Священник Георгий Чистяков
«Путь, что ведёт нас к Богу»

ХРИСТИАНСКИЕ ПОДВИЖНИКИ XX ВЕКА

 
Шарль де Фуко

Мы живем в эпоху рубежа, в эпоху действительно огромного исторического рубежа и перелома. Мы ино­гда это понимаем, чаще все-таки мы это забываем, но тем не менее это так. Подводить итог тысячелетию, на­верное, рано. Я думаю, что это сумеют сделать те наши правнуки, которые будут жить в конце XXI века. Наверное, тогда, когда уйдет тысячелетие в прошлое хотя бы на шестьдесят-семьдесят лет, станет ясным абрис тысячелетия - хотя бы сколько-то. Но сегодня можно начать подводить хотя бы предварительные, но все-таки итоги XX веку.

Понятно, что XX в. - это эпоха огромных потрясе­ний. Это эпоха катастроф, которые по-французски мы бы назвали словом massacre. Я, увы, не знаю адекватного русского слова. Это не массовое убийство, это нечто большее - человеческая «мясорубка», наверное, так. Итак, XX век - действительно, это эпоха страшной че­ловеческой «мясорубки». Это эпоха резни армян в 1915 г., это эпоха ГУЛага, который унес миллионы че­ловеческих жизней самых разных людей - верующих и неверующих, молодых и старых, всемирно знамени­тых и самых простых и никому не известных, кроме ближайших родственников. Страшно читать те рас­стрельные списки, которые публиковались в одно вре­мя «Вечерней Москвой» и другими газетами. Страшно читать солженицынский «Архипелаг ГУЛаг». Еще страшнее читать списки тех, кто похоронен на так на­зываемом Бутовском полигоне: здесь есть и всемирно известные ученые, и иерархи, даже святые, как, напри­мер, митрополит Серафим Санкт-Петербургский. Но здесь есть и простые люди: бухгалтеры и счетоводы, из­возчики и т.д. - все, все попадали в эту «мясорубку», без всякого различия. XX век - это век и еще одной «мясо­рубки», «мясорубки» гитлеровской. Это век Майданека, Освенцима и Бухенвальда. Это век массового уничтоже­ния евреев, народов Восточной Европы и немцев в том числе. XX век - это век распространившегося по всей планете терроризма. И вообще, когда обо всем этом по­думаешь, иногда приходит в голову мысль, что не было в истории века страшнее. Это век Хиросимы, это век Чернобыля, в конце концов.

* * *

Но XX век - это в то же самое время век удивительно чистых и удивительно ярких людей. Людей, которые су­мели жить поверх барьеров: поверх барьеров госу­дарств, наций, вероисповеданий. Людей, которые суме­ли самой своей жизнью показать, что апостол Иоанн Богослов был абсолютно прав, когда сказал, что «Бог есть любовь» (1 Ин 4:16). И мне сейчас прежде всего приходит в голову имя матери Терезы - прежде всего потому, что ее жизнь как-то хорошо укладывается в рам­ки нашего века. Она прожила на земле почти весь XX век и ушла совсем незадолго до его завершения.

Все вы, я надеюсь, помните, что мать Тереза по нацио­нальности была албанкой и родилась в Македонии - и, наверное, любила свою родину. Но, оторвавшись от нее еще в юности, она нашла вторую родину в Индии. Сначала была просто монахиней и профессором в шко­ле для девочек - я бы сказал, вполне респектабельным профессором в респектабельной школе. Затем началось ее служение нищим, больным, умирающим от голода и болезней. Ее служение сначала на улицах Калькутты, затем по всей Индии и, наконец, по всему свету, по всей планете. Когда десять лет тому назад Армению поразило страшное землетрясение, одной из первых на боль на­родов этой маленькой страны откликнулась мать Тереза.

Мать Тереза, конечно же, была христианкой; конечно же, она была католичкой; конечно же, она была беско­нечно предана своей Церкви. И как христианка испове­довала Евангелие, ни в чем не пытаясь идти на компро­миссы с эпохой, с современностью, с потребностями межнационального и межрелигиозного общения и т.д. Нет, она была абсолютно верна той вере, которую абсо­лютно сознательна избрала. Она была абсолютно верна Христу и тому пути, по которому Он ее некогда повел. Но при этом она принадлежала всему человечеству.

Ее, христианку, хоронила на государственном уровне Индия, в которой вообще мало христиан, и более того - в которой к христианам относятся не очень хорошо, считая их чужими. Но она не только Индии принадле­жала, она принадлежала и Европе, и России, и вообще всему миру. Когда она входила в православный храм, то люди всех возрастов кидались к ней с радостными улыб­ками. Когда она входила в армянский храм, там проис­ходило то же самое. И это же можно было видеть всем, кто бывал вместе с нею в разных странах на улицах и ев­ропейских городов, и на Востоке, в странах ислама, где вообще предпочитают не замечать христиан. Будучи аб­солютно верной своему исповеданию, мать Тереза стала человеком планеты, гражданкой планеты - именно так, в лучшем смысле этого слова. Но если мы вернемся к са­мому началу XX века, то тогда мы не можем не вспом­нить нескольких хотя бы предшественников и предше­ственниц матери Терезы из Калькутты.

* * *

Прежде всего, это Шарль де Фуко. Французский офи­цер, ставший сначала монахом, а затем священником, бросивший всё и уехавший в африканскую пустыню, что­бы жить в полном одиночестве среди людей другой расы, другого языка, другой веры. Чтобы быть среди них свиде­телем о Христе не словами, а самой своей жизнью. Одинокий служитель Бога любви. Даже представить себе сегодня невозможно, как жил Шарль де Фуко: далеко в пу­стыне, где никто вокруг него не знал французского язы­ка, где не было рядом ни одного христианина.

Он рассказывает в письмах, которые писал регулярно, а потом отправлял во Францию друзьям и родным, о том, что иногда, бывало, по несколько месяцев он не мог со­вершить литургию, совершить обедню, потому что не было поблизости ни одного христианина, который бы мог вместе с ним участвовать в совершении таинства. Затем, когда случайно какой-нибудь французский чинов­ник забредал в те места, где жил Шарль де Фуко, они вме­сте молились: уже вдвоем совершать литургию можно. «Там, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я по­среди вас», - говорит Сам Христос в Евангелии (ср. Мф 18:20). И затем снова месяцы такой необычайной жизни в пустыни. Шарль де Фуко жил один и не один од­новременно. Да, физически он был один; да, психологи­чески он, может, часто был в одиночестве - но с ним был Христос, с ним был Бог, с ним была вся полнота Церкви, и с ним были его друзья, туареги. Люди другой расы и дру­гой веры, но увидевшие в своем белом друге именно лю­бовь, которую несет людям Бог.

Так проходили годы. В начале Первой мировой вой­ны брат Шарль был убит случайно забредшими сюда людьми из другого племени, которые думали найти в его хижине оружие. Конечно, никакого оружия там не было...

Вот, мне кажется, что первым человеком XX столетия был именно он, брат Шарль. Ученый, педагог, писатель и по-своему поэт, автор потрясающих комментариев к Священному Писанию и размышлений над его тек­стом, в прошлом офицер, и тоже, как говорят, блестя­щий, великий аскет и подвижник, человек любви, чело­век, который сумел рассказать людям о Христе не слова­ми, а самой жизнью; человек, который умер как мученик.

Он - в то время, когда, по словам А. Ахматовой, начи­нался не календарный, а настоящий XX век, - стал пер­вым представителем этого нового столетия.

* * *

А вслед за ним идет мать Мария (Скобцова) - поэтес­са, философ и ученый, автор нескольких поэтических книг, автор блестящих философских очерков, автор многих книг и вообще одна из самых блестящих пред­ставительниц интеллектуальной эмиграции.

В русской эмиграции в Париже мать Мария становит­ся монахиней, надевает апостольник и начинает слу­жить тем, кому плохо. Она создает и ночлежные дома, и столовые для бедных, уже старых и больных русских людей в Париже. Попадают в эти дома и русские, и не русские. Она, не имея никаких средств для финансиро­вания, находит какие-то способы для того, чтобы соби­рать продукты, варить обеды и кормить этих людей, ко­торые иначе бы умерли с голоду. В конце дня она при­ходит на парижские рынки с большим мешком, и торговцы отдают ей что-то - кто что может. Однажды мне пришлось разговаривать в Париже с одним старым жителем Монмартра, который на рубеже 30-40-х гг. тор­говал в «чреве Парижа». Он сказал: «Я знал русскую мо­нахиню, которая приходила на рынок с мешком. Иногда мы ей давали какую-то еду для ее подопечных».

Мать Мария сумела прожить жизнью, очень похожей на жизнь брата Шарля, но только в условиях большого города, в условиях, когда русские эмигранты начали ста­реть и болеть, а затем началась война. Православная в католическом Париже, тоже немолодая и больная, чу­довищно близорукая, без очков терявшая способность найти дорогу даже в тех местах, которые были ей знако­мы, она была самой смелой, самой сильной только по одной причине: потому что с ней был Бог. «Сила Моя в немощи совершается» (ср. 2 Кор 12:9), - сказал Господь апостолу Павлу. На примере матери Марии (Скобцовой) эти слова иллюстрируются как нельзя лучше.

Война, массовые аресты среди евреев. Именно им на­чинает служить мать Мария, тайно проникая на париж­ский велодром, превращенный в концентрационный лагерь, и пронося туда воду и еду для детей. За это ее аре­стовывают, за это отправляют ее в конце концов в газо­вую камеру накануне Пасхи Христовой. Вот еще один человек XX века, вот еще одна биография, рассказанная пусть до предела кратко. Именно с этими людьми, имен­но с их опытом входим мы в следующий XXI век, входим мы в следующее третье тысячелетие.

Эдит Штайн - философ, профессор, автор книг и ста­тей, молодая ученая леди. Еврейка по национальности, в ранней юности расставшаяся с верой отцов, ставшая агностиком, - она открывает для себя Бога через хри­стианский, католический опыт святой Терезы, становится монахиней-кармелиткой и умирает в фашистском концлагере.

Отец Таврион - православный архимандрит, прошед­ший через сталинский ГУЛаг, вкусивший там все, что можно было вкусить от этих бед и несчастий; человек удивительно солнечной и радостной веры; человек, бла­годаря которому в православие пришли сотни и сотни людей в 50-60-е, на рубеже 70-х годов, - еще один из са­мых светлых людей XX века.

Отец Александр Мень - проповедник, священник, богослов, великий катехизатор. Надо сказать, что каж­дый из них - и отец Таврион, и Эдит Штайн, и отец Александр Мень, и мать Мария (Скобцова) - так же, как и мать Тереза из Калькутты, оставались верны тому пути, который избрали, оставались абсолютно верны своему исповеданию. И вместе с тем это были люди, ко­торые жили поверх барьеров. Это были люди, которые трудились для всего человечества, хотя не всегда заду­мывались и не всегда догадывались об этом.

Надо сказать, что у отца Тавриона и отца Александра Меня был московский предшественник - отец Алексий Мечёв. Вот еще один из граждан XX столетия. Глубоко погруженный в церковную жизнь православный свя­щенник, он на исповеди выслушивал всех, не делая ни­какой разницы между верующими и неверующими, хри­стианами и нехристианами, православными и неправо­славными людьми. Он был открыт всем - а быть более верным православной вере, чем он был, наверное, очень трудно. В условиях большого города - а Москва все-таки даже в начале века была очень большим горо­дом - отец Алексий Мечёв жил подобно брату Шарлю де Фуко. Проповеди его сохранились, но, в общем, в них ничего особенного не найдешь: проповедовал он не словами, а самой жизнью.

* * *

Приближаясь к концу XX века, я хотел бы назвать еще только два имени людей, уже принадлежащих к самому старшему на сегодняшний день поколению - это Иоанн Павел II и митрополит Антоний (Сурожский). И опять- таки и про одного, и про другого можно сказать, что они верны своему исповеданию, но оба открыты всем. Неустанный паломник, Иоанн Павел II бывает во всех странах - христианских, мусульманских, в странах, ко­торые исповедуют другие религии: в Индии, в Японии и т.д. Иоанн Павел II везде появляется как вестник мира, как вестник любви, как вестник того, что, несмотря на множество различий, что-то есть в людях такое, что их объединяет в одно единое целое. Его служение... - оно тоже выходит за рамки слов. Потом начинаешь задумы­ваться о том, что главные слова уже сказаны, сейчас дело не в словах - в действиях, в самой жизни, в какой- то сердцевине жизни.

Митрополит Антоний - старый православный архиерей в центре англиканского мира, в Лондоне, где пра­вославных очень немного (кажется, не больше тысячи человек в самом Лондоне и около тысячи человек по Великобритании; теперь их стало немножко больше за счет тех, кто переселился в Англию за последние годы из России, но все равно очень немного) - и тем не менее он известен всему миру! И тем не менее его книги пере­ведены и на французский, и на итальянский, и на другие языки. Я купил несколько книжек митрополита Антония в итальянском переводе прямо в центре Рима, подарил нескольким своим друзьям - и сразу же, буквально через два дня, услышал от них: вот что надо читать! Вот, где действительно верный путь молитвы! Доктор чуть ли не всех университетов Англии bienvenu, всегда радостно ожидаемый брат в Тэзе, митрополит Антоний при этом остается до предела верен своему пути. Это православ­ный архиерей, это вовсе не создатель какой-то новой сверхрелигии или пострелигии. То же самое можно ска­зать об Иоанне Павле II, об отце Таврионе, о матери Марии, отце Шарле де Фуко, об Эдит Штайн, об отце Александре Мене, об отце Алексии Мечёве.

Но все они действуют поверх барьеров, удивитель­ным образом преодолевая эти барьеры, несмотря на страшные препятствия. А препятствиями этими явля­ются и война, и массовые убийства, и политические со­бытия (в частности, революция, тоталитарный режим), и возраст, и болезни, и неприятие многими христиан­ства. Потому что мы ведь знаем, что на белом свете есть очень много людей, которые не приемлют никаких раз­говоров о христианстве даже, и тем не менее они прини­мают этих людей - тех, кем может по праву гордиться наше столетие, с кем раз и навсегда связана история именно XX столетия и его духовности. Тех, кто и для бу­дущего будут вестниками из XX века. Вот что меня по­ражает: все эти люди принимались и принимаются дале­ко за пределами их конфессионального мира и христи­анского мира в целом, несмотря на то, что они во всем абсолютно верны своему исповеданию.

Когда говоришь о них, то сразу приходит на ум еще одна фигура - Хьюлетт Джонсон. Был такой англикан­ский священник (наверное, надо сказать: печально зна­менитый), который пытался примирить христианство с марксизмом-ленинизмом, который пытался помирить­ся с коммунистами, доказывая, что Иисус Христос был предтечей именно этой идеологии и т.д. И ничего у не­го не получилось. На Западе над ним смеялись как над «красным», в Советском Союзе, хотя дали ему Ленин­скую премию, но смеялись над ним как над верующим. А теперь, когда открываешь написанные им брошюры и книги, то там не находишь ни одного живого слова - все какая-то агитка. Человек сознательно шел на ком­промисс, думая, что путем компромисса можно продви­нуться вперед в духовном плане, можно преодолеть ба­рьеры. И ничего у него не получилось. А вот те, о ком мы сейчас говорили, ни на какие компромиссы никогда не шли и пойти не могли. И тем не менее у них получи­лось все, они оказались действительно способными на преодоление барьеров, способными служить человече­ству без какого бы то ни было исключения, способными быть принятыми всеми - именно в силу своей верности Тому, Кто их избрал, - Христу.

* * *

Мне кажется, что надо говорить о XX веке в разных планах. Мы говорили о подвижниках, о личностях в хри­стианстве XX века. Впереди еще один вопрос: а каково оно, христианство XX века? Что прояснилось в духов­ной жизни христиан именно в течение XX столетия? Что мы открыли и что, может быть, утратили? На заре XX века Владимир Иванович Вернадский, замечатель­ный ученый и настоящий философ, писал, что именно сейчас открывается суть христианства, - и в общем был прав, и об этом стоит поговорить.

Мне кажется, надо говорить и о писателях XX столе­тия, причем иногда беря отдельное произведение кого- то из авторов нашего века, а иногда говоря о всех сразу, пытаясь осмыслить место всех больших писателей в на­шем веке. Если хотите, выделить десять самых значи­мых писателей нашего столетия, десять имен из числа всех остальных, книги которых можно было бы унести с собою в рюкзаке в XXI век, для того чтобы давать чи­тать их людям следующего столетия, для того чтобы они не были утрачены, потеряны, забыты. Кто эти десять писателей? Давайте подумаем об этом.

А композиторы нашего столетия? Наверное, тоже надо выделить 10-12 человек из огромного числа замечатель­ных композиторов. Достаточно вспомнить Рихарда Штрауса, Рахманинова, Хиндемита, Дариуса Мийо, Равеля. Достаточно вспомнить Шнитке, Эдисона Денисова, Шостаковича и Прокофьева. А скольких я еще не назвал! Я не назвал еще имя Бенджамина Бриттена, я не вспомнил еще о Скрябине и т.д. Так вот, давайте по­пытаемся из числа этих великих композиторов нашего века выделить десять и понять, что их творения нам надо взять с собой в следующее тысячелетие.

А философы? Это совершенно особая тема, потому что XX век - это и век русской религиозной философии, это век отцов Сергия Булгакова и Павла Флоренского, это век Федотова, Вышеславцева, это век Бердяева, это век Франка, Льва Шестова и многих-многих других фи­лософов на Руси, в большинстве своем затем трудивших­ся в эмиграции. Исключение составляет Лосев, Алексей Фёдорович Лосев, который сумел остаться здесь и ос­таться философом - тоже особая жизнь, особая про­грамма, особый путь. А я не назвал еще ни одного имени из числа французских философов, американских, ан­глийских. Давайте назовем одного Жака Маритэна, но ведь сколько есть еще удивительных мыслителей! А ис­панских? - Ортега и Унамуно.

Я не сказал еще ничего о политиках - а на самом деле XX век - это эпоха очень больших политиков и людей, заговоривших о нравственности в политике, о нрав­ственности в общественной жизни. Все-таки это эпоха Ганди и Сахарова. Давайте размышлять на эту тему.

А наука! XX век - это эпоха великих ученых, великих и временами трагических открытий. Об этом тоже не­обходимо говорить.

Но, наверное, надо что-то сказать и о художниках, по­тому что XX век связан с мастерами, которые еще при жизни стали классиками.

Так что подводить итоги века будет не так просто, но вместе с тем мне кажется, что сегодня это необходимо: мы нуждаемся в осмыслении той эпохи, которую прожи­ли. Мы нуждаемся в осмыслении тех достижений, кото­рые были сделаны человечеством в течение уходящего века, и вместе с тем, друзья мои, тех утрат, которые тоже имели место в течение нашего столетия.

Наверняка, можно выделить еще множество имен за­мечательных людей, которые сделали в течение нашего XX    столетия удивительные духовные открытия. Конеч­но же, вместить в список из десяти человек то, что на­работано человечеством за целый век, на самом деле не­возможно. Но наша задача заключается сейчас не в том, чтобы вместить все, но нарисовать какой-то портрет столетия, XX столетия, который бы представил наше столетие тем, кто в общем уже являются гражданами XXI века и третьего тысячелетия, - тем, кто уже живет среди нас; тем, кому сейчас три, четыре года, пять, шесть, восемь, двенадцать, пятнадцать лет - в общем, людям XXI века. Что мы им расскажем о нашем столе­тии? Давайте задумаемся об этом.

Я с детства помню такие большие малиновые тома истории XIX века Лависса и Рамбо. Наступает следую­щее столетие, XXI век, и задача наша заключается в том, чтобы начать готовить материалы для истории XX века. Давайте считать наш очерк каким-то подготовительным трудом для нашей будущей истории нашего века, в чем- то похожей на «Историю» Лависса и Рамбо.

 

содержание                                        далее

 

ПРИМЕЧАНИЯ

Выступление на Конференции памяти Матери Терезы в рамках мегапроекта «Развитие образования в России». ВГБИЛ им. М.И. Рудомино, январь 1999 г.

 

Шарль де Фуко

1 декабря 1916 года брат Шарль де Фуко, пятидесятивосьмилетний католический священник, уроженец Страсбурга, был убит в Таманрассете - городе на юге Алжира, в Сахаре - во время восстания местных племен. Незадолго до смерти он говорил: «Я всегда один; чтобы иметь братьев, я должен стать лучше, преобразиться, умереть, как зерно, которое, если не умрет, останется одно». Свою миссию он понимал по-особому: он не хотел обращать туарегов речами; он считал, что благодать Христова должна постепенно проникать в тех, с кем поселился Его служитель, живущий как один из туземцев, говорящий на их языке, питающийся и одевающийся так же, как они, всегда отдающий им то малое, чем обладает.

За последние десять лет проповеди он не добился среди туарегов никакого результата, никого не обратил в христианство, его только что не прогоняли. В 1909 г. Шарль де Фуко фактически лишь на бумаге основал Союз братьев и сестёр Святого Сердца Иисуса, составив список из 47 человек и написав для них устав. После его смерти все были уверены, что союз, едва начав формироваться, вскоре исчезнет. Но нашёлся человек - Луи Массинон, - стараниями которого союз продолжил существовать.

Сегодня девятнадцать общин, существующих под разными названиями, считают себя духовными наследниками Шарля де Фуко. Число их членов превышает 15 тыс. человек. Они продолжают идти по пути, проложенному братом Шарлем, живут и трудятся по всему миру в смирении, бедности, простоте, послушании - незаметная и безвестная жизнь, которой жил Иисус в Назарете. Это мирянское братство вслед за своим основателем видит свою миссию в том, чтобы братья, трудясь и служа среди простых людей, самим своим присутствием открывали окружающим их людям путь ко Христу.

КИФА №13(135) октябрь 2011 года

http://gazetakifa.ru/content/view/4239/40/

 

Распространение приветствуется.
Просьба ставить гиперссылку при копировании.

Вы можете помочь развитию этого сайта, внеся пожертвование