова обрушиться на кого угодно. (Точно описал это явление И. С. Тургенев в своем очерке"Казнь Тропмана")(5). И по этой причине тоже смертная казнь должна быть неминуемо отменена, так как она ставит под удар психологическое здоровье страны в целом. Именно Церковь должна ясно высказаться по этому поводу. Этого тоже ждет от нее общество, хотя и ориентированное на смертную казнь, но все же каким-то шестым чувством осознающее, что эта его ориентированность основана на грехе.
Однако есть ещё одна причина, по которой сегодня многие из православных людей считают прямо-таки своим долгом защищать смертную казнь. Всем известно, что на Руси одним из немногих принципиальных противников смертной казни был Лев Толстой, являвшийся одновременно"злейшим врагом"Православной Церкви. Раз так, значит, он не прав во всем, — рассуждают наши неофиты, не привыкшие к тому, что истина не всегда бывает двухмерной, а мир не делится на абсолютно правых и полностью неправых. Вместе с тем, архиепископ Никон (Рождественский), бывший ещё в те времена постоянным оппонентом Л. Толстого, утверждал, что те, кто выступает против смертной казни,"это люди без веры, а поэтому и без совести, без чести, это духовные кастраты, у которых все, чем человек отличается от скота, вытравлено, которые, нося образ человека, опаснее всякого зверя и способны на всякую мерзость, на всякое преступление". По мнению преосвященного Никона, смертная казнь — "вот единственное нечто, их сдерживающее, и они знают, что делают, когда кричат о необходимости законопроекта об уничтожении смертной казни для подобных себе, а, главным образом, именно — для себя самих".
Я бы не стал приводить столь обширную цитату из старой полемической статьи, если бы книга владыки Никона под названием"Православие и грядущие судьбы России", откуда взята эта цитата (Свято–Успенский Псково–Печерский монастырь."Новая книга". 1994, с. 72–73), не была бы переиздана теперь тиражом 15 тысяч экземпляров и не продавалась бы повсюду в киосках православной книги. Беда Никона заключалась в том, что будущее России он связывал исключительно с самодержавием, считая, что без самодержавия невозможна православная вера. Видя, что царский режим обречен, он шел на все, лишь бы что-то сделать для его сохранения. И таким образом попал в число яростных сторонников смертных приговоров. При этом архиепископ давно умер, и поэтому нам остается только молиться о упокоении его души, но читатели его, к счастью, живы и, читая этот и другие не менее страшные пассажи, которых в книге немало, думают, что это и есть Православие. Отмечу, что общество ждет от Церкви и того, чтобы она разъяснила, что позиция, подобная той, которую занимал Никон, к Православию не имеет никакого отношения.
С тюрьмой связана ещё одна проблема. Человек, выйдя на свободу, нередко не может вернуться домой, потому что дома просто нет. Жена ушла, детям такой отец не нужен и т. д. К тому же вернуться из мест лишения свободы в маленький городок или в деревню бывает иногда просто невозможно, ибо бывший заключенный вызывает у местных жителей отторжение. С ним не хотят общаться, не берут на работу, не прописывают. Не прописывают освободившихся и в других городах, потому что боятся. В"советском"языке появилось даже новое слово"тюремщик" — это совсем не тот, кто охраняет тюрьму, а как раз освободившийся. Такому человеку некуда деваться, и поэтому он бывает вынужден превратиться в бомжа, или бездомного, чтобы затеряться в подвалах и на чердаках Москвы и больших городов, где можно прожить без документов и, не имея постоянных средств к существованию, за счет милостыни.
Конечно же, мы, христиане, должны оказывать им помощь, но только материальную, но и психологическую — важно добиваться того, чтобы в общественном сознании изменилось отношение к узнику и к освобожденному. На Руси всегда старались заботиться о заключенных, кормить их и одевать, но после революции ситуация сразу резко изменилась, в сознание советского человека было как-то раз и навсегда внедрено, что в тюрьму попадают только враги народа, которые ничего, кроме народной ненависти, не заслуживают.
Сталинские времена ушли в прошлое, в общем, о врагах народа тоже забыто, но резко отрицательное отношение к заключенному или освободившемуся так и закрепилось в нашем сознании. Исправить это положение будет крайне трудно, но это необходимо. Теперь уже немало православных христиан, священников и мирян работают в тюрьмах и помогают освободившимся. Задача заключается в том, чтобы таких людей стало больше, чтобы не единицы, а в целом церковный народ обратился лицом к этой проблеме. Быть может, тогда общество наше вернется к тому нормальному, здоровому отношению к заключенному, которое так глубоко укоренено в нашей истории.
Как больничный священник, я по собственному опыту знаю, что приходить в больницу для того, чтобы утешать, исповедовать и причащать больных, чрезвычайно важно. Но этого недостаточно. Священник должен разделить с больными их жизнь, быть в курсе всех их проблем, помочь им наладить их быт и досуг, а также использовать свое влияние на людей, готовых оказать нуждающимся материальную поддержку, чтобы обеспечить финансирование (особенно в нашей сегодняшней ситуации), если у администрации больницы нет возможности получить эти средства у государства.
Если же вернуться к чисто пастырским трудам священника в больнице, то в нашу задачу входит, без сомнения, налаживание отношений между пациентами и врачами. Именно священник, который представляет третью сторону, не являясь ни пациентом, ни врачом, но, надо надеяться, вызывает уважение и тех, и других, может успешно вмешаться в эту ситуацию и переделать ее, хотя бы в одной конкретной больнице.
Понять, что врачи и пациенты — это коллеги, которые вместе призваны бороться с болезнью и в конце концов победить ее. Такой подход к медицине будет, во–первых, действительно, христианским, а кроме всего прочего, он откроет и перед теми, и перед другими новые возможности. Это касается и так называемых неизлечимых болезней, победа над которыми одерживается далеко не сразу, а создается десятилетиями упорного труда, но труда не только врачей, но и больных. Многие из умерших от острой почечной недостаточности, лейкоза, онкологических или связанных с иммунной системой заболеваний являются в известной степени вместе со своими врачами соавторами тех методов лечения, которые уже после их кончины будут спасать жизни тысяч людей.
В этом соавторстве заключается, несомненно, христианский по сути подвиг больного, который, умирая от своего заболевания, отдает жизнь и кладет душу свою за други своя (Ин. 15:13). Понять, что представляет собой это по–настоящему творческое соавторство, которое может к тому же быть и подлинным братством во Христе, должен и пациент, и врач, и родственники больного. При этом должно уйти в прошлое представление о больном как о"подопытном кролике", которое, увы, достаточно типично как для врачей, так и для пациентов, которые видят во враче не друга, а холодного экспериментатора. Мне постоянно приходится служить молебны о здравии болящих и благодарственные молебны о выздоровлении, но ни в том, ни в другом случае, заказывая молебен, нас почти никогда не просят молиться о враче, чтобы Господь даровал ему мудрость при лечении или благодарить за то, что его руками Бог исцелил болящего.
Более того, в православном сознании сегодня все более укореняется тезис, согласно которому врач вообще если и поставлен Богом, то для того, чтобы лечить неверующих, тогда как верующим следует молиться и просить о помощи Бога, но ни в коем случае не лечиться у врачей. Выступая в прямом эфире, мне приходилось многократно спорить с людьми, развивавшими эту точку зрения и уличавшими меня в маловерии. Я, в свою очередь, указывал на то, что святые Косма и Дамиан, Пантелеймон и Ермолай, Кир и Иоанн были не только чудотворцами, но и врачами, и не случайно изображаются с ковчежцами с лекарствами на святых иконах. Подвиг архиепископа Луки (Войно–Ясенецкого), многие десятилетия совмещавшего архипастырское служение с работой хирурга и профессора в высших медицинских учебных заведениях, тоже ярко свидетельствует о том, что ничего богопротивного в медицине нет. Казалось бы, это до предела ясно, однако вопрос об этом все ставится и ставится и нередко звучит именно не как вопрос, а как прямое обвинение в маловерии. Хотя нельзя же, в самом деле, упрекнуть в маловерии святого Феофана Затворника, который специально покидал затвор и приезжал инкогнито в Москву, чтобы посоветоваться с профессорами–окулистами по поводу своего зрения.
Именно священник и помогающие ему миряне могут изменить в больнице атмосферу, сделав ее теплой и дружеской. То же самое можно сказать и о домах престарелых. Если же касаться чисто практических моментов, то церковь в больнице должна быть открыта для всех, но никого не следует принуждать идти на службу. Пусть человек придет сам. Очень много может дать просто беседа с больными (верующими и неверующими), иной раз без рясы, чтобы люди не стеснялись и сумели увидеть в священнике живого человека, а не должностное лицо. Услышать о его личном опыте веры, а не только о том, во что следует верить. Это тем более важно, что в народе бытует. чтение, что священник верит в Бога как бы ex officio, не в силу своей личной потребности, а по той причине, что обязан верить. Без рясы — другое дело, священник воспринимается не как жрец, а как человек, с ним можно просто поговорить, что иногда бывает крайне важно для больного.
Вообще, наверное, не следует превращать духовное платье в мундир или в знак принадлежности к священнической"касте", было бы лучше, если бы ряса стала одеждой по преимуществу богослужебной, ибо не по внешнему виду своему узнается священник.
Несколько слов об эвтаназии. На эту тему существует огромная литература не только за границей, но и в России, поэтому чрезвычайно обидно, когда этот вопрос решается поверхностно, что нередко бывает в наших СМИ. В общем, конечно, к эвтаназии относится все, что было сказано выше о смертной казни. Однако, если мы будем подчеркивать, что не имеем права отнимать у человека жизнь, которую не мы ему дали, нам могут резонно возразить, что это делается как раз из того самого милосердия, к которому зовет нас Христос, Именно из гуманных соображений была предложена эвтаназия, но только, действительно, гуманна она или нет?
Несколько лет назад в одной телевизионной передаче проф. Далецкий, известный хирург–педиатр, выступал в качестве апологета эвтаназии, причем говорил довольно разумно и убедительно. В ответ в студии встал православный юноша с окладистой, как у старообрядца, бородой и грозно прорычал:"Церковью это запрещено". Далецкому была нужна именно такая реакция. Он засмеялся и сказал, что прежде не слушался КПСС, а теперь не собирается подчиняться требованиям Церкви. Публика встала на его сторону. Ведь вообще сказать"запрещено"человеку сегодняшнего дня, значит, убедить его в том, что, в общем-то, это возможно (принцип"запрещенное может быть разрешено"вытекает из самой семантики слова"запрет"). Не в том дело, что это запрещено, а в том, что страшно и по сути жестоко, хотя внешне все выглядит наоборот. Почему жестоко?
Последние дни умирающего, тяжело и неизлечимо больного человека невероятно трудны, но при этом абсолютно необходимы и удивительны. Они крайне нужны как для того, кто уходит, так и для остающихся родственников. За эти дни человек переживает какой-то особенный духовный рост, ему, с каждым днем теряющему вес и все больше заживо съедаемому страшной болезнью, вдруг удается достичь того, чего не получалось ранее. Происходит это, быть может, в силу того, что человека, как говорится в книге Премудрости (2:23), Бог сотворил для нетления и соделал его образом вечного бытия Своего, ему дается в последние дни каким-то образом ещё здесь приобщиться к вечности этого бытия. Во всяком случае, нередко именно здесь, находясь на краю могилы, многим удается примириться с теми, кого ненавидели, обидели, кто обидел их самих и т. д. Особое значение имеет в эти дни общение с родными и друзьями, бесконечно трудное, но открывающее какие-то принципиально новые и неведомые перспективы в области человеческих отношений. Бывают случаи, когда родные или друзья умирающего всю жизнь помнят то, о чем он говорил с ними в последние часы жизни. Сам я помню, как мой отец говорил:"Я знаю, что тебе очень рано вставать, но посиди со мной ещё . Потом (это"потом"он произносил как-то очень просто) отоспишься". Помню и каждую деталь того, о чем мы тогда говорили.
Эвтаназия, безусловно, избавляет умирающего от мучений физических, а тех, кто его окружает, от мук психологических, но всех нас она лишает какого-то очень важного опыта, без которого мы, быть может, потеряем что-то от нашего человечества. Вкратце замечу, что чрезвычайно важно и то, чтобы люди уходили, окруженные любовью своих близких, и чувствовали это не сквозь больничные стены, а держа кого-то из родных за руку. Не случайно же о человеке говорят, что он умер"на руках"у такого-то. В этой идиоме умирающий сравнивается с маленьким ребенком — и тот, и другой в высшей степени нуждаются в любви и тепле окружающих.
Не приемля гомосексуализм, как явление (Рим. 1: 24–27; 1 Кор. 6: 9–10; 1Тим.1–10), Церковь не может не стремиться помочь человеку, являющемуся жертвой этого "заблуждения"(Рим. 1:27)/ Задача священника заключается не в том, чтобы прогнать, наказать, осудить и т. д. гомосексуалиста или запретить ему считать себя христианином, но в том, чтобы показать ему или ей, что половая жизнь и интимные отношения не составляют в жизни человеческой ее главного содержания. Священник должен объяснить тому, кто пришел к нему с этой бедой, что можно наладить по–настоящему серьезные отношения с людьми, не включая в них сексуальных моментов. Церковь не по той причине отвергает гомосексуализм, что это грешно, но, наоборот, считает, что это грешно, ибо знает, что гомосексуализм заводит людей в тупик. Церковь отвергает гомосексуализм, не ограничивая человеческую свободу, а для того, чтобы спасти человека от тех психологических и житейских перегрузок и катастроф, которые неминуемо ждут на жизненном пути каждого гомосексуалиста.
Гомосексуалиста непременно ждет одинокая старость, жалость друзей и родственников, но смешанная с презрением и брезгливостью, случайные связи и разрушение личности. Главная, быть может, беда тех, кто пошел по этому пути, что в центре их бытия, в самой сердцевине их жизни оказывается не Бог, а эрос, половая близость с лицом своего пола. Именно опыт показывает, что это разрушительно. Гомосексуалиста необходимо вытаскивать, выводить из того тупика, в котором он оказался, возможно, и при помощи создания общин, которые состояли бы из неженатых и незамужних лиц, непременно и того и другого пола, общин, в которых эти люди могли бы почувствовать себя дома. Постепенно вырастая из своего заблуждения, они даже в том случае, если брак с лицом иного пола все равно будет для них неприемлем, в конце концов избавятся от своего эротизма и станут настоящими христианами. Однако нельзя упускать из виду, что для такого вырастания требуются не месяцы, а долгие годы и, следовательно, особая программа, осуществляемая при каком-либо центре психического здоровья, т. е. при нецерковной структуре, но при участии духовенства и тех верующих, которым эта работа будет поручена священноначалием.
Не менее серьезно надо подходить и к судьбе транссексуалов. Мы не можем сегодня решить вопрос о допустимости хирургического вмешательства для смены пола, но при этом не должны забывать и того, что в прежние времена как Церковь в целом, так и отдельные христиане относились к вопросу о транссексуалах с чрезвычайной деликатностью и целомудрием. Так император Александр 1 сам взял под свою защиту кавалерист — девицу Надежду Дурову и даровал ей фамилию Александров, образованную от его собственного имени. Известно, что в Киево–Печерской Лавре в конце XVIII в. подвизался старец Досифей, как известно, благословивший на тесный путь иноческий преп. Серафима Саровско–го. В тайну старца при его жизни, чуть ли не единственная, была посвящена императрица Елизавета, которая устроила жизнь этого подвижника, хотя знала, что в миру он был девицей Дарьей Тяпкиной, происходившей из дворян Рязанской губернии. Можно привести примеры и из истории древней Церкви, когда женщина подвизалась в мужском платье и трудилась на ниве Христовой именно как инок мужеска пола (6).
Дело здесь не в порочности или извращенности того или иного человека, а в чем-то другом. Как решать эту проблему? Прежде всего, с любовью, думая не о самой проблеме, а о конкретных людях, ставших жертвами какой-то аномалии, а во–вторых, исходя из опыта Церкви, о котором было сказано выше.
Человек в сегодняшней России, живя в условиях стресса, срывов, перманентного переутомления, недосыпания, нервного и психического истощения и т. д., зачастую бывает просто не в силах справиться с теми ситуациями, в которых он оказывается. В результате даже в тех случаях, когда выход из таких ситуаций есть, человек не может его найти, ибо ему не хватает устойчивости. На исповедь люди, во всяком случае их половина, если не больше, приходят не с грехом, а с какой-то проблемой, с бедой или с рассказом о ситуации, перед которой они оказались бессильны. Задача священника заключается не в том, чтобы дать ответ на любой вопрос или принять решение за того, кто пришел на исповедь, а в чем-то ином принципиально. Священник должен помочь своему прихожанину обрести устойчивость, стать крепче. Важно воспитывать в наших прихожанах не зависимость от своего духовника или от какого-либо другого пастыря, а самостоятельность.
Священникам остро не хватает психологической подготовки, поэтому необходимо их сотрудничество с психологами, бояться этого не надо, наоборот, следует искать путей к совместной работе с психологом, психотерапевтом и даже с психиатром для того, чтобы не делать работу друг за друга, а каждому заниматься именно тем, в чем он может помочь своему прихожанину или пациенту. У нас же постоянно получается, что священник пытается заменить собой психотерапевта, а последний, обрекая себя на заведомые неудачи, силится осуществлять именно духовное руководство жизнью своих подопечных.
Есть ещё одна проблема, связанная с тем, что у нас люди боятся психиатров из-за того, что советская психиатрия была карательной, причем карала она не только диссидентов, но и простых советских граждан. Нам необходимо наладить по–настоящему рабочий контакт с психиатрами, потому что и сейчас страх пациентов перед врачом не всегда бывает необоснован. Так, например, многие психиатры вообще считают всякую религиозность проявлением психического нездоровья.
В силу того обстоятельства, что в армии самое широкое распространение имеют неуставные отношения, коррупция и т. п., ясно одно — здоровой она станет только в том случае, если будет поставлена под жесткий контроль общества, именно общества, а не государства. В том, наверное, и заключается одно из главных преступлений советской власти, что она вывела из-под контроля общества все, что делается в армии, в милиции, в ФСБ и в других государственных структурах. Если же самые разные общественные организации и в том числе Церковь сумеют взять ситуацию в этих структурах под свой контроль (речь, разумеется, идет о положении людей, которые задействованы в этих структурах, по сути дела — о правах человека), то вся напряженность в этой сфере будет.
Церковь, если она будет занята одним только обновлением литургической жизни, без сомнения, останется непонятой ни обществом, ни своими собственными членами. Христос зовет нас не к обновлению богослужения, а к обновлению жизни в целом.
За 1000 лет на Руси накоплен огромный духовный опыт, однако он будет обесценен и отвергнут, если от принципа преподобного Венедикта ora et labora (молитва и труд) останется только ora. Молитва без дела мгновенно превращается в пустые, мертвые и, используя выражение Николая Гумилева, дурно пахнущие слова, а труд без молитвы обнажает свою безблагодатность и, несмотря на то, что трудящийся не жалеет сил, в результате не приносит плода.
Сегодня наша Церковь стоит на перепутье. Одна из возможных ее дорог связана с обновлением лишь внутренней жизни Церкви. Эта дорога идет через внутрицерковные ссоры и конфликты, что абсолютно понятно, ибо, избрав ее, Церковь как бы дистанцируется от всего того, что происходит вне ее стен, и обращает все внимание лишь на саму себя. В результате церковные люди начинают бороться не с теми бедами, о которых говорилось выше, а просто друг с другом.
Вторая дорога ещё хуже. Она связана с концентрированием всей духовной жизни вокруг ритуала, его тщательного сохранения в традициях XIX века и в сведении вмешательства в реальность к требоисправлению. Когда думаешь о том, почему сейчас появилось немало людей, которые, видя в Евангелии свою жизненную программу, при этом не идентифицируют себя ни с какой конфессией и стараются держаться как можно дальше от любого храма или молитвенного собрания, понимаешь в конце концов, что их выбор связан с тем, что в Церкви они не видят реальной жизни, обращая внимание только на ее ритуальную жизнь. Это понятно, ибо притом, что в Церкви сегодня по сравнению с тем, что было 10 лет тому назад, очень многое изменилось, однако ее место в обществе все ещё не выявлено.
Церкви предлагается место где-то рядом с государственным гербом и флагом. Место то ли ритуального, то ли идеологического ведомства. Но тот, кто уже открыл для себя Евангелие, все-таки ждет от Церкви другого — реального участия в обновлении человеческой жизни, когда наше исповедание будет выражаться не только в словах, но в каждом нашем шаге и каждом нашем деле.
Примечания редакции
(1) Согласно критическим изданиям Нового Завета, слово"явно"в 6–й главе Евангелия от Матфея является позднейшей вставкой, которая датируется V веком.
(2) Откровенные рассказы странника духовному своему отцу. Paris: YMCA-PRESS, 1989.
(3) Монахиня Мария (Скобцова Елизавета Юрьевна), 1891–1945.
(4) Проблема алкоголизма в России и борьбы с этим социальным злом обсуждается и на страницах Журнала Московской Патриархии — официального органа РПЦ. В материале, подготовленном Е. Житиневой, бывший психиатр и врач–нарколог, а ныне священник Алексий Бабурин рассказывает о масштабах этой трагедии, захватившей даже духовенство. Став священником, О. Алексий не оставляет и своей профессиональной врачебной практики. После стажировки в Италии, где он прошел курс подготовки по программам помощи алкоголикам и наркоманам, он принимает участие в разработке и адаптации современных зарубежных методик,"приведения их в соответствие с русской культурой и Православием". Священник Алексий Бабурин и его сотрудники работают под непосредственным руководством архиепископа Солнечногорского Сергия (фомина), управляющего делами Московского Патриархата, и. о. председателя Отдела по церковной благотворительности и социальному служению РПЦ, и сотрудничают с итальянским центром помощи алкоголикам. Связь эта возникла благодаря инициативе известного католического священника дона Сильвио Франка, известного своей расположенностью к православию и России. Он выступает как меценат антиалкогольной программы, являющейся на сегодня самой современной — она признана Всемирной организацией здравоохранения.
Отец Алексий считает, что деятельность всевозможных групп по поддержке людей, решивших порвать с алкогольной зависимостью, крайне необходима, они должны стать подспорьем в антиалкогольной работе священника. Говоря о том, что делается в этом плане в России, он сказал следующее:"… существуют и сообщества анонимных алкоголиков, и группы, где используется метод Шичко, вполне приемлемый с православной точки зрения, и Лига трезвости; существует общество"Оптималист", которое пытается как-то занять алкоголиков, организовать их досуг. Наш метод тоже находит применение — сейчас образовалось уже девять клубов, хотя это, конечно, ничтожно мало. Мы провели два семинара с помощью итальянских коллег (профессора Ренцо Де Стефани и его сотрудников), так называемые"курсы руководителей семейных клубов трезвости", подготовлено более ста человек добровольцев. Но пока ещё мало кто откликнулся на наш призыв открыть при том или ином приходе подобные группы".
Говоря о деятельности движения"Анонимных алкоголиков", священник Алексий Бабурин определил их методические разработки, как не соответствующие православному пониманию"истин веры". "У этого метода много достоинств, но все положительное перечеркивается попыткой внедрить в сознание пациентов представление о Боге, отличное от православного: организаторы групп оперируют понятием какой-то абстрактной "высшей силы". Мне приходилось беседовать с профессионалами, работающими в этом движении, убеждать их в том, что, если они хотят получить благословение Святейшего Патриарха на свою деятельность, необходимо согласовать ее с миропониманием православных людей, причем сделать это можно без всякого ущерба для методики. Однако организаторы групп анонимных алкоголиков отвечают, что этого не позволяют условия патента (методика разработана в США); с их точки зрения, речь идет о"пустяке"который вряд ли помешает человеку быть православным и ходить в храм". (Е. Житинева Избави нас от страстей и горьких болезней, — Журнал Московской Патриархии, 1996, N2, с. 32–36.)
(5) Тургенев И, С. Литературные и житейские воспоминания. Казнь Тропмана. — Тургенев И. С. Собр. соч. М., Гос. изд. худ. лит., 1956. Т. 10, с. 395–419.
(6) В этой связи, вероятно, можно было бы упомянуть и о канонизированной Русской Православной Церковью в 1988 г. блаженной Ксении, подвизавшейся в начале XIX века в Санкт–Петербурге в подвиге юродства, которая носила не только мужское платье, но и мужское имя. См. В. Кузьминский. Блаженная странница. Журнал Московской Патриархии, 1996, N2, с. 69–74.
Данная статья напечатана в альманахе"Диа–Логос. Религия и общество.",
М., 1997,"Истина и жизнь".
Распространение приветствуется.
Просьба ставить гиперссылку при копировании.
Вы можете помочь развитию этого сайта, внеся пожертвование
