Священник Георгий Чистяков
Реализм святости:
Равноапостольные жёны XX века
Выступление о. Георгия на Конференции "Реализм святости" 3 апреля 2000 г. в Фонде русского зарубежья, посвященной выходу одноименной книги под ред. О.Т. Ковалевской - о судьбах Э. Штайн, матери Марии и Л.К. Дедюхиной – узницах фашистских концлагерей и исповедницах христианской веры.
Я бы хотел прежде всего сказать несколько слов об этой книге, которая на меня произвела огромнейшее впечатление. На меня давно ничто не производило такого хорошего и такого личного впечатления, как эта книга.
Во-первых, наверное, потому, что всё, что можно сказать, уже сказано, уже изложены все идеи, все концепции, все точки зрения, уже на все точки зрения даны критики, а на эти критики -- контркритики и т.д. Но есть что-то такое, что все равно не может устареть, не может не быть новым в любой ситуации. Это -- личный человеческий опыт. И он удивительно хорошо представлен в книге, которую мы держим в руках.
Конечно, это особый подарок для меня, опять очень личный, потому что мать Мария и Эдит Штайн одинаково мне близки и дороги, я всегда их соединял в своей молитвенной памяти, и в своем сознании, и в круге своего чтения. Мне даже сказал как-то один из моих собратьев: «Почему вы все время ссылаетесь на какую-то немку?». Я ему на это ответил: «Правда, не на немку, а на еврейку, но все-таки ссылаюсь, действительно ссылаюсь».
Для меня это большая и радостная неожиданность, что наконец мать Мария и Эдит Штайн попали в переплет одной, и такой прекрасной, книги, в которой присутствует и Юлия Николаевна Рейтлингер -- мать Иоанна, и присутствует, как оказалось, и совершенно замечательная Людмила Константиновна Дедюхина. Вот этот личный опыт прожитой в XX веке жизни -- это всё-таки, наверное, главное, что мы можем передать людям XXI века, то, что абсолютно необходимо передать им. Когда читаешь тексты, которые здесь опубликованы, прежде всего -- записки Людмилы Константиновны Дедюхиной, то мне вспоминается замечательная книга Хэдди Фрид, которая тоже прошла концлагеря нацистов и, в отличие от Анны Франк, вышла из них живой. Она жила в Вене и несколько старше Анны Франк, она почти взрослой уже попала в концлагерь, так же, как мать Мария и Эдит Штайн. И эти записки, личные, не претендующие ни на какие обобщения, ни на какие теории, -- они с каждым днем становятся все более ценными. На самом деле: сколько мы можем говорить правильных слов? Но пока эти правильные слова не будут переплавлены в правильные дела, не получится ничего, и нам никто не поверит, и нас никто не услышит.
Я понимаю, конечно, что кого-то может смущать мать Мария тем, что она, допустим, курила, или ещё какими-то моментами ее биографии. И как это ни парадоксально, об этом всерьез говорят в Москве или Париже, всерьез обсуждают вопрос о том, не преждевременно ли посылать Патриарху Варфоломею документ о её канонизации, поскольку она курила. Но это обсуждают люди внутри церковных структур, больших, маленьких или совсем маленьких. А люди вне, которым гораздо важнее услышать о матери Марии, чем внутри, они могут принять христианство и принять Евангелие только благодаря тому, что есть такие люди, что в XX веке были такие свидетели, как Эдит Штайн, как мать Мария, как доктор Швейцер или многие другие люди, которых, может быть, внутри Церквей не всегда принимают и говорят, что Швейцер отшел от ортодоксального лютеранства и вообще дошел почти до полного отрицания бытия Божьего, и Дитрих Бонхёффер тоже был во многом абсолютно не прав, как и мать Мария, что ничего нового не написала (хотя это уже не так, потому что это новое видят опять-таки не внутрицерковные историки философии, а светские философы) Эдит Штайн. Для меня, скажем, очень важно, что Эдит Штайн воспринимают как настоящего мыслителя, как большого философа авторы нецерковных, внешних курсов по истории европейской философии XX века -- это действительно признание, потому что, если бы внутри Католической Церкви только говорили о том, что это выдающиеся философские тексты – то, что осталось от Эдит Штайн, это бы ещё ничего не значило. В конце концов, pro domo mea мы всегда говорим о том, что все, что сочинено нашими собратьями, коллегами, выходцами из нашего сообщества, достойно самого большого внимания. Нет, об этом говорят люди со стороны.
Мне кажется, что этот человеческий опыт, эта человеческая, абсолютно невооруженная и ничем не защищенная смелость, которую являют нам эти женщины, она как раз во многом есть то главное, что раскрыла в Евангелии и в вере нашей эпоха XX века.
(Пропуск: смена кассеты.)
…Это не только названные сегодня здесь нами мать Мария и Эдит Штайн, это не только мать Тереза из Калькутты и мать Магдалена Младенца Иисуса из братства Малых Сестер, или сестра Манюэль из Каира, или Юлия Николаевна, которую мы все прекрасно знаем и любим, или мать Елена Казимирчак-Полонская. Можно называть десятки и сотни имен. Это, мне кажется, очень важно. Ну, а одним из первых или просто первым именем, хотя бы хронологически, в этом списке будет, конечно, имя Елизаветы Федоровны. Мне кажется, что это женское христианство отличается все-таки одной особенностью: христианка-женщина принимает таинство, которое ей преподается, но не является тем субъектом, благодаря которому таинство совершается. Женщина-христианка -- она таким образом отчасти свободна от той сакраментальной дисциплины, от той сакраментальной структуры, в которую включены те христиане, подвижники, святые и т.д. предыдущих девятнадцати веков, которые все-таки в большинстве своем были священниками и епископами. Это освобожденное от каких-то структурных моментов христианство действительно явило себя в XX веке, когда -- и на самом деле об этом надо говорить абсолютно ясно, точно и определенно -- когда уже стало ясно, что все, что касается христианства, надо сдать в архив, что кончается христианская история Европы, кончается -- может быть, не так быстро, но тоже кончается -- христианская история на других континентах и вообще кончается история христианства. Ведь на самом деле -- сейчас нам это трудно представить, но в 50-е годы так казалось большинству не только людей со стороны, но и очень многим христианам; казалось: мы -- последние, мы доживаем, это уходит, этого больше не будет. Такие настроения царили и на Западе, среди католиков, и старые католические священники говорили: всё, мы последние. Такие настроения царили и у нас, и когда Никита Сергеевич Хрущев сказал, что в 80-м году он покажет по телевизору последнего попа, он, в общем, был не так уж не прав, потому что все шло именно к этому, и совсем не потому, что он так хорошо наладил в стране атеистическую пропаганду, а просто потому, что все как-то к этому логически шло. Хотя на самом деле это логическое движение уже было нарушено -- не знаю, перед самой войной или во время войны. Наверное, все-таки во время войны, потому что не случайно из целого длинного ряда потрясающих фигур мы выделяем Эдит Штайн и мать Марию, а их подвиг вполне совершился как раз в страшные годы войны. И это было нарушено именно потому, что вдруг этим женщинам удалось совершенно по-другому прочитать Евангелие, этим женщинам вдруг удалось понять, что совершенно не нужно женщине быть священником или епископом, для того чтобы занять в Церкви равноапостольное положение. Казалось бы, эпоха равноапостольных жен ушла давным-давно в какое-то супердалекое прошлое, но вот они появились в XX веке.
И несмотря на то, что сегодня христианство есть исповедание меньшинства (как-то сказал один мой итальянский друг: «Вся земля сегодня -- это каноническая территория безбожия»; конечно, об этом надо говорить прямо, не надо делать вид, что это не так), -- но тем не менее той степени кризиса и конца христианства, который переживал в середине ХХ века как христианский Восток, так и Запад, теперь уже нет. Теперь уже все обстоит по-другому, и «малое стадо» теперь не обречено -- это всем совершенно ясно. И если мы будем хотя бы сколько-то достойны того, что делали эти люди, если мы будем хоть сколько-то продолжать идти их путем, -- конечно, и через сто, и через двести лет будет существовать Церковь Христова.
Но очень важно понять, что опять-таки все связано с чисто человеческим опытом, с чисто человеческим подвигом, вне каких бы то ни было взглядов, точек зрения, позиций и так далее. Я думаю, что мало-помалу история взглядов уходит в прошлое, и начинается история личности, история личного опыта, история степени личной честности. И потрясающую степень личной честности явили нам эти женщины.
Мне особенно как-то ещё удивительно то, какие попали иконы в эту книгу и до какой степени важна поэма матери Марии «Духов день», написанная дантовскими терцинами. Совершенно непонятно и загадочно, но до какой степени мы можем понимать друг друга, никогда не встречавшись, можем узнавать друг друга и чувствовать не только людей, которых объединяет не только общая вера, исповедание, но и общие вкусы, настроения, -- нет, не дух, а что-то либо большее, либо меньшее. Есть такие фигуры, с которыми чувствуешь себя единым в плане исповедания, взглядов на самое важное, но с которыми не так чтобы очень хотелось пить чай или поехать куда-нибудь за город в выходной день. А в отношении матери Марии я испытываю какую-то огромную зависть к тем русским парижанам 30-х годов, которые могли с ней ездить в летние лагеря, и в отношении Эдит Штайн я такую же зависть испытываю к студентам, которые могли слушать ее лекции и после лекций до 12 часов с ней говорить на философские темы. По поводу каких-то других людей, тексты которых я люблю, читаю, знаю, меня это как-то до такой степени не волнует, не огорчает, что меня там не было. А что касается этих двух удивительных равноапостольных жен, мне очень грустно, что я не попал в Мюнстер тогда, когда там работала в педагогическом институте Эдит Штайн -- только через полвека оказался там на три дня, и что я не был в Париже, когда там жила мать Мария, -- тем, кто с ней столкнулся, я очень завидую.
Так вот, на самом деле я вернусь к главной, самой важной мысли: этот личный опыт, который как-то парадоксально хорошо удалось представить в небольшой книжке, -- это как раз то, что мы можем предъявить людям в период, когда заканчивается ХХ век и вообще тысячелетие. На вопрос «А кто вы такие, христиане, и что вообще такое христианство?» мы можем сказать: «Вот кто мы такие!» -- и это будет, без сомнения, услышано. Это уже услышано. Если кто-то и говорит: «Почему вы все время вспоминаете какую-то немку?» -- то в тех кругах, которые себя не отождествляют с христианством, говорят по-другому: «Вообще, конечно, есть над чем задуматься, и может быть вы, христиане, в чем-то и правы, ведь у вас же были Эдит Штайн и мать Мария. А раз они у вас были, надо подумать -- может, есть у вас что-то настоящее, потому что хотя бы два настоящих человека у вас были…» А на самом деле их, конечно, значительно больше.
Мне вспоминается сейчас фраза из какого-то продолжения Жития святителя Николая, где кто-то из нехристиан говорит жителям Мир, что готов поверить в Христа, потому что готов поверить в того Бога, в Которого верит этот человек. Я думаю, в этом плане история Церкви Христовой и продолжается: те новые люди, которые нас окружают, могут все-таки оказаться готовыми поверить в того Бога, в Которого верили эти люди.
Спасибо вам, Ольга Тимофеевна, за этот замечательный подарок.
святая преподобномученица Мария (Скобцова)
святая Эдит Штайн
публикация Аллы Калмыковой, damian.ru
Также опубликовано в книге "Путь, что ведёт нас к Богу" под названием "Эпоха равноапостольных жён"
Вы можете помочь развитию этого сайта, внеся пожертвование
