«И наш отец, на небесах царящий...» - главная христианская молитва у Данте. Беседа на радио «София» 19 декабря 1997 года

Мне хочется сегодня поговорить с вами о том, как понимал Данте свое призвание поэта и как рассказывал он в стихах и в прозе о своей вере в Бога. «Никакой радости нет вне Бога, но вся она – в Боге. И Сам Бог есть всецело радость», – писал Данте в своем трактате «О народном красноречии», в трактате, написанном на латинском языке. В этом размышлении о том, что Сам Бог – это всецело радость, Данте говорит о том, что человек падший, после грехопадения, начал свою жизнь со слова «увы», а появившийся до этого начал с радости.

Итак, первый человек, призванный Богом к жизни, по мнению Данте, начинает свое бытие с восторженной молитвы. «Если Сам Бог это всецело радость, – говорит поэт, – то из этого следует, что первый заговоривший сперва и прежде всего произнес слово "Бог"». Райский сад, Адам и Ева среди деревьев этого сада, и – первое слово на их устах, слово «Бог». Так представляет себе рай поэт позднего средневековья. Первый поэт, и, может быть, первый человек Возрождения.

Радость – вот слово, которое лучше всего определяет суть наших отношений с Богом. Не случайно же и ангел в Евангелии от Луки возглашает: «Я возвещаю вам великую радость» (Лк 2: 10). Данте понимает это удивительно глубоко и по-настоящему серьезно. В другом своем трактате, в «Пире», Данте говорит о том, что Бог не требует от нас иной религии, кроме религии сердца. Религия сердца… Ответ сердца на зов Бога, тот самый ответ, который описан им в сцене, мною вам только что изложенной. Ответ сердца, но никак не что-то другое.

Данте, один из образованнейших людей своего времени, блестяще знает латинский язык. «Монархия» – одно из его латинских произведений. Другое – тот трактат, который я уже сегодня упоминал, "De Vulgari eloquentia" или «О народном красноречии». Две эклоги, написанные гекзаметром, в духе Вергилия. Представляют собой эти эклоги ответы на стихотворные послания Джованни дель Вирджилио, и когда-то о них надо будет поговорить особо. Во всяком случае, у нас достаточно текстов, написанных Данте по-латыни, и тексты эти показывают, что языком латинским поэт владел превосходно и мог говорить на нем, о чём ему было угодно, практически на любые темы и действительно блестяще. И тем не менее Данте предпочитает писать по-итальянски. Не только стихи (он пишет канцоны и баллады на итальянском языке), нет, на итальянском языке он пишет и трактат. На итальянском языке он создает и огромную «Божественную комедию», причем, если мы вернемся от «Комедии» к «Пиру», то можно говорить, что Данте становится создателем не только итальянской философской прозы. Нет, он становится создателем и итальянской прозы научной, и в этом смысле прямым предшественником Галилео Галилея.

Однако возникает вопрос, и вопрос на самом деле очень серьезный. А почему? Почему Данте всё же предпочитает писать по-итальянски? Ведь большинство его читателей, а может быть, и почти все знали латинский язык. Более того, Данте очень хорошо осознает, и об этом много говорит в начале «Пира», что на латинском языке писать легче, потому что в латыни есть устоявшаяся терминология, потому что латинский язык разработан в смысле литературном, разработан философами, разработан учеными, разработан поэтами. Тексты на латыни древних, раннесредневековых и современных ему авторов – это огромная библиотека, и Данте её, в общем, очень хорошо знает. Значит, на латыни ему было бы писать много легче. Но поэт считает, что есть вещи, о которых на латинском языке уже не скажешь, ибо латынь – это язык книжный.

Латынь – это язык, который теперь уж не развивается, не изменяется. Он остался, навсегда остался таким, каким он дан нам в книгах: Вергилия и Лукана, Сенеки и других латинских мыслителей, Горация, Ювенала, Персия и других поэтов. И вот, в силу того что латинский язык как бы застыл, больше не изменяется, он оказывается как-то не связанным с живой, реальной сегодняшней жизнью. Это – язык ученых, язык, действительно объединяющий людей из самых разных стран в одно единое целое, но язык, который уже остановился в своем развитии. Он много лучше разработан, чем любой другой язык, но сердце живого человека уже открыто не латыни, а народному языку. Это и есть eloquentia vulgari, народное красноречие. А в центре внимания поэта оказывается именно сердце, а не те или другие принципы. Именно сердце.

Что такое совершенное добро, спрашивает Данте своего читателя. И отвечает на этот вопрос примерно так: щедрость – вот добродетель, в которой заключено совершенное добро и которая окружает людей сиянием. Щедрость – это ключевое слово для того, кто хочет говорить о богатстве.

Не богатство делает людей человеконенавистниками, а алчность, – говорит Боэций, один из писателей раннего средневековья, последний римлянин, как часто его называют; автор удивительной книги «Утешение философией» и святой мученик, прославленный под именем Северина. Итак, человека делает человеконенавистником не богатство, а алчность, когда обладание богатствами связано с отсутствием добра. Если же богатый человек проявляет щедрость, то в этом богатстве его тогда уже нет ничего страшного.

Размышляя над этой темой, Данте снова цитирует Боэция: «Деньги хороши лишь тогда, когда ими больше не владеешь, и проявляешь свою щедрость, передавая их другим». Итак, деньги предназначены не для того, чтобы их накапливать. Нет. А совсем для другого. Для того чтобы их зарабатывать и тратить. И тогда окажется, что нет в богатстве ничего страшного, что нет в богатстве ничего преступного и аморального. Только очень важно, чтобы сердце прикладывалось не к богатству, а к возможности быть щедрым. Когда же у человека сердце работает плохо, вот тогда богатство ему вредит и губит его. Итак, задача заключается не в том, чтобы быть бедным или, наоборот, богатым. Она заключается в другом: надо быть щедрым.

В «Пире» у Данте есть еще одно удивительное место, на которое я не могу не обратить ваше внимание. Смех, говорит Данте, не есть ли это вспышка духовной радости, отражение того, что происходит внутри? Конечно, смех этот не должен походить на громкое куриное кудахтанье. Нет. Он должен быть радостным, умеренным и спокойным. Но смех – это совсем не что-то дурное и греховное. Смех – это признак того, что на душе у человека радостно.

Радость выражается разными способами и в разных формах. Выражается радость и в поэзии, прежде всего в рифме. Благодаря рифмам стихи сверкают, искрятся, сияют; они излучают и несут свет; и отражают, словно зеркало, солнце и солнечное сияние. Что это такое – радость, переживаемая от встречи с Богом, выраженная в стихотворной форме, показывает нам сам поэт в «Божественной комедии» - в начале XI песни «Чистилища», где содержатся совершенно необыкновенный, поэтический вариант молитвы «Отче наш»:

И наш Отец, на небесах царящий,
Не замкнутый, но первенцам своим
Благоволенье прежде всех дарящий,

Пред мощью и пред Именем Твоим
Да склонится вся тварь, как песнью славы
Мы Твой сладчайший дух благодарим!

Да снидет к нам покой Твоей державы,
Затем что сам найти дорогу к ней
Бессилен разум самый величавый!

Как, волею пожертвовав своей,
К Тебе взывают ангелы "Осанна",
Так на земле да будет у людей!

Да ниспошлется нам дневная манна,
Без коей по суровому пути
Отходит вспять идущий неустанно!

Как то, что нам далось перенести,
Прощаем мы, так наши прегрешенья
И Ты, не по заслугам, нам прости!

И нашей силы, слабой для боренья,
В борьбу с врагом исконным не вводи,
Но охрани от козней искушенья!» (Чистилище, XI, 1-19).

Давайте попытаемся в этот только что прочитанный нами текст всмотреться как можно внимательнее.

«Отец наш, на небесах царящий»… Это просто начало молитвы Pater noster, но только изложена она теперь уже не на латыни, а на итальянском языке. «Отче наш иже еси на небесех» или Πάτερ ἡμῶν, ὁἐν τοῖς οὐρανοῖς – по-гречески.

«Незамкнутый» – дальше во второй строчке в переводе Лозинского, non circunscritto в итальянском варианте. Сircunscritto – это значит «описанный, обозначенный вокруг, заключенный в круг при помощи описания». В другом месте «Божественной комедии», в «Рае», Данте говорит о том, что Бог неописан или невместим, но все в себя вмещает. А царь Соломон, как известно, в Библии восклицает: «Небо и небо небес не вмещают Тебя».

«Неописанный» называет Бога в евхаристической молитве Иоанн Златоуст, в той молитве, которая теперь входит в анафору его литургии. Итак, Бог не описан у Златоуста, non circunscritto, не описан у Данте. Как видите, здесь поэт не просто вводит в свою молитву, в свой поэтический вариант Молитвы Господней какие-то новые слова. Нет. Он следует святоотеческой традиции.

Пред мощью и пред именем Твоим

Да склонится вся тварь, как песнью славы

Мы Твой сладчайший дух благодарим.

«Пред именем Твоим да склонится вся тварь» – это, конечно же, «Да святится имя Твоё». «Благодарим!», – восклицает Данте в шестой строке XI песни «Чистилища». И опять-таки, не просто потому что слово это пришло ему на ум, но цитируя Послание апостола Павла к Фессалоникийцам: «Всегда благодарим Бога за всех вас, вспоминая о вас в молитвах наших» (1 Фес 1:2). Если мы сравним два эти места из «Божественной комедии» и из латинской Библии, то увидим, что Данте просто цитирует апостола Павла в латинском варианте, только уже не на латыни, а по-итальянски.

«Мы твой сладчайший дух благодарим». Удивительно, но здесь употреблено не обычное слово spiritus, а другое, довольно редкое в этом контексте слово vapore (al tuo dolce vapore). Но именно это слово, vapore, употребляется в значении Духа Святого в книге Премудрости Соломона, 7 глава, 25 стих. Премудрость – это дыхание, vapore по-латински, силы Божией и чистое излияние славы Вседержителя. Значит, здесь это слово присутствует в тексте не случайно.

Следующее прошение – «Да приидет Царствие Твое» – Данте выражает формулой «Да снидет к нам покой Твоей державы». Да, там, в итальянском тексте, конечно, не «держава», а просто «царство». У Лозинского не хватило возможностей сохранить это более простое слово в своем переводе, но там стоит не просто слово «царство», но именно выражение «мир или покой твоего царства».

Pace. Воля Божия, говорит Данте в другом месте, наш мир. Просто pace. «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам», – говорит Христос ученикам в Евангелии от Иоанна (Ин 14: 27). Царство недостижимо, если нет мира. По-латински – это pax, по-итальянски – pace, по-гречески – εἰρήνη. Это – то главное сокровище, которое оставляет нам Христос, произнося эти замечательные слова: «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам». И уже воскресший, когда Он, являясь ученикам, говорит то же самое: «Мир вам».

Следующее слово, на которое бы я хотел бы обратить ваше внимание, читая дальше текст этой поразительной молитвы. На самом деле я знаю ещё только один пример такого же переложения молитвенного текста на язык поэзии, и я думаю, что вы все тоже знаете этот текст. Это молитва Ефрема Сирина, стихами переданная Пушкиным. Итак,

Затем, что сам найти дорогу к ней
Бессилен разум самый величавый.

Здесь употреблено слово ingegno, которое очень трудно перевести на русский язык. Ingegno, латинское ingenium, – это все-таки не разум. Это нечто большее, чем разум. Это – то, что человеку дано от Бога, то, что вложено в человека Богом с самого его рождения. Итак, я как личность, призванная Богом из небытия, не в силах сам найти дорогу к «покою Твоей державы», поэтому вложи мне в сердце этот мир Сам. Вот что значат, наверное, на самом деле эти слова, если в них постараться вглядеться как можно более внимательно.

«Хлеб наш насущный даждь нам днесь», – говорится в тексте молитвы. «Да ниспошлется нам дневная манна», – восклицает Данте, отсылая своего читателя к 16-ой главе книги Исход, к тому удивительному рассказу, где сообщается, как уставшие и отчаявшиеся люди получают ангельский хлеб от Бога, манну. Но у Данте это cotidiana manna, ежедневный, насущный хлеб, манна. Посылай нам хлеб насущный, но пусть будет его так же немного, как было манны у народа Божьего.

«И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим».

Как то, что нам дано перенести прощаем мы,

Так наши прегрешенья и ты

Не по заслугам нам прости, –

переводит Данте почти дословно это прошение из молитвы, перекладывая его в удивительно звонкие стихи. Стихи, которые действительно доходят до самого сердца.

И нашей силы, слабой для боренья,

В борьбу с врагом исконным не вводи,

Но охрани от козней искушенья.

«И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого». Здесь сохранены тоже все те слова, которые были в латинском тексте. Но только malus, «лукавый», πονηρός – в греческом тексте, назван здесь antico avversaro, древним врагом, древним противником. Это слово, «противник», Данте, вообще, очень часто употребляет, когда говорит о лукавом. Древним врагом называет он его в «Монархии», по-латински – antiquiutus hostis.

Итак, этот вариант молитвы «Отче наш» включает практически весь её текст в себя.

Как волею пожертвовав своей,

К тебе взывают ангелы «Осанна!»

Так на земле да будет у людей.

Вот ещё одна, упущенная мною при повторном чтении терцина, в которой вы тоже легко узнаете прошение из молитвы «Отче наш»: «Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли».

Перевод, который делает Данте, включает в себя весь текст, но он включает в себя еще и множество удивительных рифм и потрясающую красоту формы. Он, этот перевод, включает в молитву сердце. Когда читаешь этот текст, повторяю, из начала XI песни Дантова «Чистилища», то вспоминаешь, как потся молитва «Отче наш» по-славянски во время богослужения, как поётся «Отче наш» во время пасхальной литургии или рождественской ночью. Вспоминаешь разные удивительные напевы, которые и ныне звучат в храмах – и понимаешь, что тот итальянский текст, который мы только что с вами прочитали, – это на самом деле такая же церковная музыка, только выраженная не через звук, а через слово.

Но надо сказать еще об одном. Этот перевод напрямую касается того, что думает Данте о человеке, о его личности, потому что он предназначен не просто для повторения, но для пробуждения личности.

С точки зрения средневековья человек должен выполнять какие-то требования и останавливаться перед запретами, и тогда все в жизни его будет хорошо. Этика средневековая в целом основана на системе запретов и требований и на каком-то балансе между требованиями и запретами.

А Данте строит этику совсем по-другому.

Он говорит о том, что в человеке должны развиваться определенные качества. Одни качества должны развиваться в человеке в эпоху его юности. Другие качества должны в нем появляться и затем развиваться и мужать в состоянии зрелости. Третьи – в старости.

Так, в юности человеку подобает, прежде всего, быть стыдливым. Стыдливость, говорит Данте, необходима в нашей жизни в качестве её доброй основы. Со стыдливости начинается складывание личности. Стыд… Сколько бесчестных побуждений и расспросов сводит он на нет! Сколько дурных соблазнов он обезоруживает не только в человеке стыдливом, но и в том, кто только посмотрит на стыдливого человека! Так, личность начинает складываться, когда человек осознает: а что же это такое, стыдливость.

Затем, вырастая, становясь зрелым, он, человек, осознает, что ему необходимы и другие качества. Ему подобает любить своих старших, от которых он получил бытие и пропитание и знание. Подобает любить и своих младших. Ему также подобает быть мягким и, главное, честным. И чем более зрелым становится человек, тем больше, по мнению Данте, должна развиваться в нём честность.

В старости благородная натура обнаруживает потребность в ещё одном качестве. В щедрости. Без щедрости и вне щедрости невозможна благая старость. Старому человеку пристало также быть справедливым, чтобы его суждения и его авторитет служили светочем и законом для других. Итак, говорит Данте, добродетель справедливости открывается в старости. В старости, когда человек становится особенно мягким и благожелательным. Именно этой темой кончает Данте свое рассуждение о развитии личности. В старости подобает быть благожелательным, рассуждать о хорошем и охотно выслушивать хорошее. Хорошо бывает рассуждать о хорошем тогда, когда ты сам благожелателен. Итак, в течение всей своей жизни человек формируется и развивается как личность, в единстве своего сложного и, временами, очень противоречивого «я», в единстве, несмотря на все противоречия. <...>

Сегодняшняя наша беседа посвящена мировоззрению Данте Алигьери и тому опыту веры его личной, веры, которой он делится с нами, своими читателями, уже много веков подряд.

Отвечая на вопросы слушателей

- Вопрос первый – в отношении «хлеба насущного». Еще Ориген сомневался в переводе слова «насущный» как «повседневный», и, может быть, вернее было бы перевести как «сверхсущный».
Второй вопрос – в отношении благотворительности. Леди Диана занималась благотворительностью. Но если бы она сняла хотя бы свои бриллианты, она собрала бы значительно больше…

- Спасибо Вам. Я попытаюсь понять, о чем Вы говорили во втором вопросе. Что касается первого. Да, конечно же, Данте, когда говорит о хлебе насущном как о cotidiana manna, разумеется, он отталкивается от того латинского текста молитвы «Отче наш», который он знал с раннего детства: Panem nostrum cotidianum da nobis hodie – и не больше. Данте не был богословом, Данте не знал греческого языка и поэтому, конечно, ту огромную святоотеческую литературу, которая уже к его времени существовала о термине ἄρτον ἐπιούσιος, хлеб насущный, он тоже не знал. И не знал он ни мнения Оригена, ни мнения других отцов. Хотя, конечно, Вы правы, что слово ἐπιούσιος – это все-таки скорее не cotidianus, не «ежедневный», скорее это что-то другое. Но это очень большая и очень серьезная тема, которой когда-нибудь, может быть, мы и посвятим специальную беседу.

Что же касается благотворительности, то давайте будем стараться быть щедрыми сами и не будем судить других. Святая княгиня Елизавета Федоровна именно с того начала, что продала свои украшения. Это был первый её шаг к той очень большой и очень обширной деятельности, которой она стала заниматься после этого. Диана пошла каким-то другим путем. Но, в конце концов, сколько людей – столько путей, и не нам с Вами судить ни Диану, ни кого другого. Задача заключается в том, чтобы нам с Вами хотя бы кому-то хоть чем-то помочь, а не только громкостью своего голоса, как, увы, это делают иногда некоторые. <...>

- Спасибо Вам за титаническую работу, за то, что поворачиваете нас лицом к Церкви, к Господу Богу.

- Спасибо Вам за Вашу поддержку, спасибо на добром слове… И надо очень много трудиться для того, чтобы действительно наши все люди и наши все слушатели могли бы войти в завтрашний день и не потеряться в завтрашнем дне, и не сломаться в завтрашнем дне психологически. Я повторяю, что среди наших слушателей огромное число инвалидов, людей тяжелобольных, не выходящих из дому, людей пожилых, которые в силу преклонного возраста почти не выходят из дому или просто не покидают своего дома. И этих людей я никогда не смогу бросить, потому что я священник, потому что я давал Богу обещание служить им, служить вам, мои дорогие, и буду вам служить до смерти самой.

- Вы берете меня за ручку и ведете меня вверх, туда, где Вы сами уже. Вы к Богу меня ведете. Слушая эти передачи, я нахожу отдохновение среди людей, для которых цель – движение Туда.

- Вот. Движение к Нему, движение ко Христу, возрастание в Боге. Спасибо Вам за поддержку. Мы будем вместе всегда, вне зависимости от того, будет работать наш канал или нет. Мы будем вместе всегда, потому что Христос среди нас.

о мировоззрении

«И наш отец, на небесах царящий...» - главная христианская молитва у Данте. Беседа на радио «София» 19 декабря 1997 года