«Чистилище»: Путешествие из страны греха к свободе

В Париже, напротив Собора Парижской Богоматери, только на другом берегу Сены, есть маленькая греческая церковь Saint-Julien-le-Pauvre, святого Юлиана Бедняка. Известно, что туда ходил Данте, когда он жил в Париже. В этой церкви он исповедался, в этой церкви он причащался. И сегодня, продолжая разговор о творчестве Данте Алигьери, продолжая разговор о его «Божественной комедии», я бы хотел именно на церковную сторону жизни Данте, на литургическую сторону его жизни и его творчества обратить особое внимание.

Церковь Сен Жульен де Повр

Данте отправляется в чистилище, потому что этого страстно желает Беатриче, прежде всего ради себя самого, чтобы там он ещё при жизни, ещё до смерти сумел очиститься от своих грехов. В 30-й песне, уже в самом конце рассказа о Чистилище он говорит об этом сам, только устами Беатриче. Она восклицает:

Он устремил шаги дурной стезей,
К обманным благам, ложным изначала,
Чьи обещанья – лишь посул пустой.

Напрасно я во снах к нему взывала
И наяву, чтоб с ложного следа
Вернуть его: он не скорбел нимало.

66

Так глубока была его беда,
Что дать ему спасенье можно было
Лишь зрелищем погибших навсегда.

(Чистилище, XXX, 130-138).

Поэтому она отправляет его сначала в Ад, а потом даёт возможность подняться в Чистилище. Значит, речь идет здесь о мысленном путешествии на крутую гору, ибо именно как гора изображается у Данте Чистилище. Это гора с крутыми склонами. Иногда наверх ведёт лестница, иногда приходится карабкаться по тропинке, почти отвесной, всё выше и выше. Данте в этой, второй части своей поэмы рисует нам путь наверх, путь, который напоминает, действительно живо напоминает «Лествицу» преподобного Иоанна.

В «Чистилище» у Данте во множестве присутствуют латинские литургические тексты. Первый из них – "In exitu Israel" - «Когда выходил Израиль» из Египта. Напомним, что в одном из писем Данте приводит именно этот псалом, говоря, что здесь в аллегорической форме речь идёт о том, как душа от тягости греха переходит к блаженному состоянию. Это вот путешествие души из страны греха к свободе и изображается в «Чистилище», во второй части «Божественной комедии».

Это путь. Путь от рабства, из страны греха, который ведёт на свободу. «Нет ничего дороже, чем свобода!» – восклицает Данте в своем трактате «Монархия», быть может, вспоминая цицероновское* "О dulce nomen libertatis" – «О, сладкое имя свободы!», быть может, просто, от сердца, из глубины души.

(*Марк Туллий Цицерон . Речь против Гая Вереса. (Вторая сессия, книга V, "О казнях", 70 г. до н.э. ) II, 5 (LXIII, 163))

Путь его сейчас идёт наверх. Иногда он бесконечно труден, этот подъем. Иногда он вдруг становится лёгким. И это значит, что ещё один грех уже преодолен, что ещё один грех уже побеждён. Все 33 песни второй части его «Божественной комедии», как внутренний стержень, пронизывает один текст. Это начало Нагорной проповеди из латинского Евангелия от Матфея - Запо -

68-69

веди блаженств, к которым Данте обращается с самого начала и вплоть, практически, до конца своего восхождения по горе Чистилища:

Так здесь к другому кругу тесный след
Ведёт наверх в почти отвесном скате;
Но восходящий стенами задет.

Едва туда свернули мы: "Beati
Pauperes spiritu", – раздался вдруг
Напев неизреченной благодати.

О, как несходен доступ в новый круг
Здесь и в Аду! Под звуки песнопений
Вступают тут, а там – под вопли мук.

(Чистилище, Песнь XII, 106-114).

Beati Pauperes spiritu – «Блаженны нищие духом – раздался вдруг напев неизреченной благодати». И дальше, через несколько страниц:

Уже мы подымались, и "Beati
Misericordes!" пелось нам вослед
И "Радуйся, громящий вражьи рати!"
Мы шли всё выше…

(Чистилище, Песнь XV, 37-40).

Beati Misericordes – «Блаженны милостивые». Листаем текст «Божественной комедии» дальше.

…И мы вступили в тень
Высокой лестницы, свернув налево;
И я, взойдя на первую ступень,

Лицом почуял как бы взмах обвева;
«Beati, – чей-то голос возгласил, –
Pacifiсi, в ком нет дурного гнева!»

(Чистилище, Песнь XVII, 64-69).

70

«Блаженны миротворцы». Хор по латыни сопровождается оркестром итальянского стиха, и так звучит эта удивительная музыка Дантова «Чистилища», в основу которой положены заповеди блаженств.

Вдруг раздалось: «Придите, здесь ступени», –
И ласка в этом голосе была,
Какой не слышно в нашей смертной сени.

Раскрыв, подобно лебедю, крыла,
Так говоривший нас наверх направил
Туда, где в камне лестница вела.

Всё выше и выше ведет путников Данте и Вергилия ангел:

Он, обмахнув нас перьями, прибавил,
Что те, "qui lugent", счастье обрели,
И утешенье, ждущее их, славил.

(Чистилище, Песнь XIX, 43-51)

Qui lugent – «кто плачет». Плачущие из ещё одного стиха Нагорной проповеди: «Блажени плачущии, яко тии утешатся». Дорога идет всё выше и выше.

Уже был ангел далеко за нами,
Тот ангел, что послал нас в круг шестой,
Ещё рубец смахнув с меня крылами...

Ещё от одного греха очистился Данте.

И тех, кто правды восхотел святой,
Назвал блаженными, и прозвучало
Лишь "sitiunt" – и только – в речи той...

(Чистилище, Песнь XXII, 1-6).

"Beati", «блаженны» – дальше звучание латинской речи растворяется в итальянском оркестре и слышно только одно слово: sitiunt - «которые жаждут». Разумеется, Дан-

те здесь цитирует слова Иисусовы: «Блажени алчущие и жаждущие правды, яко тии насытятся».

И я, чьё тело снова легче стало,
Спешил наверх без всякого труда
Вослед теням, не медлящим нимало...

(Чистилище, Песнь XXII, 7-9).

Дальше выше и выше поднимается Данте.

…Меркнул день, сгорая,
Когда Господень ангел встретил нас.

"Beati mundo corde!" воспевая
Звучней, чем песни на земле звучны,
Он высился вне пламени, у края.

(Чистилище, Песнь XXVII, 5-9).

Beati mundo corde! – «Блаженны чистые сердцем». Блаженства, евангельские блаженства, начало Нагорной проповеди, – вот программа духовного роста. Не всякий читатель «Божественной комедии» это заметит, но все, если сконцентрируют своё внимание, в конце концов увидят, что здесь, в «Чистилище», упомянуты все девять блаженств из Нагорной проповеди. Так или иначе, но процитировано все её начало, весь тот удивительный псалом, который нами поется в начале Божественной литургии, перед Малым входом. Это как раз тот текст, который задаёт тональность всему остальному, что есть во второй части «Божественной комедии», всему остальному, что есть в «Чистилище». Это тот стержень, вокруг которого вырос монолит центральной части Дантовой поэмы.

Есть ещё одно, несомненно, литургическое место во второй части «Божественной комедии», в Дантовом «Чистилище». Это начало 11-й песни, представляющее собой перевод молитвы «Отче наш» - «Pater noster». Двадцать строк включают в себя практически весь текст молитвы

Господней на итальянском, но близком к латинскому тексту языке, и текст этот сопровождается итальянским оркестром. К нему, к простому древнему тексту, Данте прибавляет свои молитвенные воздыхания:

О наш Отец, на небесах царящий,
Не замкнутый, но первенцам своим
Благоволенье прежде всех дарящий,

Пред мощью и пред Именем Твоим
Да склонится вся тварь, как песнью славы
Мы твой сладчайший Дух благодарим!

Да снидет к нам покой Твоей Державы,
Затем что сам найти дорогу к ней
Бессилен разум самый величавый!

Как, волею пожертвовав своей,
К тебе взывают ангелы "Осанна",
Так на земле да будет у людей!

Да ниспошлётся нам дневная манна,
Без коей по суровому пути
Отходит вспять идущий неустанно!

Как то, что нам далось перенести,
Прощаем мы, так наши прегрешенья
И ты, не по заслугам, нам прости!

И нашей силы, слабой для боренья,
В борьбу с врагом исконным не вводи,
Но охрани от козней искушенья!
От них, великий Боже, огради

(Чистилище, XI, 1-22).

Это латинско-итальянское песнопение, эта в основе своей написанная почти на латыни молитва, включенная в итальянский стих, включенная в удивительно звучные Дантовы терцины, звучит, как голос на фоне мощного органа. Вообще, не только здесь, но в «Божественной комедии» в целом, очень большую роль играет музыка.

Музыка играет удивительно большую роль в «Божественной комедии». В одном месте Данте говорит:

Я поднял взор, когда она взгремела,
И услыхал, как сквозь отрадный гуд
Далекое «Te Deum» долетело.

И точно то же получалось тут,
Что слышали мы все неоднократно,
Когда стоят и под орган поют.

И пение то внятно, то невнятно.

(Чистилище, IX, 139-145).

Io mi rivolsi attento al primo tuono,
e 'Te Deum laudamus' mi parea
udire in voce mista al dolce suono.

Tale imagine a punto mi rendea
ciò ch'io udiva, qual prender si suole
quando a cantar con organi si stea;
ch'or sì or no s'intendon le parole.

ВРЕЗКА из САМИМ СОБОЙ

Церковь во время Обедни*. Все встают для пения, звучит орган – и латинские слова молитвы то слышны, но почти растворяются под звуки органа. Так слышится

нам в стихах Данте и начало Нагорной проповеди, и молитва «Отче наш», и "Gloria in excelsis" – начало Великого славословия, которое, согласно римскому обряду, поется в начале Обедни, и "Te lucis аnte terminum", вечерний гимн, который звучит ежедневно во время вечернего богослужения, как наша молитва «Свете тихий»:

Te lucis аnte terminum - «Перед закатом солнечным Тебе, Создатель, молимся», и "Agnus Dei", который поется в самом конце литургии, уже после «Отче наш», перед причащением, и "Salve, Regina", молитва, обращенная к Матери Божией, обычно она поется уже после отпуста, уже когда литургия закончена, как мы поем после Всенощной «Взбранной Воеводе победительная».

[*Обедня - то же, что и Литургия, главное христианскре богослужение. Нa Западе называется также Мессой - прим. didahe]

Итак, Данте и музыка. Данте и литургическое пение. Данте и тот звук органа, смешивающийся с латинским песнопением, которое он слышал в церкви Saint-Julien-le-Pauvre на берегу Сены в Париже. Данте прокладывает дорогу не только для поэзии, но и для музыки, и для богословствования, свободного от наследия средневековой схоластики, и для философии, и ещё для живописи.

церковь Saint-Julien-le-Pauvre сегодня

Ни Джотто, ни Фра Беато Анжелико ещё не родились, а их фрески уже существуют на страницах «Божественной комедии»! Только не в виде богословия в красках, а в словесной форме, в Дантовых терцинах, таких удивительных и таких ни на что другое не похожих.

Благовещение, Х песнь Чистилища:

Тот ангел, что земле принёс обет
Столь слезно чаемого примиренья
И с неба вековечный снял завет,

Являлся нам в правдивости движенья
Так живо, что ни в чём не походил
На молчаливые изображенья.

Он, я бы клялся, "Ave!" говорил
Склонившейся жене благословенной,
Чей ключ любовь в высотах отворил.

75

В Её чертах ответ Её смиренный,
"Ессе ancilla Dei", был ясней,
Чем в мягком воске образ впечатленный.

(Чистилище, X, 34-45).

Вот всего лишь четыре терцины, но в этих терцинах так изображается Благовещенье, что ясно: не было бы этой странички в «Божественной комедии», не было бы и того «Благовещенья» Сандро Боттичелли, которое теперь мы можем видеть в Москве в Музее изящных искусств. Не было бы того удивительного «Благовещенья» Фра Беато, которое сейчас часто публикуется в книгах, посвященных его творчеству. Не было бы, наверное, и многих других фресок итальянского Возрождения. Данте и тут оказывается первопроходцем.

Очень большое место в размышлениях Данте во время его восхождения по горе чистилища занимают молитвы об усопших. Король Манфред, который правил в Неаполе, просит поэта передать его дочери Констанце, чтобы она молилась о своем отце. «От тех, кто там, вспомога здесь большая», – говорит Манфред Данте. Это какая-то очень важная тема, тема, которая проходит в качестве ключевой через всю кантику, посвященную чистилищу. Один из усопших, одна из теней говорит:

Я, первый здесь взывая к состраданью,
Прошу тебя: когда придешь к стране,
Разъявшей землю Карла и Романью,

И будешь в Фано, вспомни обо мне,
Чтоб за меня воздели к небу взоры,
Дабы я мог очиститься вполне».

(Чистилище, V, 67-72).

Так что же такое молитва об усопших? Нужна она или нет? Данте сам еще не может окончательно ответить на этот вопрос и спрашивает Вергилия:

Я начал так: «Я помню, светоч мой,
Ты отрицал, в стихе, тобою спетом,
Что суд Небес смягчается мольбой...»

(Чистилище, VI, 28-30).

Данте имеет в виду стих из «Энеиды» Вергилия из 6-ой книги, где римский поэт говорит: «Властную волю богов приклонить не надейся мольбами» (Эн., VI, 376). Итак:

"Ты отрицал, - восклицает Данте, -

...в стихе, тобою спетом,
Что суд небес смягчается мольбой;

А эти люди просят лишь об этом.
Иль их надежда тщетна, или мне
Твои слова не озарились светом?"

Он отвечал: «Они ясны вполне,
И этих душ надежда не напрасна,
Когда мы трезво поглядим извне.

Вершина правосудия согласна,
Чтоб огнь любви мог уничтожить вмиг
Долг, ими здесь платимый повсечасно».

(Чистилище, VI, 29-39).

Горенье живых - foco d`amor, горенье сердец – это то главное, чего ждут от нас усопшие. К такому выводу приходит в 6-ой песне «Чистилища» Вергилий, и эта мысль становится особенно дорогой для Данте. В поэтической форме, доверясь своей интуиции поэта и верующего, поэта и христианина, Данте объясняет нам, людям XX века, смысл нашей панихиды, смысл заупокойного поминовения усопших, молитвы, которую они так ждут и которая так необходима как усопшим, так и живым.

Во второй кантике «Божественной комедии» огромное место занимает латинский литургический стих, латинская литургическая поэзия и вообще латинская молитва.

Если же мы откроем третью кантику, о которой говорили в прошлый раз, если мы обратимся к терцинам Дантова «Рая», то мы увидим, что там латыни уже почти нет. Там слова наших молитв уже не нужны. Там нет ни цвета, ни слова - там только свет.

Выдержки из ответов на вопросы:

Г.Ч.: Дантово "Чистилище - это воего рода лестница, по которой поднимается он, живоё ещё человек, для того, чтобы преодолеть свою греховность, длятого, чтобы победить свои слабости и пороки. ЭТО ТА ГОРА - ПОДНЯТЬСЯ НА КОТОРУЮ ЗОВЁТ ОН НАС, СВОИХ ЧИТАТЕЛЕЙ, КАЖДОГО И КАЖДУЮ ЕЩЁ ПРИ ЖИЗНИ, ЕЩЁ ДО ТОГО МОМЕНТА, КОГДА НАШИМ РОДНЫМ И НАШИМ ДРУЗЬЯМ ПРИДЁТСЯ за нас молиться как за успоших.

Что же касается темы нашего сегодняшнего эфира, то Данте – больше, чем Италия и итальянская культура. Данте – католик по рождению и крещению, по формальной своей принадлежности, но Данте, конечно, больше, чем католическая культура и чем мировоззрение любого из его современников. Такие люди, как Данте или Шекспир, такие люди, как Достоевский или Пушкин, уже не принадлежат ни своему народу, ни своему исповеданию. Они уже становятся, в лучшем смысле этого слова, гражданами Вселенной. <...>

Вопрос: Ваша передача прекрасная Я человек в возрасте и чттала Данте не полностью: я читала его по детской школьной книге с сокращениями. Сейчас я держу её в руках. И ТУТ В ПРЕДИСЛОВИИ ПИШЕТСЯ, , ЧТО ЭТО ПРОИЗВЕДЕНИЕ БРОСАЕТ ВЫЗОВ СИЛЬНЫМ МИРА СЕГО: "рИМСКИМ Gfgfv место в аду". Вы прекрасно знаете произведение Данте: есть ли там эжто? Рассматривается ли это так? Или этастарое коммуничстичяеское мышление? Что вы можете сказать?

Г.Ч.: Я могу сказать

133 "Брат, встань! – ответил этот дух безликий. -
Ошибся ты: со всеми и с тобой
Я сослужитель одного владыки.

136 Тому, кто звук Евангелья святой,
Гласящий «Neque nubent», разумеет,
Понятно будет сказанное мной.

Мы все

Вопрос: опопоп

Вы знаете, во-первых, Пушкина и Достоевского и многих других давайте не будем приватизировать. Мы, русские, оказались по счастливому стечению обстоятельств соотечественниками этих людей. Наша земля их вырастила и подарила всему миру, подарила всему человечеству, так же как подарила всему человечеству Данте или Петрарку, Джотто или Фра Беате Анжелико Италия, так же как Англия подарила всему миру Шекспира. Мне кажется, что сегодня мы больше должны думать о том, чтоб подарить хоть что-то другим, чем пытаться определить свою собственную идентичность, сохранить ее и не дать от нее ничего другим. <...>

У Данте удивительное видение земли, которую он как-то воспринимает всю в целом, как что-то абсолютно внутренне единое и на самом деле очень небольшое. Сегодня, в XX веке, стало ясно, что земля действительно очень маленькая. И мы с вами должны помнить, что если мы в средние века были одни русскими, другие французами, третьи итальянцами, четвертые немцами, пятые голландцами и так далее, то сегодня мы прежде всего земляне. Мы прежде всего все вместе, все без исключения внуки Адама и Евы, выходцы из одной семьи и жители одной маленькой планеты.

[Здесь обрывается в книге публикация ответов на вопросы]

Вы понимаете, ведь железный занавес невозможен не только сегодня, он не был возможен даже и в сталинские времена, потому что, между прочим, Данте Лозинский переводил в сталинские времена. Он не был возможен и в XVIII, и в XVII, и в XVI веке. В конце концов, о католической Флоренции рассказывал православным людям на Руси Максим Грек в Средние века, и если мы будем внимательно читать литературу русскую всех времен, то мы увидим, что никогда изоляционистская идея не была единственной, не была доминирующей. Да, всегда были среди нас изоляционисты, но всегда были среди нас и люди абсолютно открытые миру, абсолютно открытые мировой культуре и мировому духовному опыту. Если человек не открыт, то он и Богу не открыт тоже. Это надо иметь в виду, это очень важно понять и почувствовать. Повторяю, что если человек не открыт ДРУГОМУ и опыту ДРУГОГО, то такой человек не открыт и Богу, и тогда его можно только пожалеть, тогда ему можно только посочувствовать. <...>

Я думаю, что православный священник может и должен размышлять и о мировой культуре, и о мировом духовном опыте, и о поэзии, и о музыке, и об искусстве. Понимаете, очень важно, чтобы мы имели возможность с вами на достаточно серьезном уровне говорить абсолютно обо всем. Очень опасно загнать себя в гетто. <...>

Потому что, как Вы знаете, отец Сергий Булгаков и отец Павел Флоренский, отец Василий Зеньковский и отец Александр Шмеман, и многие, многие другие тоже были православными священниками. Но в своих книгах, в своих статьях они размышляли на самые разные темы, подчас абсолютно неожиданные темы. И никто им этого не запрещал, ни один из их правящих архиереев, ни один из их читателей. Ни митрополит Леонтий, который был правящим архиереем у отца Александра Шмемана, ни владыка Евлогий, который был архиереем у отцов Сергия Булгакова и Василия Зеньковского, никто другой! Поэтому давайте и мы не будем друг другу запрещать говорить на самые разные темы. И прежде всего говорить, конечно, о тех, которых можно назвать вечными спутниками и вечными учителями человечества, потому что именно таким был Данте Алигьери. <...>

Я думаю, что просто-напросто надо больше говорить, говорить друг с другом, говорить по радио, говорить без радио. Насколько я знаю, за последние две недели в Москве очень многие взялись за Данте после той первой передачи, в которой я заговорил о «Божественной комедии», поэтому будем стараться просто-напросто больше говорить на эти темы, больше размышлять на эти темы.

Кончается наш сегодняшний эфир и, завершая разговор, я бы хотел подчеркнуть, что речь как раз шла не о том, как представляет себе чистилище катехизис католической Церкви. Речь шла о том сегодня, что Данте написал нам в своей поэме о той горе, которую он, в общем, условно назвал «чистилищем», о той горе, рассказ о подъеме на которую составляет вторую часть его поэмы. Рассказ о восхождении, которое Данте совершил не после смерти, а при жизни. Рассказ о восхождении, которое он зовет нас совершить вместе с ним и его наставником Вергилием. Совершить опять-таки уже сейчас, пока мы с вами живы.

Также см., что на тему Чистилища ( как его понимает православие и западная традиция) о.Георгий говорит здесь