Протоиерей Вячеслав Винников

КТО-ТО ПОМОЛИЛСЯ: «ГОСПОДИ ИСУСЕ»

Предыдущая часть

Следующая часть

Главная страница

 

***

Сегодня на кладбище шесть военных музыкантов натужно играли путино-алексеевский гимн. Их окружала толпа из военных и штатских, а красный гроб с черными лентами качался на руках. Мелодия неизбежно вызывала слова о нерушимом союзе республик и никак не вязалась с местом вечного упокоения, оскверняла святое место. О чем думали люди, голосовавшие за мелодию гимна большевиков, уничтожавших храмы, священников и верующих? Пришло ли им в голову, что этот гимн будет звучать на кладбище при последнем прощании как кощунственная насмешка над усопшими? Как можно было принять столь антинародный и антицерковный гимн? Никакие новые слова его не изменят, так и будут звучать имена Ленина и Сталина, скрывающиеся внутри мелодии. А они были предтечи Антихриста, которых мы никак не можем убрать из своей жизни, даже в мир иной вынуждены уходить под их мелодию. За большие грехи нам такое наказание.

*

Я увидел брошюру, на которой изображен Зюганов на фоне иконы Божией Матери. Какое нелепое сочетание! Коммунисты убивали, вешали, расстреливали, жгли, издевались, пытали, рушили храмы, и вот теперь Зюганов хочет войти в союз с Православием якобы для того, чтобы спасти Россию. А некоторые архиереи при этом клянутся ему в любви на страницах газет.

Недавно Москву потрясли чудовищные взрывы. Представим себе террориста, который сам не подкладывал взрывчатку под дома, но числился в одной из банд. Придет он к нам и предложит свою помощь по спасению оставшихся московских домов. Поверите вы этому человеку? Наверное, не поверите, а вызовете милицию. Так, господин Зюганов состоит всю свою сознательную жизнь в коммунистической партии, которая уничтожала людей и храмы, и он хочет быть с нами в союзе… Это будет союз христиан с отцом лжи, с дьяволом. Не поможет он нам спасти Россию, а ввергнет всех нас в погибель. Оградите себя крестным знаменем от таких союзников. Да воскреснет Бог и расточатся врази Его,  да бегут от лица Его ненавидящие Его!

*

«Много званых, да мало избранных». Господь нас зовёт на Свою вечерю, а мы отказываемся от небесного пира и спешим на земной. Мы выбираем тех, кто обещает нам земные блага. Так, Россия в свое время выбрала коммунистов, да и сегодня многие голосуют за тех, кто обещает сытую жизнь без Бога. От брачного пира у Бога нас отвлекает привязанность к земному, пристрастие к суете.

*

Часто слышу, что при советской власти было и хорошее: бесплатные пионерские лагеря, калорийная булочка стоила десять копеек, инвалиды Великой Отечественной войны не стояли с протянутой рукой, здравоохранение было на высоте…. И никто не задумывается о том, какой ценой все это было куплено. Главным в советской системе было обезбоживание: Бог изгонялся отовсюду. Перед войной даже была безбожная пятилетка. Как тут не вспомнить слова сатаны, искушавшего Господа в пустыне: «Всё (…) тебе дам, если падши поклонишься мне». Поклонились мы и получили дешёвую колбасу, бесплатное лечение, путевки в санатории, о которых многие сейчас вспоминают с ностальгией. Советские дары были не от Бога, а от Его врага, и давались за то, что страна отвернулась от Господа.

В голодное послереволюционное время, когда возникли первые закрытые магазины спецобслуживания, в одном из них весело объявление: «Повидло цареубийцам выдается вне очереди». Этот плакат да повесить бы на мавзолей! И все, кто за большевиками-цареубийцами пошёл, получали позднее в течение 70-ти лет свое «повидло вне очереди». Но воландовские эти затеи ничему нас не научили, и мы по-прежнему продолжаем сегодня искать земного благополучия без Бога. В конечном итоге получаем то же повидло, за которое просто убийцам надо постоять в очереди, а для получения его вне очереди нужно стать цареубийцей.

Вот откуда пошла традиция обслуживать орденоносцев в магазинах, парикмахерских и даже в банях – вне очереди. Я это понимаю так: если ты воевал за большевиков, за коммунизм, за советскую власть - получай свое повидло! А если воевал за Русь, за веру, за народ, то выброси эти побрякушки с изображением цареубийц! Зачем они тебе? «Радуйтесь и веселитесь, ибо награда ваша на небесах!» Моя мама была вдовой погибшего на войне, но не пользовалась никакими льготами. «Папа твой голову сложил за Россию, - говорила она мне, - какие же могут быть льготы? При чем здесь колбаса и мясо?» Ей этого большевистского повидла было не нужно. Господь её и так питал…

Удивительно, что даже многие верующие люди этого не понимают. Не нам ли сказал Спаситель: «Ищите прежде Царствия Божия, и остальное всё приложится вам». А мы не только искали «всего остального», но и отказались от Бога, поэтому всё и рухнуло. Продались мы за похлебку чечевичную и оказались у разбитого корыта. Продались, да не раскаялись. Тоскуем по чечевичной похлебке и не понимаем, какую цену мы за неё заплатили.

«Все тебе дам, если падши поклонишься мне». Многие поклонились. Да не будет больше этого с нами, а не то погубим совсем Россию.

*

В Литературке заметка: утонул мужчина, его вытащили и накрыли простыней. Подростки разбегаются и, перепрыгнув через него, ныряют в воду. В пяти метрах мамы с маленькими детьми пьют лимонад, едят. Дети бегают вокруг утопленника, визжа от восторга.

Включил я сегодня радио в 6 утра. В Москве опять взрыв, гибнут люди. По радио сообщают трагические новости и тут же передают веселые песни, дуэты из оперетт. Сто человек пострадавших, семь ушли в иной мир. Следом веселый голос диктора: «Доброе вам утро, начинаем день с зарядки…» И под музыку «раз-два, побежали, быстрее, быстрее…» Мне почему-то захотелось начать этот день с молитвы за погибших, за обожженных, за тех, кому очень плохо, а то получается пир во время чумы. Хотя бы один день надо было воздержаться от веселых песен и радостных передач. Или уже привыкли и нам все нипочем? Петь будем, гулять будем, а смерть придет – помирать будем? Как сказал поэт, душа должна грустить о небесах, она не этих нив жилица… Погрустить бы об ушедших, о своей неудавшейся жизни, просто встать и помолиться. Правда, не все такие безразличные, двести человек сдали свою кровь.

По усопшим сорок дней близкие ходят в трауре, скорбят и молятся. А разве погибшие в переходе на Пушкинской площади нам не близкие? Надо бы всем поскорбеть и помолиться за них. «Доброе вам утро и давайте помолимся…» И передать по радио молитву православного батюшки, муллы и раввина. И детишек бы поставить на молитву – ведь люди погибли. Завтра буду служить и, как умею, помолюсь, чтобы Господь подкрепил тех, кто в больницах, и упокоил в Своих селениях тех, кто уже никогда не встанет. Все мы под Богом ходим.

*

Трехлетняя девочка Оля оказалась в переходе на Пушкинской с папой во время взрыва. Чудом избежав смерти, она сказала: «Нас с папой убило, а мы остались живы». Её мама в это время была у «Детского мира» и отчетливо услышала крик своей дочки: «Мама, мамочка!» Неверующая мама вдруг взмолилась Богу: «Господи, помоги, спаси их, только бы были живы!»

*

Последнее время нас посещают бедствия: Пушкинская площадь, подводная лодка… Сейчас услышал по радио – горит телебашня. Хорошо бы обошлось без жертв. Пламя на 450-метровой высоте – факел. Может, он осветит закоулки нашего сердца, выявит то, что есть темного и греховного в нас. Кругом столько порока, и порочны все мы. Не Господь нас наказывает, это мы сами делаем своими руками. Молю Бога о том, чтобы не погибли на Останкинской башне люди. Что-то есть в ней общее с библейской, Вавилонской. Один ресторан «Седьмое небо» что стоит! Передают, что рухнули лифты, а в них люди. Молюсь, чтобы остались живы. Господи, помилуй их! Опять горе и слезы. Ну зачем, зачем надо было лезть так высоко, на это «Седьмое небо»? Неразумные мы. Завтра праздник Успения Божией Матери. Не оставить ли нам наши дела, не попытаться ли хоть немного изменить себя: пойти в храм к Божией Матери и попросить Её защиты от этих напастей?

*

Много лет назад крестил молодого паренька. Перед крестинами с ним разговорился и понял, что он - неверующий. Он и сам признался, что в Бога не верит. Я ему говорю: «Крестить не буду», а сам вижу, что ему это не безразлично. Иначе зачем же он пришёл и заплатил по тем временам немалые деньги – тридцать пять рублей? Стоим друг перед другом: он не уходит, и я не ухожу. И вдруг: «Батюшка, ну окрестите меня, я вас прошу. Я потом поверю». И вы знаете, я не смог отказать. Если бы вы видели, какой он стоял в купели: не шелохнувшись, крестился и молился. Ушел радостный. Я думаю, вера к нему придет, а может, уже пришла. Бывает так, что люди умом не веруют, а в сердце у них живёт Христос: они Его чувствуют, но умом пока не принимают.

*

- Есть крестины?

- Да вон девушка у дверей стоит.

Я посмотрел – стоит и плачет, как тот мытарь, и даже в храм не проходит. Я сам подошел:

- Чего плачешь?

- Да вот была уже в пяти храмах, и нигде не крестят, говорят – неподготовленная.

- Я тебя окрещу, не прогоню за твои слезы.

Обрадовалась, заулыбалась,

*

Крестил девочку Таисию девяти лет. Держится уверенно. Решил спросить, знает ли молитвы. «Знаю, только одну». – «Какую?» -- «Отец наш». – «Ну, прочти». Оказалось, молитву «Отче наш» она знает на русском языке: «Отец наш, который на небе и на земле». (Стоит задуматься: русский язык сам входит в нашу службу.) Я ей сказал, чтобы пришла причащаться. Крестная обещала с ней прийти. Запоют «Отче наш», девочка услышит, поймет, что слова знакомые, почти такие же, и ей будет радостно, что она всё понимает. Я подарил ей свою книжку. Повзрослеет, откроет и вспомнит своё крещение, и храм, и меня, грешного. Хорошо с детишками. Они всё принимают всем сердцем, радостно и с верой, и как хорошо было от нее слышать «Отец наш, который на небе и на земле» и о Котором мы, взрослые, так часто забываем.

*

Три Славы.

Когда я пришёл служить в Антиохийское подворье, на клиросе пели два Вячеслава Николаевича. Если мне не изменяет память, то я тоже Вячеслав Николаевич. Один Вячеслав Николаевич позднее куда-то исчез, а второй оказался отцом чудесной большой христианской семьи. Сам он и его супруга тридцать четыре года поют в Церкви, на моих глазах подрастали их сыновья: Женя, Леша, Аркадий и Николай. Женя теперь протодьякон в Елоховском соборе, Леша прислуживает в алтаре, а Николай – священник у нас в Антиохийском подворье. Дочка Маша и её муж Ваня вместе с главой семейства поют в хоре.

В течение многих лет на день святого князя Вячеслава Чешского в подворье поздравляли двух Вячеславов. А недавно у Маши и Вани родился третий Вячеслав Антиохийский, и мы его крестили в широком семейном церковном кругу. Редко можно видеть такое крещение: два священника, тезка и родной дядя, ведут службу; восприемник – тоже родной дядя, обладатель бархатного баритона отец Евгений. Счастливое семейство, поющее славу Богу о новорожденном Славе! Пусть продолжается и возрастает славный род Вячеславов и Вячеславовичей.

Святый благоверный княже Вячеславе, моли Бога о нас!

*

Я часто совершаю таинство крещения, и меня очень огорчает порой полное отсутствие духовных запросов как у молодых, так и у пожилых людей, пришедших креститься. Заплатят деньги за крещение и ждут, когда я начну. Спрашиваю: «Евангелие читала?» -- «Нет». -- «Молитвенник в руки брала?» -- «Нет». -- «Что-нибудь из духовной литературы читала?» -- «Нет». -- «Креститься умеешь?» Крестится пятерней.

Зачем же принимать крещение, если нет стремления и интереса к духовному? Причина обычно формальная. Как-то неудобно быть некрещеным. Или просто на всякий случай. Я часто спрашиваю: «Далеко ли живешь?» -- «Рядом, в переулочке». «Приходи ко мне на службу, в воскресную школу, на исповедь, причащаться». Нет, больше их не вижу.

Ну что с ними делать? Прогнать? Деньги заплатили, крестики в руках держат, крестные с ними пришли, а то и родители на лавочке сидят. Я все равно таких крещу. Опомнятся и придут, может быть, через много лет. Не гнать же! Много времени уходит на беседу. Спрашиваешь про веру. Часто говорят, что с верой пришли, но молитв не знают, ничего не читали, в храм не ходили. Хватает сил лишь на то, чтобы прийти и сказать, что они хотят принять крещение. Ну что же, пришли, значит, верят. Может, что-то им приоткрылось. Господь позвал, вот они и пришли, и идет у нас перед крещением, и во время крещения, и после него духовная работа! Наверное, это тоже хорошо, а то спросил бы: «Молитвы знаешь?» -- «Знаю». – «Евангелие читал?» -- «Читал». Веру имеет и крещается раб Божий! А так нам с ними попотеть приходится, и мне что-то открывается, и им. Ведь, наверное, главное не знание молитв, а встреча с Господом, при которой человек понимает, что без Бога жить нельзя. Трудно идти к Господу из неверия, и раз идут – надо принимать. И монахинями потом становятся, и священниками. Примеров много.

Многие священники строго относятся к тем, кто приходит креститься. Значит, так: молитв не знаешь, Евангелие не читал, с духовной литературой не знаком - крестить не буду. Иди и готовься сам или найди такой храм, где готовят к принятию крещения.

Мне кажется, что это неверно. Любой человек, который пришёл креститься, должен быть дорог священнику. Надо принять его таким, каким он пришёл. Надо вложить всю душу и сердце в крещение, сделать все, что в твоих силах, для того чтобы человек остался в Церкви, а не гнать его оттуда. Потрудись, поработай. Прогнать ведь легче всего.

Недавно мне рассказали, как один человек решил креститься, пришёл в храм, а ему отказали, посчитали, что он не готов. Отказали в одном храме, другом, третьем… Он заболел, попал в больницу, оказался в коме. Близкие ему люди рассказали знакомому священнику о его неудавшихся попытках принять крещение, и тот пришёл в больницу и крестил его, когда он был без сознания и при смерти. Дай Бог здоровья этому батюшке. Я поступил бы точно так же.

Милые батюшки, не гоните вы тех, кто приходит креститься. Потрудитесь, попотейте, помолитесь. Люди не виноваты, это плоды семидесятилетнего безбожия. Хорошо хоть идут в храм. Их Господь позвал, а вы им от ворот поворот. Нельзя так, поверьте.

«Приидите ко мне все труждающиеся и обремененные, и Я упокою вас». Вот и пришли. Всех крещу, никого не гоню! Из нашего прихода как-то священника с целой паствой прогнали – отца Георгия Кочеткова и его духовных детей -- и те, кто в этом виноваты, стоят молятся, как ни в чем не бывало. Я же только радуюсь, что пришли. Господь ведь позвал!

*

Порой приходят в церковь люди, которые не молятся, не исповедуются, не причащаются, а обращаются к священнику за немедленным разрешением их проблем. Недавно пришла женщина с множеством проблем. Я ей говорю: «Вы начните ходить в храм, дома молитесь, подготовьтесь к исповеди, к причастию, и при помощи Божией ваши проблемы потихоньку будут разрешаться. Сегодня постойте за службой» Постояла десять минут и ушла…

Возьмите спортсмена. У него есть тренер, но, чтобы добиться, например, звания олимпийского чемпиона, он должен и его советы выполнять, и сам потрудиться. Надо начать жить, как то предписывает Церковь. Может, вначале что-то не будет получаться, но надо не отступать, стараться, и со временем все наладится. Но, видно, многим это не по плечу, они хотят получить все сразу и желательно в один день. Люди чувствуют, что для разрешения своих проблем нужно пойти в церковь, но пальцем о палец не хотят ударить. Уходят и думают: вот, и батюшка ничем не помог, пойду-ка я к экстрасенсу или к гадалке. От них опять возвращаются к нам. Так и бегают по кругу, даже помолиться не успевают, все некогда. Некоторые священников считают за волшебников. Я одной такой девушке сказал: «Сейчас я все исправлю: трах-тах-тибадах, все будет хорошо!» Хорошо хоть она поняла, что я шучу, и рассмеялась.

Мой совет: начните жить по-христиански, и Сам Господь будет вашим помощником!

*

Мужчин нередко жены приводят креститься. Ведешь с ним разговор, а недалеко стоит вторая половина: молится или так переживает, как, может, никогда в жизни не переживала, потому что решается… жизнь или смерть. Крещение. Это может быть последним средством, чтобы что-то изменить. Нужно быть непосредственным участником крещения, а священнику надо изрядно потрудиться, чтобы увидеть, как человек меняется на глазах: он уже не такой, каким пришёл, или которого сюда притащили силком. Работа эта «адова», ведь из ада надо вытащить человека. И помогает здесь, конечно, Господь. Он видит твою немощь, посылает тебе то, что нужно, и ты уже не сам говоришь (ведь у тебя самого ничего нет), а сила Божия в немощи совершается.

Таким у меня было последнее крещение: человеку пятьдесят лет, первый раз в храм пришёл (жена привела). Жена после крещения плакала, а он стоял счастливый: «Отец Вячеслав, я никогда в алтаре не был». Не знаю, что с ним будет дальше, но что бы ни произошло (возможно, он надолго исчезнет), о крещении он будет помнить обязательно, может, и перед самой смертью вспомнит как самый яркий миг в его жизни.

*

Пришли креститься две девушки: одна высокая, а другая – маленькая, Ирина и Мариамна. В конце крещения я им прочитал Пастернака: «Лицом повернутая к Богу, ты тянешься к Нему с земли, как в дни, когда тебе итога на ней ещё не подвели…. У смерти очертаний нет, здесь все полуслова и тени, обмолвки и самообман, и только верой в Воскресенье какой-то указатель дан». Затем заговорили о победе в Великой Отечественной войне, я им сказал: «Господь нам помог выстоять и Божия Матерь, молились, вот и победили». А Ирина мне с вызовом отвечает: «Ничего подобного, Бог здесь ни при чем». Я рассердился: «Батюшку нужно слушать, а не перебивать. Я вас крестил, а вы даже молитв никаких не знали». На следующий день Ирина пришла в храм: «Батюшка, простите, я, наверное, вас обидела». Мне сразу легко стало. Она начала на службы ходить, храм убирать. Утром прихожу на службу, а Ирина уже лампадки зажгла, после службы на крестинах помогла. У нас на подворье очень плохо обстояли дела с обедами: ни повара не было, ни денег. Ирина начала готовить, поначалу ей трудно было, но она быстро освоила кухонную премудрость. Вскоре она стала преподавать церковно-славянский язык в воскресной школе, а через несколько лет ушла в монахини. Теперь Ирина – сестра Антония в монастыре святой Марии Магдалины в Иерусалиме.

*

Рассказ незнакомца: «Жил я как все, был доволен собой, даже стихи писал, а потом пошли неурядицы. Стал пить, с друзьями на троих, по русской традиции, и запил по-черному. Друзья от пьянки погибли, а мне встретилась женщина, которая как-то на мое «выпить хочется», ответила: «Выпить ты успеешь, лучше сходи в церковь. Прямо сейчас». Я так удивился, что не нашелся, что ей ответить. Пошел. В храме пусто было. Стою и плачу навзрыд, как ребенок. Часа два пробыл. Просто стоял и плакал. Потом так легко стало, так спокойно на душе, как очень давно не было, разве что в детстве».

*

Сегодня пришёл креститься еврей лет пятидесяти. Зовут его Ефим, и день для крестин он выбрал на преподобного Евфимия Великого. Пять лет думал о крещении и хорошо к нему подготовился. Когда я его крестил, мне показалось, что мы с ним на реке Иордан, и крещу не я, а Иоанн Креститель. Ефим повторял за мной все слова молитвы, сам весь светился какой-то первохристианской радостью. В нем все трепетало, ликовало. Такого принятия крещения я никогда в жизни не видел.

«Я послан прежде к погибшим овцам дома Израилева». Вот один из дома Израилева и пришёл. Когда я надевал на него крест, он повторял за мной: «Аще кто хощет за Мной идти, да отвергнет себя, возьмет крест свой и по Мне грядет!» Я думаю, что так оно и будет!

*

Крестил девочку Настю 13 лет. Спрашиваю её:

- Что же ты так долго была некрещеная?

Улыбается, поправляет прядку волос. (Мама мне потом объяснила, что она ждала, когда дочка сама захочет принять крещение.)

- Батюшка, я не могу ходить без крестика.

- Молитвы знаешь?

- Отче наш иже еси на небеси… и Библия у меня есть.

- Детская?

- Нет, большая.

Весь её облик говорит: я же взрослая.

- Ты где живешь?

- У кольцевой, в Одинцове.

- А церковь там есть?

- Есть, батюшка, я в нее ходила, исповедовалась, причащалась. (???)

Я ей мягко так говорю:

- А как же ты, Настя, причащалась, если ты некрещеная?

Смутилась. Молчит.

- Ну, ты, Настя, не виновата, кто-то тебя подтолкнул к этому, вот примешь сегодня крещение, а завтра приходи причащаться.

*

После службы ко мне подошла молодая женщина и проникновенно сказала:

- Я пришла поговорить о мальчике из детского дома. Ему одиннадцать лет, надо бы креститься, да не хочет. Он очень много пережил: его мама, алкоголичка, в состоянии тяжелого опьянения повесилась у него на глазах.

- А вы кем ему приходитесь?

- Да никем, чужой человек.

- Как же вы его узнали?

- По телевидению показали детский дом, мне стало его очень жалко, и я поехала к нему.

- Как его зовут?

- Вячеслав.

- Я тоже Вячеслав. Если ты его приведешь, то я окрещу и за крестины сам заплачу.

Она улыбнулась.

Теперь я молюсь, чтобы Господь коснулся сердца маленького Вячеслава, а Ольге послал бы слова, которые смогли бы привести мальчика в церковь. Взрослые наломают дров, а дети страдают…

*

Служить так служить… Насколько хватит сил. И на все хорошее призывать имя Божие, чтобы все было настоящим, не наигранным. Держусь молитвой, о которой мы порой забываем, а потому падаем. И хорошо, если затем встаем любовью и милостью Божией. А как трудно покидать этот белый свет, и со всем расставаться: с тем, кого любим и что нам дорого. Но уходить надо, и готовить себя к этому надо. Ах, если бы все это помнили, совсем другая была бы жизнь – светлая и радостная. И каждое мгновение для нас было бы значимо и прожито не зря. Вот что такое наша вера. Недаром написано, что ей горы можно передвигать. Вот почему я так люблю молитву. Она у меня несовершенная, но без нее не могу, и очень радуюсь, когда люди молятся. Молитвы наши сливаются и идут к Богу, а возвращаются любовью и милостью. Этим мы все здесь и держимся. Господу помолимся! Господи, помилуй!

Помолишься - и ты уже вернулся в то состояние, в котором должен быть, то есть жить под Богом, чувствовать Его и соразмерять свои поступки и мысли с Его волей. А иначе нас окружает не жизнь, а ад, нами самими созданный. Впечатление такое, что люди стремятся убежать от Бога, все делают для того, чтобы жить без Него. И лишь небольшие группы собравшихся в храмах своей молитвой как-то сдерживают этот бег. Ради этой кучки Господь помилует всех – я в это верю и, как умею, сам молюсь. Каждый, кто бежит, не зная куда и зачем, остановись и скажи: «Господи, помилуй!» И этого будет достаточно, чтобы Господь помиловал. На что только мы не находим времени, а на молитву его всегда не хватает. Поэтому и весь день идет кувырком. Святитель Феофан Затворник говорит: «Человек, преуспевающий в молитве, будет преуспевать и во всем остальном». Видите, как все просто. Попробуйте, может, с Божьей помощью что-то и получится!

Болезни мешают, но я все равно молюсь. На службе, больной, не знаешь, куда деться. Перед тобой люди, пришли исповедоваться, причащаться, крестить детей, венчаться, а ты от боли еле стоишь на ногах. Сейчас, во время отпуска, стараюсь здоровье поправить. Так хочется помолиться обо всех, ведь многим некогда: заботы, семья, работа, учеба. А я один и к тому же, священник, вот и молюсь: и себя подкрепляю молитвой, и других. Хорошая «профессия»! Переживаю очень за всех. Иногда позвонят: батюшка, помолитесь! Бывает, сразу воздохну: «Божия Матерь, не оставь! Господи, помоги!» А то и облачаюсь – и на коленочки, хотя бы несколько минут отдать за страдающего. У ребят зачеты, экзамены, а их вокруг меня много – молюсь, чтобы сердца преподавателей не были жестокими, чтобы милость оказывали, чтобы вера в помощь Божию их укрепила. Только бы сами не оставляли молитвы, трудились и молились: молитва и труд все перетрут – это всем надо помнить, и батюшкам и пасомым. Скорее бы каникулы, ребята бы отдохнули, а потом с новыми силами, духовными и телесными, за учебу. Сейчас учеба все-таки другой стала. Нет материализма и атеизма, которыми нас насильно кормили в недавние времена. Крестики можно носить, и в храм ходить, и в воскресные школы, и даже петь и прислуживать в храме – вот, что Господь послал нам по молитвам тех, кто выстоял в безбожное время, и как мы должны быть им благодарны, молиться за ушедших и за тех, кто жив, и ответить на это любовью к Богу и ближним.

*

У меня много книг, и я их очень люблю. Что-то прочитано, что-то – нет. Зачем покупал? Думал, что прочту, ведь жизнь большая-большая… А эта большая-большая жизнь подходит к концу, и времени читать нет. Никто мне сейчас не мешает, а читать некогда, все дела – с утра до вечера. Ещё и писать взялся, так дни и проходят: один, другой, третий… А книги поглядывают на меня, будто спрашивая: «Что же ты смотришь на нас, а в руки не берешь?» И раньше был занят, но находил время: читал в метро, на даче, вечерами. Очень много прочитано. Сейчас же все мое внимание переключено на молитву, а книги валятся из рук. Когда-то они меня подкрепляли, но другое пришло время, и книги стали плохим подспорьем. Молитва помогает. Засыпаю с молитвой и с ней просыпаюсь, и даже ночью что-то пою; иду, еду – о ком-то молюсь и за кого-то что-то шепчу. Мама тоже незаметно пришла к такой молитве: все молилась за меня, акафисты пела, службы выстаивала, поездки по святым местам совершала. Наверное, когда любишь, тогда и молишься за того, кого любишь. Незаметно молитва становится постоянной спутницей, и тогда ты не один. А книжки стоят и ждут, может, и дождутся. Всему свое время. «Миром Господу помолимся» и дома, и в храме, и на улице, и отходя ко сну, и вставая…

*

На улице становится прохладней – конец августа, – а в доме тепло, уютно… Только вот людского тепла не хватает, разговоров, улыбок, размолвок, семейных завтраков, обедов, ужинов. Но все это мне заменяет молитва. Если есть молитва, то и все, что ушло, возвращается. Молитва завтрака, молитва обеда, молитва ужина. В молитве всё, вся жизнь людская, с радостями и огорчениями, с печалями и покоем. Всё в ней заложено. Молишься - и на сердце спокойно, молишься - и нет уныния, молишься, - и ты не один в молитве. И Тамара с мамой незримо присутствуют, со мной за столом сидят. Вот и хорошо, вот я и счастлив. Такова сила молитвы, она творит чудеса, она сама – чудо.

*

Ко мне обратилась женщина: «Батюшка, как мне молиться за сына? Он в Чечне, зовут Владимир, от него уже два года нет никаких известий ». «Молись, как о живом, и я помолюсь». Я стал молиться, а она, как ни придет на службу, стоит грустная, глаза печальные. Подходит к кресту, говорю: «Молюсь за Владимира». А самому жалко её до слез. Однажды я ей сказал: «Я за него молюсь у Споручницы, когда там бываю. Ты бы поехала, приложилась к чудотворной иконе, свечку бы поставила». Она отвечает: «Сейчас и поеду». В тот день и я поехал, только чуть позже. Приехал в Хамовники и думаю: «Только что здесь была мама Владимира». И вот совсем недавно подходит радостная к кресту: «Отец Вячеслав, сын вернулся!» Надо сказать, чтобы съездила поблагодарить Божию Матерь, а может, она уже и съездила. Сегодня опять подошла ко мне и благодарила за молитву, а я верю, что вытащила его оттуда молитва матери, - молитвами земной матери к Небесной сын и вернулся.

Радуйся, яко Ты еси Молитвенница наша к Богу теплая. Радуйся всем с верою притекающим скорая Помощница.

*

Незаметно подбирается осень, скоро запахнет холодом и зимой. Природа - как человеческая жизнь: зимой все замерзает, и ничем не отогреть грустные мысли. Пишу, а на улице все темней и темней. Писать хочется о самом главном – о молитве. Нет, не о словах, а о том состоянии, когда пребываешь в молитве, которое отличается от всех других состояний души. Ты ведешь беседу не с человеком, а с Богом. Если хоть раз побеседовал, то непременно захочешь продолжить этот разговор.

*

В раковине сидит… муха. Я мою руки, а она сидит, перебирает лапками и не улетает. Ей жарко, как и мне. Вот она и сидит у ручейка. Она одна единственная в квартире: я один, и она одна. Меня не боится, и я её не трогаю, мне с ней веселее. Когда молюсь, я о ней забываю, а она обо мне, а то бы подлетела, вместе бы помолились. Но муха, наверное, отдыхает. Она полдня была одна, летала, меня искала. Водичка, когда льется из крана, подбирается к ней совсем близко, а ей хоть бы хны, сидит и лапками перебирает. Как бы её назвать? Мухой не назовешь. Придумал – Мушастик. Думаю, не обидится. «Ну, Мушастик, с добрым утром. Как спала? Какие сны видела? Давай умоемся, помолимся и будем завтракать. Тебе с чем бутерброд – с колбасой или с сыром? И что будешь – кофе или чай? А потом давай сегодня уборкой займемся, а то пыли много, пропылесосим, или ты не любишь шум, когда ничего не слышно? Ведь ты крылышками машешь, они никому не мешают, а тут такой рев. Давай лучше с тобой пыль вытирать, поделим квартиру: тебе половину и мне половину. А потом устроим постирушку, как Тамара говорила. Мне крупные вещи: простыни, пододеяльники, а тебе - носовые платочки. А гладить ты умеешь? Я утюгом, а ты своими крылышками. А потом поболтаем, отдохнем после обеда и на завтра обед сварим. Я первое и второе, а тебе что полегче – компот. А там и спать пора. А утром встанем - и в Архангельское. Я тебя посажу в кармашек от рубашки и в путь-дорогу. Вот только в метро не высовывайся. У меня-то пенсионная книжка, бесплатно прохожу, а ты сиди и молчи, как будто и нет тебя. А как станешь пенсионеркой, тогда вволю накатаешься, Мушастик. В Архангельском лес, речка, вот где раздолье! Искупаемся на славу. Я поплаваю, а ты около бережка поплещешься. Потом на солнце погреемся, земляничку поищем, к храму Архангела Михаила пройдем, я тебя с отцом Петром познакомлю – толковый батюшка, литургию у него отстоим. Ты только смотри тогда сиди и не летай, не мешай службе и тихонечко подпевай, как умеешь. Святые песни душу трогают. А потом пойдём чаю с булочками попьём и домой, ты в свою раковину, а я - в свою. Посидим, помечтаем, вспомним, где были, и поблагодарим Господа, что дал нам ещё один день прожить. Вот так, Мушастик. Спать пора. Утро вечера мудренее. Может, на ночь мне сказку расскажешь? О Мушастике…»

*

Рано утром, когда ещё темно, я часто хожу лесом из Чертанова в Ясенево. Пою акафист Споручнице и рад бываю, что никто не мешает. Пропою и опять начинаю. Успеваю два раза пропеть, пока через лес пройду. Это примерно полчаса получается, по пятнадцать минут на акафист. А недавно иду, морозно, минус пятнадцать, что-то вдалеке прошелестело… Ближе, ближе… Бежит невысокий мужичок, в руках палочка, вроде дирижерской, на голове шапочка, на ногах кроссовки, спортивные брюки и … по пояс голый. Я его летом таким видел, а зимой вот первый раз. Я в зимнем пальто, в шапке, в сапогах, а ему жарко! Бегает он здорово. Приучил себя, и ему не холодно. Каждый раз, когда я вижу человека в проруби, мне хочется попробовать самому. Я знаю, все нужно делать постепенно. Но ведь это возможно, и эти люди тому пример. Так же и в молитве много для нас примеров, но мы читаем, удивляемся и… остаемся такими же, какими были, а ведь начинать когда-то надо, иначе так и уйдем отсюда не одолевши и духовных азов. Все спим да почиваем, считаем, что подвижничество – не для нас. А сделали ли мы хоть один шаг на этом пути?! Ну хоть шажочек? Зачем этот человек бегает в мороз полуголый по лесу? Наверное, хочет быть физически здоровым. А мы духовным здоровьем не дорожим, а там, глядишь, уже и лежим, нас куда-то несут, все сроки миновали… Духовное здоровье приобретается духовным путем, физическое – беганием по лесу полуголым, а мы ни того ни другого не приобрели. Везде надо потрудиться, везде труд и пот. Я, правда, когда иду по лесу, пою акафист Споручнице. Но это так мало, надо на большее себя подвигнуть, пока есть время, пока Господь не позвал. Помоги, Господи, и поддержи!

*

11 сентября в Америке взорвали здания в 110 этажей. Два самолета сделали свое страшное дело. Я не мог слушать без слез о том, что произошло в Нью-Йорке. По радио передавали соболезнования американскому народу. Это соболезнования всем живущим на нашей Земле. Мы все народ Божий: нет ни американского, ни русского народа, есть просто народ Божий, и это страшное событие произошло в нашем общем доме, и скорбь наша - общая. А вечером перед службой меня удивила маленькая Ксения, дочка нашего регента Лии. Накануне трагедии Ксюша несколько раз начинала петь из заупокойной службы: «Плачу и рыдаю…». У нее спрашивали: «А повеселее ты ничего не споёшь?» А она опять: «Плачу и рыдаю…». Может, детишкам Господь больше открывает, чем нам, грешным. Плачет и рыдает вся земля.

Утром на литургии я молился за всех, кто так внезапно ушел из жизни, и вынул за них частичку на проскомидии: как нет границ этому горю, так нет границ для наших молитв. Конфессиональные границы сметены – Господь всех взял к Себе, не различая, поэтому наша молитва «за всех и за вся».

*

Я на земле как будто уже все дела переделал, кроме молитвы. Молитва – она ведь нескончаема: начинается здесь, а продолжается там. О молитве не скажешь: кончил дело - гуляй смело. Она, по слову апостола Павла, должна быть непрестанной. «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». Начни – и уже никогда не кончишь, так и живи с ней и в ней, только это может спасти от отчаяния, уныния, грусти. Повторяй, и незаметно перейдешь ту грань, которая отделяет тебя от вечности. Можно приложить ухо к молитве, внимательно прислушаться… и услышать хор ангелов, славящих Бога. Нужно только всё духовное внимание собрать в молитву.

*

«Дай же Ты всем понемногу и не забудь про меня», – поёт Окуджава, а я вижу маму, её восторженный взгляд, на глазах - слезы. Она любила эту песню-молитву и называла её по имени автора – Булат. «Сынок, заведи “Булата”». И я знал, что завести. Пластинка была большая, там было много его песен, но маму волновал именно «Булат» – «Господи, мой Боже, зеленоглазый мой…» Мама сидит не шелохнувшись, вся подавшись вперед, и слушает. «Сынок, как поёт… Дай ему Бог здоровья». Мама любила гитару, сама когда-то играла, у нее был отличный слух.

Песни Окуджавы поднимали духовные пласты. Говорят, что он принял крещение под именем Иоанн где-то в Италии за две недели до смерти, а отпевали его в  храме Космы и Дамиана в Шубине. Песни и привели к крещению, всю душу в них вкладывал. Надо верить, что Господь не оставил его.

*

В земные страсти вовлеченный,

Я знаю, что из тьмы на свет

Шагнет однажды ангел черный

И крикнет, что спасенья нет.

Но простодушный и несмелый,

Прекрасный, как благая весть,

Идущий следом ангел белый

Прошепчет, что спасенье есть.

Б.Окуджава

Из тьмы отчаянья может вызволить не только слово Божие и слова святых отцов, но и слово поэта, исторгнутое из глубины верующего сердца. Его вера выплескивается наружу и спасает самого поэта и его читателя.

У нас за одним плечом ангел черный, а за другим – ангел белый; один радуется нашему отчаянию, другой скорбит и плачет о нашем падении, а радуется нашему восстанию из тьмы греха и порока. Мне представляется небо, где летают и те и другие ангелы: одни своей белизной зовут к свету и спасению, другие своей тьмой вселяют ужас и страх. Реют над Россией черные и белые ангелы, идет борьба между светом и тьмой. Черные ангелы кричат, что нам нет спасения, белые ангелы шепчут: “Спасение есть”.

*

Один молодой священник недоуменно спросил меня:

- Вы любите Есенина?

- Да, люблю.

- А как Вы относитесь к роману Булгакова «Мастер и Маргарита»? Вы читали, что Михаил Дунаев написал о романе?

- Я читал мнение отца Димитрия Дудко. Он отзывается о романе положительно.

- Известно ли Вам, что Михаил Афанасьевич принес покаяние?

- А в чем надо было приносить покаяние?

- Ну как же! Он же вывел Воланда привлекательным персонажем.

Я не стал продолжать этот спор. Во-первых, когда роман вышел в 1969 году, он многих заставил задуматься о Христе и о смысле жизни. Во-вторых, сам грех привлекателен. Это позднее, пройдя через искушение грехом, мы осознаем, как он нас обманул. Если бы Воланд в романе был не привлекателен, то грош была бы цена этому «герою», кого бы он смог соблазнить? Булгаков глубоко понимал природу и характер греховного соблазна. Его роман – это суд и предупреждение. И не нам осуждать Булгакова, а ему, сатирику, – нас.

*

Ильинский читает по радио «Власть тьмы» Толстого. Я смотрел эту вещь в Малом. Помню, в Арбатском переулке мы с товарищем встретили прогуливающегося Ильинского. Мы прошли и оглянулись, он тоже оглянулся и посмотрел на нас тем смеющимся взглядом, которым так часто смотрел с экрана.

У него были очень добрые глаза и успокаивающий, зовущий к добру голос. В те годы у меня было такое чувство, что он своим творчеством театрального актера и чтеца хотел передать человеку Бога. Голос Ильинского был одухотворен, в нем звучал внутренний покой и благородство. У него один из героев говорит: «Кайся, кайся, приноси покаяние, Богу покаяние надо». Ильинский был прихожанином храма Илии Обыденного.

*

В рассказе Хемингуэя «Старик и море» есть замечательная сцена молитвы. Изможденный старик в минуту отчаяния невольно обращается к Богу. «В Бога я не верую, - сказал он, - но я прочту десять раз «Отче наш» и столько же раз «Богородицу», чтобы поймать эту рыбу. Я дам обет отправиться на богомолье к Кобренской Божией матери, если я её впрямь поймаю. Даю слово».

Это напоминает молитву «Верую Господи, помоги моему неверию». Или, точнее «Помоги моему неверию. Верую, Господи». «Старик стал читать молитву, по временам он чувствовал себя таким усталым, что забывал слова, и тогда он старался читать как можно быстрее, чтобы слова выговаривались сами собой. «Богородицу» повторять легче, чем «Отче наш», - думал он». Потому что, как пишет св. Григорий Палама, все молитвы к Господу идут через Богородицу.

*

Ночь располагает к молитве. Ночная тишина – это уже молитва. Но мы в основном отдыхаем, а не молимся. Ночь создана для молитвы. Ночное бдение, всенощное бдение, всенощная. Мы говорим: «Пошли к всенощной», то есть на всю ночь, а эта «вся ночь» через два часа кончается. И опять ничего не получилось. Выбери ночь, чтобы получилось, выбери, не откладывай. Побудь ночь с Богом. А ночи убегают одна за другой, и не одна не становится твоей молитвой. Господи, ну хоть одну ночь побыть с Тобой. Когда же придет эта спасительная ночь? Она должна быть, хотя бы одна за всю жизнь. Господи, помоги, дай ночь и дай молитву…

*

Счастлив, кто жизнь свою украсил

Бродяжной палкой и сумой…

Раньше на Руси много было таких, и какая сила в этих людях была заложена, чтобы, оставив все, с палкой и холщовой сумой идти по Руси. Ночлег его там, где застанет ночь, и, наверное, в какую избу ни постучит, впустят странника. Войдет, перекрестится на образа: «Мир дому сему» – и поклон хозяйке. Примут, обогреют и накормят – нельзя прогнать – это Христос пришёл в таком убогом виде. Отдохнул и дальше. На горе монастырь – как раз ко всенощной поспел, и стоит с котомочкой и с палкой в руке, молится за тех, кто его принял и накормил. И в монастыре ему место найдется, а утром отстоит обедню и в путь. Пригорки, холмики, перелески, пение птиц, отдых на опушке и крохи от обеда птичкам. И дальше, дальше, от монастыря к монастырю, от храма к храму, от деревни к деревне… Какой верой надо обладать, чтобы так ходить и знать, что Господь не оставит и все пошлет, что тебе нужно.

Куда сейчас делись странники? Да и пустит ли кто сейчас, если таковой постучится в окошко? Сердца очерствели, никто никому не верит, потеряли веру в Бога, потеряли и веру в странников. Всем везде мерещатся проходимцы и мошенники, и подавать-то перестали. Но ведь просят, значит, нуждаются, с детишками по метро ходят, ведь среди странников раньше тоже были молодые и здоровые. У каждого свой путь земной: одному бродить и молиться, другому у станка стоять. А бродить и молиться очень трудно. У тебя нет ни дома, ни семьи, ни еды, ни пристанища. Семья – весь мир, а дом – где тебя приютят. Непрост страннический путь, здесь только надежда на Бога, что не оставит. Брели они городами и весями с теплым сердцем, и люди делились с ними последним: как же Христа от окошка прогнать? Миловал Господь Русь за это. На милости к странникам она и держалась. Забудем убогих странников – очерствеет душа: будет стоять Христос и стучать в оконца нашего сердца, да не получит ответа, и уйдет голодным и обездоленным. Как нам тогда жить без Него? «Не местные мы…» Значит, странники, да ещё с детьми, «которых есть Царствие Небесное». Не убудет, дай копеечку, ведь в старой Руси таких не гнали, а подавали им, кто сколько мог.. Мы-то на месте, а они, «не местные», пришли под наши окошки и просят. Говорят, «беженцы», значит, без дома, без крыши над головой. Не оскудеет рука дающего. Они счастливее нас, они странники, их Господь нам послал, чтобы растопить наши жесткие сердца.

Счастлив, кто в радости убогой,

Живя без друга и врага,

Пройдет проселочной дорогой,

Молясь на копны и стога.

*

Только вошел в храм, слышу: «Батюшка, схимонах Серафим хочет Вас видеть». В храме никто не знает, что это за схимонах Серафим, а у меня с ним связано много воспоминаний. Это был больной мальчик, который еле передвигался и плохо говорил, но очень хорошо молился. Ходил он один по всем храмам, престолам, и как-то мама увидела его у Споручницы. Сердце её дрогнуло, и она пригласила его к нам в подвал. Шел примерно год 1956-й. Накормила, уложила спать. Мама очень любила его, и он называл маму Еленушкой. Он жил со своим отцом, но тот не приветствовал его хождения по храмам.

Однажды, когда я тяжело заболел и попал в больницу, Серафим ночевал у нас. Проснувшись среди ночи, мама увидела, что он молится, бьет поклоны, а сам весь в поту. Мама говорит ему: «Серафим, ты бы отдохнул, завтра рано на службу». А он ей: «Я за Славу молюсь». Так и вымолили меня добрый мальчик Серафим вместе с моей мамой. Убогий Серафим.

Вышел я к нему из алтаря, он улыбается. Сейчас он старик, моего возраста, на коляске: «Я твою маму Еленушку поминаю». Попросил я его и за Тамару молиться. Книжку ему подарил на прощание.

Серафим – это юность, болезнь, спотыкание в духовной жизни и его молитва. У него пламенная молитва. Говорят, что теперь в схиме он зовется Симеон, но для меня по-прежнему – Серафим. Я так и на книжке написал - Серафиму. Убогий Серафим сидит в коляске, не ходит, зато в молитве летает - на то и Серафим, на то и пламенный.

*

Мне нравятся маленькие, сгорбленные старушки в метро или на улицах, с молитвой принимающие подаяние. Эти Божии одуванчики напоминают нам о Христе. Люди бегут на работу, не заметив такую старушку, а на обратном пути останавливаются и подают ей. Нужно благодарить Господа, что не оставляет он Россию: делает нас милосердными и любящими, а значит, и Божьими людьми.

Однажды у метро я заметил рядом со старушкой пьяненького нищего, подал ей и ему. Он поднял глаза и с удивлением спросил: «И мне?!» В его вопросе было такое острое чувство своего недостоинства и столь искреннее удивление от встречи с милостью, что сердце наполнилось горькой жалостью.

У храма нищие: у паренька-инвалида больные руки, он плохо говорит, сидит у ворот на стульчике. Рядом стоят женщины и два старичка. Летом им тепло на улице, а зимой в мороз они мерзнут, но все равно стоят. Я помню, что раньше нищие стояли в притворе в тепле. Дверь, правда, все время открывалась, и дул ветер, но все же они могли укрыться от дождя и снега. Теперь нищих в любую погоду из храма гонят, а в некоторых местах и к воротам не подпускают. Что-то здесь не так: не должны старые больные люди стоять на улице и трястись от холода. Мы проходим мимо, бросаем им монетки и входим в теплый храм, а они остаются на улице с пластмассовыми кружками в заледеневших руках. В бытность мою алтарником в Хамовническом храме я всех нищих знал по именам. Был среди них Миша - юродивый, маленького роста, с небольшой бородкой, он всем улыбался и каждому что-то говорил. Многое из сказанного им сбывалось. Стояла инокиня Доминика: под праздники ей выносили из алтаря семисвечник и подсвечники, и она начищала их до блеска. Правда, нищие часто ругались между собой, но ведь и мы не святые. Тогда если их и гнали, то под нажимом советской власти, которая утверждала, что нищих в стране нет. Но почему сегодня мы, свободные христиане, так жестоки порой по отношению к слабым, больным людям, просящим у нас милостыню? Почему немилосердны? Сжимается сердце каждый раз, когда я прохожу мимо церковных ворот, особенно жалко детишек. Нужно пустить нищих в храм, в притвор, где они могут услышать слово Божие и помолиться вместе с нами.

*

При выходе из метро «Тульская» на пути к Даниловскому кладбищу есть магазин с каменным крыльцом, на котором сидит маленький седенький старичок, с растрепанными волосами, красноватыми глазками, почти всегда… пьяненький. На коленях у него кепочка, на которой разложены мелкие монетки: копеечки, пятачки, гривенники. Эти монетки он выстраивает ровными рядами, они у него, как солдаты на параде. Когда выкладывает их в рядок, на его лице появляется сосредоточенность, как при очень серьезном занятии.

Завидя меня, он всегда улыбается и что-то мне говорит. Я всегда кладу на его кепку монетку. Его монетки представляются мне солдатами, сержантами, старшинами, среди них нет даже лейтенантов. Если я кладу ему два рубля, то говорю: «Вот тебе полковник», - а если пять рублей, то: «Вот тебе генерал». Мне не попадаются десятирублевые монетки, а то был бы ему маршал. О чем думает этот старичок, выстраивая свое войско, - не знаю, но он целиком отдается этому занятию. При виде моей монетки он вскидывает голову, и глаза его начинают светиться: милая, добрая улыбка освещает лицо. Он что-то говорит мне вслед, но я не останавливаюсь, не хочу нарушать нашего внутреннего единства, какой-то безмолвной дружбы, соединяющей нас. Он занят своим войском, я – своими мыслями, нам хорошо при встрече – и Христос посреди нас!

*

Я держу новую ручку, привезенную из Лондона моей духовной дочерью Леной. Такой ручкой стихи бы писать…Очень мягко пишет, у меня ещё такой не было. И что мне осталось этой ручкой ещё написать? Путь у меня выбран, и ничего менять я не собираюсь, только служу с трудом. Жду момента, когда мне скажут: «Вы нам не подходите», - как некогда в Измайлове. Но тогда у меня были силы, а сейчас придется сидеть дома, совершать свои обычные прогулки, если смогу. На ручке изображен монастырский скит на острове – это символ молитвы. Вот что мне осталось. Удивительная ручка, нежная такая, из Англии, где молится владыка Антоний, удивительный человек, самый духовный из всех наших архиереев, кроткий и крепкий. Кто из архиереев, кроме него, способен сказать с такой иронией о себе: «Я бы мог издать целую книгу своих проповедей под названием «Собака лает – ветер носит». Слава Богу, ветер доносит его слово до России, и многие прислушиваются к нему. У него всё основано на любви, а потому сразу ложится на сердце.

*

Мы говорим: как бежит время, как оно скоротечно. Сколько у нас забот, волнений. Глядишь, а они уже прошли – и зачем мы так волновались? Если о других – это хорошо, а если только о себе да о своей плоти? Может быть, действительно, довольно для каждого дня своих забот? Мы время разделили на секунды, минуты, часы, месяцы, годы… А если бы не было этого разделения, как бы мы жили и как бы говорили себе и другим, сколько прожили, кому сколько лет? Время уходит, как со стола сбрасываешь крошки: смахнул - и нет их. И, правда, перед Богом один день - как тысяча лет, а тысяча лет - как один день. Для нас то же самое, но в более мелких масштабах: шестьдесят лет прожил, как один день, а один день - как шестьдесят. Только вчера со мной были Тамара и мама, а вот уже семь лет их нет, а я никак опомниться не могу. Проскочили эти годы, и сколько их ещё пройдет - кто знает. За временем не угонишься. Недавно был 1938 год, а вот уже и 2002-й , а затем и 30-й. И лишь молитва остается неизменной: она не убегает и не уходит, не исчезает, сколько бы времени ни прошло, она вне времени – она есть, была и будет. Это мы преходящи, а не молитва. Поэтому молюсь и утверждаюсь в вечной молитве. Молитва вечна, как мир, она может только преображаться, переходить из одного состояния в другое, подобно преображению мира и твари. Вот почему так хочется пребывать в ней.

Вечна литургия, вечна молитва, ведь ангелы непрестанно славят Бога, а мы «мало чем умалены от ангелов», попробуем и мы славить Бога и так незаметно войдем в вечность с песней на устах: «Свят, свят, свят, Господь Саваоф, исполнь неба и земля славы Твоея!».

*

Вечером тикают часы, и больше никаких звуков нет. Если я пишу, то ещё скрипит по бумаге ручка. А так – тишина. И в тишине рождаются мысли, идеи, планы. Даже часы слышно, только когда прислушаешься. Один в квартире, в которой «тыщу лет не мыли, не мели». Нет, изредка я, правда, убираю, под большие праздники, а так у меня беспорядок и в доме и в душе. Может быть, беспорядок в душе оттого, что беспорядок в доме? Везде надо мести, мыть, убирать, а то зарастешь пылью и грязью. Часы тикают, время идет, а ты все сидишь и ничего не делаешь ни с душой, ни с домом. Смотри, поздно будет. Замучаешься потом все чистить, приводить в порядок. Часы свое дело знают: будят, о времени напоминают. Такая у них работа, чтобы все было вовремя: и сон, и еда, и отдых, и дела. Тик-так, тик-так… видно, я живу не так. Давно пора изменить жизнь, да ничего не получается. Какой я стал ленивый и беспомощный. Вон дворники встают рано-рано и чистят, и скребут, любо-дорого смотреть, а из меня дворник никудышный. И чем скрести и подметать свою душу – не знаю. Где найти такие скребки? А часы знай тикают: их завели, и они работают, а меня «завели», а я сижу сложа руки.

Сколько в мире часов! Миллионы, миллиарды самых разных, как и нас, людей. Они нам напоминают о днях рождения, о праздниках, и о самом главном – о смерти, когда оттикают нашу последнюю минуту.

Завтра в половине шестого они меня разбудят и будут со мной весь день: и в Хамовниках, и на могилках, и в лесу - везде. Мы с ними неразлучны. Тик-так, тик-так…

*

Теплится лампадочка, значит, и наша молитва должна теплиться подобно ей. Я прочитал про удивительного монаха, который мог разговаривать, даже спорить, но в то же время сохранять внутри себя Иисусову молитву.

В храме горят лампадки, мы молимся и поддерживаем этот огонек, теплящиеся лампадочки ко многому обязывают: Бога не забывать, вечность, молиться за ближних, мысли в чистоте хранить.

Знаете, как раньше трудно было достать лампадное масло? В аптеках доставали вазелиновое по знакомству или по рецепту. Все делалось для того, чтобы люди не молились дома, а занимались чем-нибудь другим, потому что лампадочки ко многому обязывают. У мамы, когда она ушла ко Господу, на лоджии в столике я обнаружил целый склад масла, и очень долго – года три – мои лампадки теплились маминым маслом, создавая тепло и молитвенный уют в комнатах. Мы говорим, семья – домашняя церковь. Я, как домой прихожу, сразу зажигаю лампады. Сегодня вот пыль вытирал: лампадочки горят, я «Богородицу» пою. Два часа пыль вытирал и два часа «Богородицу» пел.

Сейчас и лампадки можно достать, и масло любое купить, только следить за ними надо: нагар снимать, а то могут вспыхнуть: на моих глазах и в алтаре вспыхивали, и у меня дома ночью. Когда столб огня поднялся, меня Божия Матерь разбудила. Вскочил, а на столе лампада пылает, еле загасил. Моя вина – нагар вовремя не снял, теперь боюсь оставлять на ночь и ставлю свечки Неопалимой Купине в Хамовниках.

Божница старая, лампадки кроткий свет,

Как хорошо, что я сберёг

Те ощущенья детских лет.

*

Лампадочки еле теплятся, как и моя жизнь: маленький огонек, того и гляди погаснет. Но Господь держит на этой земле. Как травинки вокруг костра загораются, тлеют и вскоре гаснут, так и я потихоньку уйду. А лампадка пока не гаснет. Мне кажется, и всю ночь так продержится. Слабый огонек, а продержаться может долго. Может, и я так? Какова молитва, таков и огонек. Бывает, лампадка ярко-ярко горит, вспыхнет и погаснет, а то вот так, еле теплится. Так и молитва. У мамы в комнате старинная николаевская лампадка всю ночь горит, образа все в сиянии. Хоть и маленький огонек, а весь святой угол освещает. Лампадки погаснут, и мы тихонечко отойдем к Господу, где «зажгутся лампады небес».

В лунном кружеве украдкой

Ловит призраки долина,

На божнице за лампадкой

Улыбнулась Магдалина.

Смерть в потемках точит бритву,

Вот уж плачет Магдалина.

Помяни мою молитву

Тот, кто ходит по долинам.

*

Сегодня в день Архангела Гавриила в храме ко мне подошла под благословение высокая пожилая монахиня. Открывает она свою сумку и показывает мне маленькую лампаду, похожую на керосиновую лампу. Смотрит на меня и говорит: «Это благодатный огонь из Иерусалима от Гроба Господня. Он сейчас горит желтым пламенем, а бывает то синий, то голубой». Я сунул руку в сумку и почувствовал тепло, исходящее от лампы. Чудо! Пасхальный огонь посетил нас в Москве на Благовещение. Как она смогла сохранить его в течение целого года?

*

Я все боялся, что не доживу до отпуска. Дожил. Поехал в дождь без зонта к Тамаре с мамой на могилки. Постоял под дождем, поклонился, сказал, что в отпуске, а дождик льет и льет. Иду домой, думаю, а кому он нужен мой отпуск? И сказал сам себе: посвяти его молитве; у тебя есть за кого молиться: за тех, к кому ты сегодня в дождик ездил, и за других, их тоже очень много, и они все прибавляются. Люди тянутся к Богу, а священник – связующее звено. Не обмануть бы их надежды. Я очень этого боюсь. Пришёл человек, поговорил с тобой, ушел и больше не вернулся. Это самое страшное – искал Бога и не нашел. Я изо всех сил стараюсь, чтобы такого не случилось. Я на себе испытал, что значит жить и быть без Бога. Это посещает, наверное, всех, но долго в таком состоянии находиться страшно, можно совсем Бога потерять. Как открываются люди священнику, от этого страшно и радостно. Страшно потому, что ты человек грешный, а они тебе так доверяют. Радостно тогда, когда человек увидел через тебя, грешного, Бога и засверкал всеми красками. Эту радость никто у нас не отнимет!

*

К сердцу священника сходятся все человеческие пути, все стремления, надежды, упования, выбор пути – всё идет через батюшку. А что может батюшка? От себя – ничего, все от Бога. Батюшка может только путь немножко выправить и то потому, что через него действует Господь. Я такой же грешник, а может, ещё больший, чем те, кто ко мне обращаются. «Без Меня ничего творить не можете» - это всем нам наказ, а батюшке в первую очередь. Батюшке надо уметь выслушивать всё, и тогда что-то приоткроется тому, кто к нему обращается. Но самое главное все-таки молитва, в ней и через нее может быть дан знак, как поступить. Часто в беседах проявляется что-то не твое, потому что на это ты просто не способен, скажешь и думаешь: «Это Божие, а не мое, потому что сам я никудышный и своим советом только могу все загубить». Раз поставлен Господом молиться, молись - как умеешь, а остальное не твоего ума дело. А люди идут и идут, ищут у меня поддержки, а меня самого надо со всех сторон поддерживать, чтобы не упал, и кто кого держит - это ещё вопрос: то ли я поддерживаю людей своими молитвами, то ли они меня.

*

Турки ворвались в храм Святой Софии в Константинополе, когда там шла божественная литургия. Служащий священник взял Чашу со Святыми Дарами и спокойно направился к боковому приделу храма. Не успели турки занести над ним свои ятаганы, как стена храма расступилась и скрыла бесстрашного священника. В народе существует поверье, что и сейчас в глубине мраморной стены он читает молитвы над Святой Чашей и наступит день, когда вновь расступится стена храма и из нее выйдет священник со Святыми Дарами.

*

Как хорошо у мамы в комнате, мне порой хочется остаться и даже на улицу не выходить: сидеть, смотреть на иконы, молиться. Намолено здесь, как в монастыре. Бывает, подойдешь к иконам и чувствуешь благоухание, исходящее от святого уголка. Трудно расстаться с иконами, ухожу и все смотрю на них, так к себе и притягивают. Бывало приду к маме: «Сынок, я и у себя в комнатке молюсь, и у тебя…» Здесь была моя молельная комната, я часто приезжал к маме после службы помолиться. Господь дал иконы, тихие, спокойные комнатки. Иконы дарили монахи, лампадочки – миряне. В доме с иконами жить легко – они как будто тебя на все благословляют, все делаешь под их взором, и весь день напоминают тебе о Боге. Вот преподобный Серафим на камушке с воздетыми руками, архистратиг Михаил с предстоящими, Троица, дуб Мамврийский, все двенадцать праздников, Спаситель с овечкой на плечах, Божия Матерь Млекопитательница, Нечаянная радость, Казанская, Споручница, Владимирская, Николай Угодник, преподобный Сергий, Моление о чаше, Спас Еммануил, Неопалимая Купина, благоверный князь Вячеслав, благоверная царица Тамара, равноапостольные Константин и Елена… Подойдешь, а они тебе говорят: «Молись». Хоть кратенько, но помолишься и побежишь дальше. Хорошо с иконами – они самые верные друзья, никогда не оставят, всегда помогут, укрепят, я даже представить себе не могу квартиру без икон. «Дивен Бог во святых своих», и дивны люди у святых икон: они преображаются и излучают свет и добро. Это наша домашняя церковь, здесь свои службы и молитвословия: особые, домашние, очень теплые и доверительные. Уходишь в храм помолиться, приходишь – и дома тебя ждет молитва. Лампадочка теплится, чтобы твоя надежда на Господа никогда не угасала. Мне всегда хотелось, чтобы в квартире были иконы и книги, и ничто лишнее не отвлекало от Бога.

*

Рядом со мной в гостях сидела чудесная русская старушка из Канады. Она знала Иосифа, хранителя мироточивой чудотворной иконы Божией Матери Иверской, и как-то оказалась рядом с ним в самолете. В руках у него была та самая чудотворная икона. Она, по рассказу старушки, так источала миро, что даже одежда Иосифа намокла. А я был счастлив, что оказался рядом со свидетельницей такого чуда.

*

Преподобный Иоанн Лествичник жил у подножия Синайской горы, выходил помолиться в предрассветные часы и видел маленькие точки-ниточки людей, поднимающихся по тропиночкам на вершину горы, где когда-то Бог явился Моисею. Так возник образ лествицы. Чем же отличается его лествица от обыкновенной лестницы в нашем доме? На его лествице нельзя останавливаться, если остановишься, то покатишься вниз, надо все время неустанно подниматься. Каждый из нас знает, что с нами происходит, если мы перестаем молиться. Сегодня оставили молитву, завтра… А как трудно все начинать сначала. На обыкновенной лестнице мы можем передохнуть, здесь – нет, все время надо идти вверх. Там нас ждет Господь. Только к Нему, только вперед. На этом пути нас ждут искушения, испытания и скорби, но у каждого из нас есть покровитель, преподобный Иоанн Лествичник, и наш святой ангел – к ним и надо обращаться за помощью. Да и Божию Матерь мы называем Лествицей Небесной – Она соединила землю с небом. Ангелы Божии сходят и восходят по этой лествице. Вспомните патриарха Иакова и его сон в пустыне.

*

«Одеяние вретище мне подобает за грехи моя. Ты же препоясал мя еси веселием, и облекл мя еси в ризу светлу, предстати святей Твоей трапезе: да не изыду посрамлен от лица Твоего». Когда я дохожу до этих слов из акафиста ко причащению, готовясь к литургии, то всегда останавливаюсь, вспоминаю все свои грехи и хочу упасть на колени перед Спасителем. Слова эти написал епископ Амвросий Медиоланский, они рвались у него из груди, а теперь стали и моими словами. Некоторые спрашивают: как можно молиться чужими словами? Так молись, чтобы они стали твоими. У грешников один вопль: «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей!» Оторопь берет, когда думаешь, что «мне подобает за грехи мои». Но, видно, любовь Божия побеждает и грех: любит и не наказывает, а милует. Когда молишься, видишь, какой ты никчемный, ни на что не способен, и только милующая любовь делает тебя тем, кто ты есть, - священником. Молись словами, которыми когда-то кто-то молился, и они станут твоими, и Господь тебя услышит. У нас порой своих слов нет, нет глубокого покаяния, а в молитве мы находим пример. Завтра, если Бог даст, буду служить, стоять перед Престолом и думать: «Одеяние вретище мне подобает за грехи моя. Ты же препоясал мя еси веселием, и облекл мя еси в ризу светлу, предстати святей Твоей трапезе»… Господи, как же Ты любишь меня, дай и мне любить Тебя такой же любовью. Да не изыду посрамлен от лица Твоего.

*

Один инок утверждал, что «Бог накажет всех безбожников», а преподобный Силуан Афонский сказал ему на это: «Если тебя посадят в рай, и ты будешь оттуда видеть, как кто-то (давайте вместо «кто-то» поставим «твои мать, отец, сестра, брат» – В.В.) горит в адском огне, будешь ли ты покоен?» Тот ответил: «А что поделаешь, сами виноваты». Старец же сказал со скорбью: «Любовь не может это понести. Надо молиться за всех».

Часто люди даже в Церкви рассуждают, как тот жестокосердый инок. Такая у нас часто «любовь» к неверующим, и даже протестантам, католикам, иудеям, мусульманам, ко всему неправославному (а порой и к православному, но, на наш взгляд, неправильному) миру. Я никогда не понимал людей, которые с легкостью берут на себя роль судей. Разве нам может быть хорошо в райских селениях, когда рядом в аду будут мучаться наши близкие? Владыка Антоний говорит: «Может, я и скажу, что Бог во всём прав, а душа-то будет разрываться. А если она не будет разрываться, то значит, во мне любви не так уж много, раз я могу забыть самых родных, самых близких, которые были для меня кровью и плотью моей жизни, просто потому что сам в рай попал».

В Церкви часто можно услышать, что спасутся только православные, да и то не все. А Владыка Антоний пишет: «Я не могу представить, чтобы Бог создал людей только для того, чтобы большинство из них пошло к дьяволу!» - «Может быть, - как будто продолжает его мысль епископ Иларион (Алфеев), - те, кто умер вне христианской веры, встретят Христа после смерти и уверуют в Него».

Мы все – единый род человеческий и всех должны любить. Господь сотворил людей для радости, для вечной жизни. Жаль неверующих: они мимо Бога прошли и не заметили Его. Плачу я о них, и слёзы приносят мне облегчение.

*

Слезы очищают, ведут к Богу, милосердие дают. Великим постом читаем в каноне Андрея Критского: «Откуда начну плакать мое житие». Откуда вспомнишь, оттуда и заплачешь – от греха, который тебя опутал. Весь канон – сплошные слезы, и если бы все во время чтения канона в храме плакали, то море слез наполнило бы храм. Когда человек плачет о своих грехах на исповеди, то слезы сами говорят о его глубоком покаянии. Апостол Петр всю жизнь плакал, и нам нужно жить по его примеру. За покаянные слезы, может, и простит нас Господь.

*

Я служил литургию один в будний день. Людей на исповедь пришло много, а времени у меня было мало. Подходит на исповедь женщина средних лет, за ней ещё человек десять стоят. Достает из сумочки листы, исписанные мелким почерком и говорит: «Это, батюшка, мои грехи, я буду их читать». Я понял, что, если она начнет читать, времени на службу не останется. Беру у нее листки и иду в алтарь. Вижу, что она переписала всю священническую исповедь, среди прочего читаю: «Согрешила иноческих обетов неисполнением». Выхожу к ней: «Вы инокиня?» – «Нет». - «А почему в «своей» исповеди написали о нарушении иноческих обетов?» Молчит.

Мне кажется, что перечисление грехов – это не главное в исповеди. Главное – искренний плач о грехах и желание жить с Богом. Подошла бы она ко мне и сказала: «Батюшка, вся жизнь в грехах, столько мерзости совершила, нет грешнее меня. Поняла, что так жить нельзя, что предаю и Бога и людей, землю оскверняю своими грехами. Хочу начать новую жизнь, жизнь с Господом, по Его святым заповедям. Может, у меня и не сразу получится, но плачу я и рыдаю о своих грехах, о своем отступлении от Господа. Прошу прощения у Него и Ваших молитв, помогите оставить греховную жизнь, помогите встать на путь Истины». Если таково покаяние, то и грехов перечислять не надо. Батюшке остается только накрыть такого человека епитрахилью и отпустить ему грехи. А длинные списки можно перечислять с сухим сердцем по многу раз безо всякого результата. Кому нужны такие «диссертации»? Нужны плач о грехах и жажда изменить свою жизнь. Господи, помоги!

*

В храме Феодора Стратилата на Антиохийском подворье наиболее почитаема икона Божией Матери «Нечаянная Радость». Сегодня, прикладываясь к иконе, я понял, что разбойник, стоящий перед Божией Матерью на коленях, - это я сам. Стою и молю о прощении грехов, а грехов у меня столько, что этому разбойнику со мной и не сравниться. Недостоин я прощения, но радуюсь самому предстоянию Божией Матери и молюсь: помоги, смилуйся, не погнушайся. Божия Матерь ждет моего покаяния, а я заливаю слезами ступенечки, ведущие к ней, и не могу подняться с колен.

*

«Что прошло, то будет мило…» Все мило, кроме… греха. Грех никогда милым не будет, как ты его ни приукрашивай, ни извиняй, ни оправдывай, грех останется грехом. А все остальное мило, даже болезни: они ведут нас к Богу. А то мы очень мало думаем о Нем. Все заботы, да дела… Мило все, что сотворено Богом. А грех Он не творил, мы сами «своей своенравной властью грех из темных бездн воззвали», и никто, кроме нас самих, в этом не виноват.

И почему люди думают, что грешить легко? Грешить очень тяжело. Ведь мы идем против Бога, против людей, против своей природы. Попробуй-ка, преодолей все это. И представьте, преодолеваем, так уж хочется грешить. А потом плачем, терзаемся, просим прощения у Бога и у людей… и опять грешим, и опять каемся. Зачем? Как можно жить с такой тяжестью на сердце? Что он, этот грех, медом, что ли, намазан?

Не лучше ли покаяться раз и навсегда, омыть слезами покаяния свои грехи, чтобы ушли они в землю и никогда уже не возвращались. Постараемся побольше молиться, любить и жалеть людей. Для этого мы и посланы сюда. И это так просто…

*

Сегодня я служил позднюю литургию. Полный храм народа, много молодежи. Наверху поёт хор, а я стою перед Престолом и думаю: «Я – песчинка среди этого людского моря. Отрешись в молитве, и Господь все тебе даст». Удивительная была служба. Миром Господу помолимся… Сегодня мы действительно молились миром.

*

Берегите тишину, в ней можно услышать многое.

Тишина обволакивает меня: «тихо, тихо в иконном углу», тихо на душе, тишина со всех сторон подкрадывается, и ничто эту тишину не нарушает. Я сижу и хочу уловить что-то в этой тишине, поймать какой-то знак, какую-то мысль. Хочется что-то услышать очень важное, вот и напрягаю слух, а кругом тихо-тихо. Какая кругом тишь, и так каждый вечер. Берегите тишину, в ней можно услышать многое. Только прислушайтесь: ангелы поют, слышен шелест их крыльев. Я привык к тишине и ничем её не нарушаю. Эта тишина божественная. Чем тише, тем явственнее можно услышать Божие… Всех нас ждет тихая пристань у Господа. В веянии тихого ветерка Илия почувствовал Бога. В тишине утихает моя боль. В ночной тиши хорошо молиться. Вечер всегда тих, вечер и тишина нераздельны. Перед сном надо обязательно побыть в тишине и только потом погрузиться в сон.

Закадили дымом под росою рощи.

В сердце почивают тишина и мощи.

Выключите все, что шумит, и побудьте с Богом наедине. Господь тихо войдет в ваш дом и прикоснется к вашему сердцу, и вам будет с Ним очень хорошо. Не включайте телевизоры, громкую музыку. Не гоните Того, кто приносит в ваш дом мир и Сам входит со словами: «Мир дому сему». Вспомните, дверями затворенными явился Господь апостолам. Если бы они пребывали в грохоте и шуме, в котором порой пребываем мы, Он бы не пришёл к ним. Мы шумом не пускаем Его в свое сердце, в свои дома. Он постоит-постоит у наших дверей и уходит, а потом мы удивляемся, почему нам так плохо. Не пропустить бы нам Господа и вовремя открыть Ему двери нашего сердца и нашего дома!

*

Сегодня вышел их храма после службы. Снег идет, тепло и благостно. У ворот стоит прилично одетый мужчина с папироской в руке. «Помогает?» - обращается он ко мне. Я не могу понять, что он имеет в виду. Кто кому помогает? Он, видя мое замешательство, поясняет: «Я видел вы из храма вышли и крестились. Хоть немного помогает? Я-то неверующий». – «Очень помогает», - отвечаю я. «Может, и мне попробовать?» Улыбнулся и не спеша пошел по переулку.

Вот такая встреча у Божиего храма. Я не знаю, кто он, а он не знал, что спрашивал у священника. Я думаю, Господь ему поможет, раз он Его ищет.

*

В тихом вечернем гуде

(…)

Сам я не знаю, что будет.

Я тоже не знаю, что со мной будет завтра, послезавтра, через неделю, через год, и даже … через минуту, и поэтому надо всегда иметь в своем сердце Господа и слова молитвы Господней: «Да будет во всём воля Твоя…» Тогда ничто не застанет нас внезапно, ко всему мы будем готовы, и Господь будет с нами. «В тихом вечернем гуде (…) сам я не знаю, что будет…» Эти стихотворные строчки меня часто посещают вечерами, я хожу и твержу их. Мы не знаем, что с нами будет, но с нами Господь, и поэтому нам нестрашно.

*

Я благодарен тем, кто меня окружает. Этих людей очень много: в храме, в воскресной школе. Сколько тепла они привнесли в мою одинокую жизнь. Я не буду называть их по именам, но их улыбки, их помощь, их участие мне очень дороги. Я окружен добрыми людьми. За что - не знаю, никаких заслуг моих в этом нет.

*

Сегодня меня познакомили с чудесным дьяконом отцом Андреем из храма святителя Николая в Пыжах. Мне хочется его называть ласково – отец Андрюша. Открытый, любящий людей, сам страдающий и за страждущих переживающий, мудрый университетский профессор и смиренный дьякон, многое понимающий и прощающий. С ним легко разговаривать. Из него исходит сила духовная и интеллектуальная. Таких людей мало, и так радостно, когда Господь их посылает.

*

Наступило Рождество. Ночь. Литургия. Господь послал мне слезы и благодарность Ему за служение, за предстояние у Престола в эту чудесную спасительную ночь. Как зримо Господь присутствует в эту ночь в храме. «Преподаждь мне Честное и Пресвятое Тело Господа нашего Иисуса Христа» -- Христос на моей ладошке – как умещается? – и я вкушаю Его Святое Тело. Как Он смирил себя: и теперь Христос во мне и я в Нём. Потом причащал, давал крест. Приехал домой: подъезд, этаж, дверь. Но никто меня за дверью не ждет, не с кем поделиться радостью Рождества. Походил по пустой комнате. Слезы полились по щекам. Что-то часто я стал плакать, и слезы как-то скатываются, а не текут. Если успеваю, вытираю их кулаком. В праздники, говорят, плакать не положено. Ну а если плачется? В этих слезах есть и радость, радость Рождества. Всё смешалось – слезы и радость. Слезы от доброты людской и от одиночества. Да простит мне их Господь. Поплачу и порадуюсь. Порадуюсь и поплачу. «Плакать с плачущими и радоваться с радующимися», - если это дано, значит, Господь рядом.

*

«Каждый вечер, как даль затуманится…» Сегодня очень спокойный вечер, и на душе как-то благостно. Может, оттого, что сегодня - крещенский сочельник. Спокойно-спокойно. Так редко бывает. Почему Господь дает одиночество? В суете трудно побыть наедине с Господом. Мы всегда должны быть с Ним, но в суете Его не замечаем. Он никогда от нас не отходит и никогда нас не оставляет – оставляем Его мы. Незаметно Господь пришёл к Иоанну креститься, вместе со всеми, незаметно входит Он и в наши сердца, в наши жилища, незаметно пришёл в мир, родился, как простой смертный, в яслях и убожестве, и незаметно посещает нас, когда у нас тишина в душе. Он и на Крещение сходит на воды незаметно. Все Им освящается: и воды, и леса, и поля, и долины. Над всем миром Господь распростер Свои длани.

Я на Крещение видел, как старенькая бабушка с легкостью несла довольно большой бидон с крещенской водой. Эта бабушка подобна самой России: будь с Господом, и не будешь испытывать никаких тяжестей, черпай и черпай из Живоносного источника и никогда не умрешь, а будешь иметь жизнь вечную. Бабушка-самарянка с полным кувшином-бидоном живой воды понесла эту воду в селение, в московский дом, чтобы напоить жаждущих истины. Старенькая, лицо сморщенное, согнутая, а такая живая, с живой водой Крещения в руках. Я и сам сегодня утром попил водички с источника преподобного Сергия с таким чувством, что это крещенская водичка, ведь в этот день освящается все водное естество. Я думаю, что можно даже из-под крана набирать крещенскую воду -- все и вся освящается. Крест погружается в воду, во всю вселенскую воду-купель, и на воду нисходит Дух Святой. Вот почему мы ещё и живы. Господь всех нас животворит. Мы приходим оскверненные, а Он освящает. Он входит в эти воды, отягощенные нашими грехами, и делает их животворящими. Сколько людей входили в воды Иордана и крестились Иоанном Крестителем! Эти воды были тяжелыми от наших грехов, но Господь в них вошел -- и они стали животворящими. Он, безгрешный, их освятил.

Мне от Тамары осталась бутылочка с крещенской водой. Этой бутылочке, наверное, лет двадцать пять-тридцать, а как будто только вчера её налили – вода в ней светлая, вкусная. Я её не трогаю – пусть стоит в память о Тамаре и о празднике Крещения, который был тридцать лет назад!

*

Он идет путем жемчужным

По садам береговым,

Люди заняты ненужным,

Люди заняты земным.

Н.Гумилев

В седьмой больнице на Каширке мне все до боли знакомо: коридоры, палаты. В этой больнице лежала моя Тамара. Теперь здесь лежит тетушка отца Глеба Лидия Иосифовна, и я пришёл её причащать. В палате одни старушки, все земное для них осталось где-то позади, по крайней мере в тот день, когда я пришёл к ним со Святыми Дарами. Они ещё не завтракали – ждали Господа, пришедшего к ним в гости: на столике была приготовлена Трапеза Господня, и все от нее вкушали. Прошла их жизнь или то, что мы называем жизнью. А не заключается ли вся жизнь в этой Трапезе Господней, к которой мы всегда должны были бы стремиться? А может, жизнь только с этой Трапезы и начинается? И только тогда мы действительно живем? Ведь только вкусивший эту Трапезу Господню имеет Жизнь Вечную и Настоящую.

Вспоминаются слова моей мамы: «Сынок, ничего-то человеку в жизни не нужно, нужен только Господь». Мама поняла это ещё молодой и всю оставшуюся жизнь прошла по этому пути. Она, бывало, скажет: «Всех дел все равно не переделаешь, лучше оденься и иди в храм». И сама всегда этому правилу следовала. Ещё апостол Павел говорил: «Не предавайтесь многозаботливости». Когда я причащал этих бабушек, я подумал о следовании за Христом. Конец пути о многом говорит. Земная жизнь подходит к концу: причащаясь, они поняли сегодня самое главное: без Господа ни жить нельзя, ни уходить из этого мира. Подумать только, какое бы здесь было Царство Любви, если бы мы об этом не забывали.

И Христос идет путем жемчужным

По садам береговым.

Люди заняты ненужным,

Люди заняты земным.

*

Ничего я в жизни не пойму,

Лишь шепчу: «Пусть плохо мне приходится,

Было хуже Богу моему,

И больнее было Богородице».

Это написал Николай Гумилев, расстрелянный в 1921 году большевиками. Сколько людей погибло от рук злодеев, что, казалось бы, одно упоминание о коммунистах должно приводить в дрожь. Мы же равнодушны к погибшим, а значит, предаем их и тем самым готовим почву для новых зверств. Многие их них шли на смерть за Христа с молитвой к Нему. Гумилев не принял богоборческой власти, даже отказался принять из её рук помилование, остался до конца верен присяге и, может быть, укреплял себя перед смертью мыслью о том, что «было хуже Богу моему и больнее было Богородице».

*

А вон за тою дверцей,

Куда народ валит,

Там Иверское сердце

Червонное горит.

М.Цветаева

Иверская часовня была сломана, снесена с Красной площади, а теперь я стою и служу в ней акафист, и прикладываются к иконе дети, которые не видели замороченную атеизмом страну. Для них часовня всегда была, и Божия Матерь, и батюшка в голубом облачении, и ворота Иверские тоже были всегда.. Если бы Марина Цветаева сейчас оказалась перед Иверской часовней, и для нее, наверное, все было бы так же, как в далеком 1916 году, когда она писала эти строки. Я люблю здесь молиться. Радостно служить в этом месте. Оно какое-то особенное. На Красной площади все прекрасно, за исключением мавзолея и оскверненной стены. Почему народ не придет, не встанет живой стеной и не потребует очистить некогда святую стену Кремля? Но люди проходят мимо и, к сожалению, не отличают скверны от святости. Льется молитва, к иконе подходят жених с невестой, а в то же время через Иверские ворота кучка людей с красными знаменами и плакатами – бредут, сами не зная куда и для чего. Они здесь совершенно лишние, как и тот, кто лежит под красным мрамором. Может, помолимся поусердней, и сдует молитвой красные знамена и нечестивые гробницы с Красной площади.

*

Сестра Антония из монастыря Марии Магдалины приехала ко мне на юбилей – тридцать лет служения в Церкви – и подарила большой деревянный крест. С тыльной стороны креста в небольших углублениях размещены камешки: в самой верхней части – камешек от гробницы Божией Матери; потом камешек с Иордана, земля с кровью святого Димитрия Солунского; камешки от Гроба Господня, из пещеры Иоанна Лествичника, от горы Синай, из Тивериадского моря, с горы Иерихон, из монастыря святой Марии Магдалины, от Голгофы. «Вы никак не выберетесь в Святой Град, - сказала сестра Антония, - а он сам пришёл».

Сестру Антонию очень хорошо принимали в нашем храме, она несколько лет в нем работала, убирала, готовила, учила детишек церковно-славянскому языку. А теперь она привезла с собой дух примирения с Русской Зарубежной Церковью. Я, правда, никогда не чувствовал разделения, ведь нас разделяет что-то внешнее, несущественное для Бога, а соединяют любовь и вера. Ссорятся богословы и чиновники, а простые люди, как показал приезд Антонии, слава Богу, могут с любовью во Христе принимать друг друга.

*

Инокиня Антония прислала мне лимон с зелеными листочками из Гефсиманского сада. Листики я вложил в книгу, с лимоном стал пить чай. А затем нашел горшочек, положил земли, сделал ямку, перекрестился, засыпал землей, полил архангельской водичкой, благословил, и теперь жду – вдруг произойдет чудо и я выращу небольшой гефсиманский садик. Теперь каждое утро поливаю и жду росточка.

Я это зернышко закопал в землю, как в могилу, и оно должно воскреснуть. Вот и человек так же погребается в надежде на воскресение. Камень приложили ко двери гроба, а он был отвален, и Христос Воскрес. Буду ждать, молиться и поливать, а если будут лимоны, подарю самым близким, а может, и сестре Антонии пошлю в Иерусалим из своего Гефсиманского сада. Уж очень хочется, чтобы выросло деревце с зелеными плодами. В жизни так много чудесного. Разве лимон из Гефсиманского сада сам по себе не чудо? Со Святой земли прибыл прямо ко мне в московскую квартиру. Я и не мечтал о таком. Закрою глаза, а передо мной Гефсиманский сад, и Спаситель молится за нас за всех, за наши грехи. И нас к молитве призывает. Помолюсь о своих грехах и о том, чтобы вырос лимон и появилась в моем доме частичка Гефсиманского сада.

*

Мы с Катей, сестрой инокини Антонии, заговорили о цветах: я сказал ей, что посадил семечко лимона из Гефсиманского сада, оно проросло и уже два листика появились. А Катя, оказывается, со своими цветами разговаривает.

Лимонное деревце у меня, правда, ещё небольшое. Но мы ведь и с маленькими детишками разговариваем. Вот и я сказал своему деревцу: «Как прекрасно, что ты в моем доме. Я тебе что-нибудь расскажу, а ты мне. Ведь ты оттуда, где молился Спаситель. Прародители твои видели Самого Христа и Его учеников. Думало ли ты, что очутишься в заснеженной Москве и будешь напоминать мне о тех чудесных событиях, которые происходили две тысячи лет назад?» И тут два крошечных листочка зашевелились. Вот мы и поговорили. Теперь каждый вечер я буду рассказывать о службе, о моих поездках, а деревце – о Святой земле. Узнаю, как там живет Антония; когда я буду уходить, деревце будет говорить «до свидания», а приду – услышу «здравствуй». Настанет время, когда мы скажем друг другу «прощай» и мирно отойдем ко Господу, и Гефсиманский сад примет меня в свои объятия, и Христос будет с нами!

*

Сейчас очень много пишут о Христе, о Церкви, но далеко не все книги вызывают доверие. Я знаю лично нескольких таких писателей и удивляюсь, что в общении они не такие, какими хотят показать себя в своих творениях. Сердца их пока закрыты для Христа.

Мне кажется, с такими людьми надо быть настороже. Завтра ситуация изменится, изменятся и они. Зачем вымучивать из себя христианство, если они не пришли ко Христу? При разговоре с такими людьми чувствую, как далеки они от Христа: не исповедуются и не причащаются, только пишут о Господе и о Церкви. Ясно, что они играют в веру. Неужели куда подует, туда и подаются? Уличить их очень трудно, потому что слова они пишут вроде бы верные, но нет в тех словах любви к Богу. Ещё вчера они были атеистами, уж лучше бы ими и оставались, так было бы честнее. Хотят кого-то обмануть, да ведь Бога-то не обманешь. Ходили бы в Церковь… Писать, говорить о Христе и в Него не верить… Актерство да и только.

 

*

На день Трифона мученика я поехал в Храм Всех скорбящих Радости, где тридцать лет назад рукополагался. Приехал часам к десяти утра: у кануна шло заочное отпевание, у чудотворной иконы – молебен. Молебен служил батюшка лет сорока: быстро скороговоркой читал записки. Когда он произнес: “Ко Пресвятой…”, - у меня дрогнуло сердце, я встал на колени, но то, что я услышал, нельзя было назвать молитвой. Такой скороговорки я за всю жизнь не слыхал, нельзя было понять ни слова. Молодая женщина, стоявшая рядом со мной, ошарашено смотрела на священника. Затем он поднялся на солею и произнес длинный отпуст, помянув чуть ли не половину святцев. На вразумительную молитву у него времени не оказалось, а на чтение записок и отпуст с “длинной бородой” время нашлось. Заочное отпевание совершал более молодой священник, служил полным чином, но спешил тоже так, будто за ним гнались. Лучше бы чин сократил, но произносил слова членораздельно, иначе люди не понимают ни слова.

Посмотрел я на нас, священников, со стороны, и увидел, что нас вовсе не волнует, понимают ли люди слова молитвы. Лучше бы меньше читали, но не торопясь, от всего сердце, стараясь донести слова молитвы до людей. Молиться надо не одному в толпе, а объединяться в молитве со всеми пришедшими в храм Божий, чтобы все были единое целое.

*

В наших монастырях появились иеромонахи и архимандриты, которые многим людям говорят, что они бесноватые. Эти несчастные потом приходят ко мне на исповедь. Недавно одна женщина уверяла меня, что у нее бесноватый сын, потому что у него каждую осень поднимается температура. Я спрашиваю:

- К врачам обращались?

- Врачи говорят, что у него ангина.

- Почему же ты думаешь, что он бесноватый?

- Священник в Псково-Печорской лавре сказал, что в него бес вселился.

И такое я слышу от людей довольно часто. Одни приходят в отчаяние, а у других появляется странная радость, будто они наконец узнали истинную причину своих несчастий. Приходят в церковь и ищут подтверждения у приходских священников. А когда я не подтверждаю “диагноз”, некоторые уходят разочарованные. Не могу понять, почему здоровые люди желают быть бесноватыми и что заставляет монахов видеть бесов там, где их нет? Сегодня это превратилось в своего рода монастырское хобби. Как-то подошла ко мне девушка и радостно сообщила:

- Я бесноватая.

- Кто тебе сказал?

- Священник.

- Дура ты, а не бесноватая, - сказал я в сердцах и хлопнул её ладонью по голове.

В ответ она мило рассмеялась

Я видел настоящих бесноватых. Одна такая несчастная ходила к нам в храм. Я просил её стоять за дверью в притворе и входить в храм только перед самым причастием. Она могла своим поведением детей напугать во время службы.

А вот желающие быть бесноватыми – это что-то новое в Церкви. Я таких предупреждаю: будете твердить, что в вас бес вселился, – пеняйте на себя!

*

Встретил я отца В.: «Отец Вячеслав, здравствуйте». Я вначале даже не узнал, а это он, тот самый измайловский мальчик в валеночках. Только теперь на мальчике нет валеночек, да и ростом он вымахал мне под стать. А вот целования у нас как-то не получилось. Что-то эфемерное, воздушное – целовали воздух. Но не по моей вине. В последнее время я заметил, в патриархии все так целуются. Все отрепетировано. Как-то не по-русски…

Уж лучше бы я не встречал этого отца В.. Он, правда, слегка смутился, заспешил: «Мне надо идти, меня ждут…»

А вдруг я тоже так изменился? Какой ужас, если это так. Но только до этой встречи я ни с кем тройным воздушным поцелуем ещё не целовался. Я хотел ему ещё что-то сказать, спросить, верит ли он в то, что пишет, о чем говорит в своих выступлениях. Но этот тройной поцелуй, как тройной одеколон, все испортил. Язык не повернулся ни о чем его спрашивать. Мне стало стыдно и за себя и за него.

Да, другие настали времена, и валеночки никто не носит, и поцелуи стали какие-то компьютерные, да и люди тоже.

Человек нашел себя в Церкви… и потерял. Это страшно. Если бы не этот поцелуй, может, я бы ещё сомневался, но он всё расставил по своим местам.

Далее

Cодержание

Вы можете помочь развитию этого сайта, внеся пожертвование