Священник Георгий Чистяков
Журналист Александр Никонов, предлагая нам отделить нравственность от морали, ставит вопрос чрезвычайно важный и, надо сказать, делает это с блестящим остроумием... но не доводит дело до конца. Действительно, есть в нашей жизни что-то, напрямую связанное с самою сутью добра и зла и тех границ, что отделяют одно от другого (по Никонову, это «нравственность»), но есть и сумма установившихся в обществе норм поведения (по Никонову, «мораль»).
Видоизменяясь из века в век, мораль всегда связана с представлениями о приличии. К примеру, в Китае долгое время (не знаю, как теперь) считалось неприличным смеяться, раскрывая рот, как делают европейцы. Понятно, что к вопросу о добре и зле подобные неприличия не имеют никакого отношения, хотя, глядя изнутри конкретной эпохи, конкретной культуры, мы этого не видим в упор. Более того: нормы поведения, правила приличия кажутся нам иной раз чем-то невероятно важным во всех смыслах и с любой точки зрения, а проходит лет двадцать -- и становится просто смешно! Ведь казалось гражданам СССР, что в шортах по городу могут разгуливать только безнравственные люди... Все это как раз то, что англичане называют словом victorian, то есть «викторианский» в самом дурном смысле -- «комильфо» или «не комильфо», иными словами, «как то положено» или, наоборот, «не рекомендуется». В каждую эпоху, в каждой религии, в каждом сословии есть своя мораль, свой «обычай» -- так в половине случаев переводится с латыни слово mos, moris.
Однако латинское слово также обозначает и нечто другое: нрав человека, его спонтанную, идущую не от рассудка и воспитания, но откуда-то из самых глубин сердца реакцию на проявления добра и зла, вне какой бы то ни было зависимости от норм общественного приличия. Эта реакция, которую Владимир Соловьёв в своей великой книге «Оправдание добра» характеризует как безотчетный инстинкт стыда, превратившийся в «ясный голос совести, укоряющей человека <...> за всякую неправду», присуща каждому нормальному, не зажатому, не изуродованному воспитанием и фобиями человеку.
Это мораль (уже не в бытовом, а в самом высоком смысле слова), о которой говорит Вольтер. «Мораль есть у христиан, но не у язычников», -- цитирует «фернейский старец» одного из своих современников и восклицает: «А как же быть с моралью Сократа, Залевка, Харонда, Цицерона, Эпиктета и Марка Антонина? <...> Есть только одна мораль, как есть только одна геометрия!» Конечно, продолжает Вольтер, мало кто читает Цицерона, но всякий, кто начинает размышлять о добре и зле, сам того не зная, становится продолжателем Цицерона. Конфуций не изобрел этическую систему, но просто нашел её в сердце человека. Каждого. Не только китайца.
Мораль, по Никонову, скорлупа догм, которую следует разрушить. Мораль, по мнению Вольтера, не имеет ничего общего с догмами. Потому что догмы всегда различны, а мораль -- от этого никуда не денешься -- у всех одна. «Что это значит?» -- спрашивает Вольтер. Это значит, что мораль, как и свет, приходит от Бога.
Эта мораль (в понимании А. Никонова -- «нравственность») на самом деле голос совести, «даймонион» Сократа, милосердие, которому учит Христос, призывая нас ощущать боль другого как свою собственную.
Это мораль, о которой говорит один из героев Чехова: «Как вот возьмешь из-под курицы яйцо, а в нем цыпленок пищит, так во мне совесть вдруг запищала и... я всё думал: есть Бог!»
Прежде чем раздавить скорлупу, давайте прислушаемся: не пищит ли внутри цыпленок?
http://www.ogoniokdidahe.ru/archive/2001/4717/42-18-19/
Распространение приветствуется.
Просьба ставить гиперссылку при копировании.
Вы можете помочь развитию этого сайта, внеся пожертвование
