Священник Георгий Чистяков

Вера и толерантность [1]

Доклад [2]

  
14 ноября 2005. о.Г. говорит вст. слово на киносеансe,
приуроченном Институтом толерантности к 10-летию провозглашения Декларации принципов толерантности

 

О том, что такое толерантность, отец Георгий говорит также в этом интервью: Место встречи – библиотека. Беседа в настоящем времени

 

У греков проблемы религиозной нетерпимости и соответственно толерантности [1] просто не было, ибо греки, резко противопоставляя себя “варварам” в плане языка и культуры, очень просто и органично включали в свой пантеон богов сопредельных им народов, разного рода восточные культы и т.д. ещё в V веке до н.э. они с легкостью отождествили египетского Амона со своим Зевсом, Тота — с Гермесом и т.д. Этим же путем шли и римляне. В Риме люди не разделялись на “своих” и “чужих”, но зато римские граждане имели значительно больше прав, чем те, кто не имел римского гражданства; при этом гражданином мог быть человек любого национального происхождения. Напомним, что именно таковым был апостол Павел, еврей чистой крови, “обрезанный в восьмой день, из рода Израилева, колена Вениаминова, еврей от евреев” (Флп 3:5). При этом, как и греки, римляне охотно включали в сонм своих богов божества покоренных ими народов или просто отождествляли их со своими богами. Вот почему фанатизм и религиозная нетерпимость в античную эпоху были невозможны.

Ни у греков, ни у римлян не было Писания и, следовательно, религиозной нормы, которая появляется у евреев, христиан и в исламе. Христиане преследовались Римом, поскольку они не принимали общественных (социальных!) ценностей государства и общества (религия была здесь ни при чем). Надо полагать, что фанатизм всегда связан с изоляционизмом — географическим, политическим и религиозным. Он зарождается в тех обществах, которые живут изолированно и при этом считают свою религию единственно верной. Фанатизм и, следовательно, религиозная нетерпимость возможны, когда истина интерпретируется как открытая мне или нам, дарованная моему народу и проч. Если использовать терминологию Эриха Фромма — в том случае, когда исповедуется вера по принципу не “быть”, а “иметь”.

Истина как наша собственность, как chiesa militante (“Церковь воинствующая”), истина вооруженная — не осуждаемая на смерть на Кресте, но осуждающая на смерть Яна Гуса или Джордано Бруно. Истина, принадлежащая толпе, которая требует крови… Вот где начинается фанатизм. Толпа, с которой мы встречаемся, читая Евангелие, требующая смерти (и даже более откровенно: крови) Иисуса, — может быть, одно из первых проявлений фанатизма в истории. В недрах этой толпы рождается чувство исключительности своей культуры, религии, идеи, которое проповедовал Альфред Розенберг в книге “Миф ХХ века”.

В Средние века в Европе воцарился изоляционизм. “Песнь о Роланде” от начала до конца посвящена войне с неверными. Даже Марко Поло, который во второй половине XIII столетия обошел все страны Востока, включая Китай, почти не рассказывает о верованиях тех стран, где он побывал. Лишь однажды он делает замечание о религии в Китае: “Разных бесовских дел за этими идолами много; рассказывать об этом не станем в нашей книге; христианам не годится и слушать-то об этом” (Поло Марко. Книга о разнообразии мира. СПб.: Амфора, 1999. Гл. 161. С. 255).

В отличие от Марко Поло, его современник Данте Алигьери не противопоставляет христиан людям иной религии. В XIX песни его “Рая” есть такие слова:

 

... родится человек

Над брегом Инда; о Христе ни слова

Он не слыхал и не читал вовек;

Он был всегда, как ни судить сурово,

В делах и в мыслях к правде обращен,

Ни в жизни, ни в речах не делал злого,

Но умер он без веры, не крещен.

И вот он проклят; но чего же ради?

Чем он виновен, что не верил он?

 

Это уже совсем другой подход к проблеме иной веры. Ov’e la colpa sua, se ei non crede? (“Где ж его вина, если он не верил?”) — восклицает Данте и затем сразу же пугается своей смелости. Пугается, но все же оставляет эти слова в окончательном тексте своей “Комедии”.

В другом своем произведении, в трактате “Монархия”, Данте впервые в истории вводит такое понятие, как omne genus humanum или universitas humana, то есть человечество. В отличие от его предшественников и современников, ему человечество видится как нечто единое. Огромный шаг в осмыслении того, что “другой” ничем не хуже, чем “я”, уже сделан. Впервые после Иисуса кто-то заговорил об этом вполне определенно. Изоляционизм сменяется универсализмом. Данте приходит к нему именно как мистик, как францисканец третьего ордена и поэт-боговидец, весьма близкий к духовным практикам средневекового католичества, и прежде всего к мистике света.

С этого времени можно говорить о зарождении самой идеи толерантности в религии, хотя впереди нас ждет XVI век с религиозными войнами, инквизиция и ауто-да-фе, Варфоломеевская ночь, кровавые расправы над старообрядцами в России и многое другое. Только в XVIII веке этот вопрос будет вновь задан человечеству Вольтером.

“Иисус, — пишет Вольтер, — не был ни суеверным, ни нетерпимым; Он общался с самаритянами; Он не произнес ни единого слова против религиозного культа римлян, отовсюду теснивших Его родину. Будем же подражать Его терпимости (tolerance! - Г.Ч.) и тем заслужим терпимое отношение к нам самим”.

К этой же теме Вольтер возвращается в статье “Религия” в “Философском словаре”. Здесь он представляет вниманию своих читателей воображаемый диалог с Иисусом. “Должен ли я встать на сторону греческой или латинской церкви?” — спрашивает Вольтер. “Я не делал никакой разницы между иудеем и самаритянином”, — отвечает ему Иисус. И тогда Вольтер восклицает: “Я избираю Вас своим единственным наставником”. Не следует забывать о том, что антиклерикализм Вольтера был глубоко христианским и далеким от атеизма.

Вольтер прекрасно понимает, что толерантность в сфере религии может и будет пониматься как простое равнодушие ко всему тому, что с религией связано. Поэтому он замечает: “Не говорите, что, проповедуя терпимость, мы проповедуем равнодушие. Нет, братья мои: кто поклоняется Богу и делает добро людям, вовсе не равнодушен. Эпитет этот скорее подходит суеверному человеку, полагающему, что Бог будет милостив к нему за то, что он произносит непонятные формулы, в то время как в действительности он весьма равнодушен к судьбе своего брата, коему дает погибнуть, даже не протянув ему руку помощи”. За двести с лишним лет, которые отделяют нас от Вольтера, ситуация изменилась очень мало.

Толерантность в религии начинается там, где та или иная конкретная религия перестает быть идеологией, заставляющей человека вступать в те или иные организации, выходить на демонстрации и проч., выражаясь фигурально, орать во всю глотку “распни его”, — и становится чем-то глубоко личным: оправданным только в глубинах моего “я” исповеданием, той встречей, о которой говорит митрополит Антоний Сурожский. И опять вспоминается “иметь” и “быть” Эриха Фромма. “Вера по принципу обладания, — пишет Фромм, — придает уверенность, она претендует на утверждение абсолютно неопровержимого знания”. “Она, — говорит Фромм, — освобождает человека от тяжелой необходимости самостоятельно мыслить и принимать решения”. Именно такая вера исключает всякие надежды на толерантность в сфере религии.

Но есть ведь и вера по принципу “быть”; она — “это прежде всего не верование в определенные идеи, хотя и это также может иметь место, а внутренняя ориентация, установка человека. Правильнее было бы сказать, что человек верит, а не что у него есть вера”, — говорит по этому поводу Эрих Фромм. Эта мысль Фромма оказывается неожиданно близкой к Евангелию от Иоанна, где более 70 раз употребляется глагол “верить” и практически не встречается существительное “вера”. Вера по принципу “быть” всегда динамична. Человек переживает ее как бы заново каждый момент своей жизни, то и дело оказываясь в положении Моисея у Неопалимой Купины — горящей, но не сгорающей, — как нечто глубоко личное, а поэтому уникальное. Однако, сознавая, что его вера уникальна, такой человек не отказывает вере другого в чем-то иной уникальности. Поэтому можно сказать, что истина в религии абсолютна (в противном случае это будет уже не вера, а какой-то рациональный компромисс с религией другого), но не эксклюзивна. Вот какой парадокс необходимо понять и усвоить.

Вера по принципу “иметь” — это раз и навсегда установленная доктрина, которой нужно неуклонно следовать во всех случаях жизни. Вера по принципу бытия — всегда мистична и поэтому всегда открыта личной вере другого, она всегда в поиске, всегда связана с новыми открытиями и с живым опытом веры для каждого верующего. Естественно, что в реальной жизни невозможно указать на группу верующих и сказать, что они верят по принципу бытия, а затем взять иную группу и сказать, что эти верят по принципу обладания. Разумеется, в реальности оба эти принципа перемешаны внутри каждого из нас. Поэтому речь может идти только о преобладании в нас того или иного из двух принципов веры.

Если выйти за пределы фроммовского вокабуляра, то можно сказать, что учение об этих двух принципах веры задолго до Фромма сформулировал А. Бергсон в книге “Два источника морали и религии”. Бергсон говорит о двух типах религиозности — статическом и динамическом. В статической религии преобладает магизм, ритуал и доктрина. В динамической — только мистицизм и любовь, в которую этот мистицизм и выливается. Мистик чувствует, “что истина, — говорит Бергсон, — течет в него из своего источника как действующая сила. И он уже так же не может больше удержаться от ее распространения, как солнце — от излучения своего света. Только распространять ее он уже будет не просто речами. Ибо любовь, которая его поглощает, — это уже не просто любовь одного человека к Богу, это любовь Бога ко всем (выделено нами. — Г.Ч.) людям. Через Бога и посредством Бога он любит всё (!) человечество божественной любовью”.

Именно такой тип мистики открывается нам в “Откровенных рассказах странника”, в трудах о. Софрония Сахарова и проповедях митрополита Антония, а также в книге схимонаха Илариона “На горах Кавказа”, но и в практической деятельности огромного числа священников в России, среди которых хочется назвать известных автору не понаслышке архимандрита Тавриона, о. Владимира Смирнова и “солнечного” архимандрита Сергия (Савельева).

Однако религия как социальный феномен, религия, доступная среднему верующему, представляет собой, по мнению Бергсона, “осуществленную процессом научного охлаждения кристаллизацию того, что мистицизм, пылая, влил в душу человечества”. Иными словами, религия как социальный феномен является обычно статическим вариантом мистического динамизма.

Институциональная религия всегда немного статична. В России сегодня эта статичность заметна значительно больше, чем в Европе или в Америке. Это объясняется только тем, что (как мы подчеркивали выше) основная масса верующих в современной России пришла к вере не более чем 7–8 лет назад. На то, с какими опасностями будет связан в России отход от атеизма к вере, ещё в 1930-е годы обращала внимание мать Мария (Скобцова). В докладе “Настоящее и будущее церкви”, прочитанном на монашеском собрании в Париже в марте 1936 г., она поставила вопрос о том, что будет с церковью, когда власть в России дарует ей свободу.

В эту церковь, — говорила мать Мария, — “придут новые кадры людей, советской властью воспитанные… Что это значит?.. Сначала они, в качестве очень жадных и восприимчивых слушателей, будут изучать различные точки зрения… а в какую-то минуту, почувствовав наконец себя церковными людьми по-настоящему… они скажут: вот по этому вопросу существует несколько мнений — какое из них истинно? Потому что несколько одновременно истинными быть не могут. А если вот такое-то истинно, то остальные подлежат истреблению как ложные”.

Далее она сказала: “Если в области тягучего и неопределенного марксистского миропонимания они пылают страстью ересемании и уничтожают противников, то в области православного вероучения они будут ещё бoльшими истребителями ересей и хранителями ортодоксии”. Тут надо заметить, что на самом деле сказанное матерью Марией относится не только к православию, но ко всем конфессиям и религиям на территории бывшего СССР. Bellum omnium contra omnes, “война всех против всех” — вот что происходит в среде верующих в России сегодня, разумеется, не на уровне иерархии, где царит мир и развиты цивилизованные способы отношений друг с другом, но на уровне среднего активиста-верующего и на уровне многих около- или псевдоцерковных изданий. “Шаржируя, — продолжила мать Мария, — можно сказать, что за неправильно положенное крестное знамение они будут штрафовать, а за отказ от исповеди ссылать на Соловки”.

Именно с этой ситуацией Россия столкнулась сегодня. В деятельности т.н. православных братств и на принадлежащих им сайтах в интернете можно обнаружить такую агрессивность и нетерпимость, что будет от чего сойти с ума. “Было бы отчего прийти в полное отчаяние, если бы не верить в то, что подлинная Христова истина всегда связана со свободой”. В России сегодня мы переживаем медленное и чрезвычайно трудное, связанное с ошибками и падениями продвижение к этой свободе. И надо надеяться, что у нас есть будущее, которое будет отличаться толерантностью и добрыми доверительными отношениями между так не похожими друг на друга людьми, принадлежащими к разным конфессиям и религиям, к разным социальным слоям и народам, к разным языкам и культурам.

 

 

Примечания

Источник: http://magazines.russ.ru/vestnik/2010/28/ch29.html

О том. что такое толерантность, отец Георгий говорит в этом интервью: Место встречи – библиотека. Беседа в настоящем времени.

 

1. ТОЛЕРАНТНОСТЬ (от лат. tolerantia - терпение)

- Терпимость к чужим мнениям, верованиям, поведению. ( Большой Энциклопедический словарь. 2000 )

- терпимость к иного рода взглядам, нравам, привычкам. Толерантность необходима по отношению к особенностям различных народов, наций и религий. Она является признаком уверенности в себе и сознания надежности своих собственных позиций, признаком открытого для всех идейного течения, которое не боится сравнения с др. точками зрения и не избегает духовной конкуренции; (Философский энциклопедический словарь. 2010. )

- терпимость по отношению к другим людям, отличающихся по их убеждениям, ценностям и поведению. Толерантность как характеристику коммуникативности и самоиндетификации следует отнести к культурному явлению. Толерантная политическая культура означает уважительное отно­шение к любым политическим проявлениям, которые не противоречат су­ществующему законодательству. Толерантность в политике можно считать результатом разрешения многих социальных противоречий на всеобщей со­циальной основе и развития демократии в форме правового государства.
Низкий уровень толерантности характерен для традиционного об­щества. Его основной принцип "делай, как делали все и всегда" позволяет осуществлять организацию только тогда, когда общественное мнение, а также индивидуальная, корпоративная и политическая реакции заставляют людей действовать на основе ритуала. Динамичность интересов, которые могут вмещаться в позитивную часть политического пространства, подры­вает основу традиционности. Неукоснительное следование социальной схе­ме называется ригоризмом. Переход от традиционного общества к открыто­му можно интерпретировать как противоборство ригоризма и нетерпимости с толерантной мировоззренческой ориентацией. В политике возможность для толерантности создает появление оппозиционности, которая становится легальной.
Развитие демократии в Европе приводит к укоренению толерантности и институционализации этого феномена политической культуры в по­литическую практику середине XX в. В развитых странах Запада появилась возможность для равноправного взаимодействия ряда политических сил в рамках целостной политической системы. Этот процесс был значительно продвинут тем воздействием, которое оказали на демократию тоталитарные режимы.
Чрезмерная идеологизация исключает толерантность из политических отношений. В СССР, других социалистических странах, в странах с диктаторскими, фашистскими и другими подобными режимами, т. е. в усло­виях тоталитарных политических систем, толерантность отсутствовала. Основным принципом политической культуры в этих условиях выступала по­литическая нетерпимость к политическому инакомыслию. Так, в СССР прак­тически любая политическая позиция, отличная от официальной, могла квалифицироватся как антисоветская. Политико-государственная система подвергала наказанию людей, ориентированных диссидентски, самым безжа­лостным образом, вплоть до политического террора и смертной казни.
Толерантность может быть формальной, содержательной, абстракт­ной, реальной и т.д. Естественное основание явление толерантности об­ретает в политическом плюрализме. Практика индивидуализации политичес­кой ориентации и свободная деятельность в границах закона - условие, которое толерантность превращает в элемент повседневной коммуникатив­ной практики в политике и в иных социальных сферах.
Коротец И.Д.
(Источник: «Словарь по политологии», отв. ред. В.Н. Коновалов, 2010)

-— в соответствии с Декларацией принципов толерантности (ЮНЕСКО, 1995 г.) толерантность определяется как ценность и социальная норма гражданского общества, проявляющаяся в праве всех индивидов гражданского общества быть различными, обеспечении устойчивой гармонии между различными конфессиями, политическими, этническими и другими социальными группами, уважении к разнообразию различных мировых культур, цивилизаций и народов, готовности к пониманию и сотрудничеству с людьми, различающимися по внешности, языку, убеждениям, обычаям и верованиям.

("Безопасность: теория, парадигма, концепция, культура")

 

2. Доклад на Конференции "Толерантность: объединяем усилия", Москва, Музей и общественный центр им. А.Д.Сахарова, 4-5 апреля 2002 г.

Опубликован в: "Толерантность: объединяем усилия: Материалы конференции \ Сост. и ред М Н Генишева. М.: Летний сад, 2002. С. 68-79.

Г.Чистяков. Путь, что ведёт нас к Богу. Центр книги ВГБ им. М И Рудомино, М.: 2010

 

 

Распространение приветствуется.
Просьба ставить гиперссылку при копировании.

Вы можете помочь развитию этого сайта, внеся пожертвование