Пасха в сердце.
Я не помню, в какой очередности шли священники во главе Крестного хода. Но до момента появления отца Георгия, я была гостем в этом храме. Я не была крещена и все мои знания о православной вере сводились к неосознанным до конца теориям. Это была первая Пасха в храме Космы и Дамиана после того, как храм был очищен от всего, что напоминало о его советском прошлом. Когда расступилась толпа и я увидела натянутую, как струна, его хрупкую фигуру – это был момент моего ясного осознания той РАДОСТИ, вестником которой был для меня именно этот священник. Боже, как же он ликовал, как он светился! Я помню, что моей рефлекторной реакцией на это было глупое непреодолимое желание захлопать в ладоши, позорным образом обнаружив свою принадлежность к «неформальной молодежи» и примитивную светскость. Счастье первой Пасхи и счастье Воскресения в обновленном храме тогда впервые хлынуло в мое сознание и в мою подкорку, посланное первым в моей жизни Вестником.
Именно так я и стала воспринимать отца Георгия всю мою последующую жизнь. Именно такой он и ЕСТЬ – по-детски искренне ликующий и щедро отдающий радость Воскресения КАЖДОМУ. Можно долго писать о его сверх-образованности, филигранном уме и тончайшей интуиции, не внешней, а внутренней харизме, неподражаемом чувстве юмора, и о том, как он срывался на крик и негодовал при виде пошлости и обывательской тупости, мракобесия и жестокости. Но всего этого будет не хватать для полного портрета. Для меня это за пределами понимания, как один немощный телом человек мог вместить высокий ум и ликование ребенка, бесконечную доброту и нервную непримиримость.
В сАмом земном пекле.
В РДКБ у нас другая жизнь. Здесь все настоящее. Здесь, если кричат, то от настоящей боли, если радуются, то самой, казалось бы, малости. Помню, что отец Георгий говорил постоянно мамочкам, которые боялись приходить в больничную церковь из-за того, что не постились, из-за того, что не привезли из дома платок, чтобы покрыть голову: «Здесь, как на войне. Приходите всегда, независимо от того, что вы успели захватить из дома. На войне нужны силы». При встрече он мне сообщал: "Был в твоем отделении", как будто ему положено было об этом докладывать. Но на самом деле, он подчеркивал этим, насколько это важно. "Заходил в палату к твоему мальчику Максиму, он рисовал неописуемой красоты корабль."... Он давал этим понять, что он с нами. На конференциях он обращался к нам "коллеги" и говорил о том, что он тоже волонтер, как и мы. Это была чистая правда. Только не "тоже", а первый из волонтеров.
Я знаю много тех моих маленьких друзей, что пребывают уже в чине ангелов. Я знаю, какова их радость: отец Георгий вышел к ним навстречу. Здесь, в своем земном пекле, они ждали его всегда. Была девочка Даша, ей было 15 лет. Девочка эта угасала от тяжелой болезни - муковисцидоза. У нее была католическая семья. Мы осторожно спросили батюшку, нельзя ли её причастить. Ведь пастора найти просто нереально сейчас. А ей снились собственные похороны. Ей было страшно. «Как это - нельзя?!» … Мама спрашивала потом Дашу, о чем они говорили с ним. Ответом было: «Не могу сказать. Главное, мама, ты не переживай.». Больше Даша не боялась. Через неделю её не стало, а мама её говорила о том, что в последние дни жизни этой девочки настал мир, и с этим миром она ушла.
Положить душу свою…
Это доля священника по отношению к людям – принимать на себя груз исповеданий. Это тяжкая ноша. Сколько за день выслушивает он и ужасающих историй и бесконечных нудных жалоб о бытовых ссорах, сколько пропускает он через себя чужой скорби и чужого одиночества, чужих обид и непримиримости. Это страшно представить. Как устоять, когда всё это прошивает его сердце. Одни духовники «абстрагируются» и тут же забывают, машинально наложив епитрахиль. Но только не отец Георгий. Это остается в памяти. В его феноменальной памяти. Когда-то, в РДКБ, он сказал мне «Звони обязательно!». Я так и не позвонила, боясь его побеспокоить при его немыслимой занятости. И я так и не сказала ему «спасиБо».
Что мы можем предложить скорбящему? Заверения, утешение, цитаты, подарки? Ударные дозы антидепрессантов взамен отсутствующей любви, той, что есть у Христа?
Никогда не хотелось обращаться к нему по мелочам. То ли смущение, то ли гордыня, хотя всё это вещи суть взаимосвязанные. Слабый здоровьем отец Георгий был тяжелой артиллерией на пути к лукавому врагу. Эта мощь пускалась в ход, когда спастись, казалось, не оставалось шанса. Когда не оставалось надежды на спасение, люди прибегали к нему.
Так было и у меня. Я редко к нему подходила. Но вот, в жизни может случиться период, когда весь окружающий мир покажется адом. Если повезет, это останется позади. И хочется вырезать этот период, как испорченный дубль на монтажном столе, сжечь этот фрагмент, и склеить свободные концы, как будто ничего не было. Вычеркнуть из жизни все персоналии, с этим связанные, когда невозможно простить из-за собственной духовной немощи. Я не хочу описывать то, с чем я пришла на ту исповедь. Тем более, сейчас это даже неважно. Я даже не помню отчетливо, что он говорил. Но я помню, что он сказал, что будет за меня молиться. И сказал он это ТАК, что я ясно поняла: ему не нужно объяснять, и он НЕ ОТСТУПИТ.
Это не гипербола. Я сейчас живу и продолжаю делать то, что я делаю, лишь потому, что тогда отец Георгий обо мне молился.
"Я духом умоляю вас..." *
Когда-то давно, в отчаянии и истерическом пафосе обид на мир, я заключила, что жизнь - это тюрьма для духа, а немощное тело - стены той тюрьмы. Тюрьма в контексте зависимости от всего телесного в ущерб духовному. В таком случае получается, что оставаться при жизни свободным от телесных страстей - духовный подвиг, который осилят лишь единицы. И им дарована лучшая награда при освобождении. Отец Георгий, телесно сгоревший, как свечка, до конца, получил ту окончательную свободу, высшую ее степень.
Я долго думала, дописывать ли этот абзац. Он ведь даже более личный, чем предыдущие. Но я заметила, что мои мысли схожи с мыслями многих. Зачем уходят ко Господу "раньше времени" любимые люди? Почему? Не потому ли, что уже нет другого способа привести нас к покаянию, чтобы перестали враждовать, предаваться телесным похотям и медлить в мелочных помышлениях? Они исполнили свое предназначение при своей жизни, выложили для нас все свои силы, а мы не опомнились. И теперь, своим уходом, о.Георгий привел нас к воспоминаниям о его крестном пути, и мы думаем о нем снова и снова. И начинаем видеть этот путь, как бесценный опыт подвига, жемчужину в нашей жизни. О.Георгий никогда не окунал меня лицом в мои грехи и пороки. И тем страшней они сейчас мне кажутся. Выходит, что у меня есть шанс открыть свои духовные глаза. И это значит, что мы ВЫРАСТАЕМ.
*(слова из текста отпевания священников)
http://pch-maya.livejournal.com/78902.html