Священник Георгий Чистяков
«Господу помолимся»  
Размышления о церковной поэзии и молитвах

Богородице Дево, радуйся

 

Успенский собор в Москве, Казанский в Петербурге, Нотр-Дам в Париже – все они воздвигнуты в честь Марии Девы, к которой обращена самая, быть может, задушевная из всех молитв:

Богородице Дево, радуйся,
Благодатная Марие...

Почти в каждом городе России есть своя чудотворная икона Богородицы, почти в каждой стране мира верующие расскажут вам, что их земля особенно любима Пресвятою Девой. Греки и русские, грузины и литовцы, французы и португальцы и многие, многие другие призывают ее на всех языках мира. В молитвах называют её Всех Скорбящих Радостью, заступницей обиженных, пристанью для попавших в бурю, сподручницей грешных и нечаянной радостью, то есть приносящей радость тем, кто по разным причинам уже ни на что не надеется. Почитание Марии Девы (именно так названа она в Символе веры) началось уже в I веке н.э., о чем свидетельствует евангельский текст, где присутствуют такие чисто молитвенные обращения к Марии, как: «радуйся, благодатная»; «Ты обрела благодать у Бога»; «благословенна Ты в женах»; «благословен Плод чрева Твоего»; «блаженна поверившая»; «блаженно чрево» и т.п.

Мария открывает для человека двери милосердия, наставляет его на стези спасения и избавляет своими молитвами от всякой нечистоты. Она выступает как Избранная (по-славянски – Взбранная), Воевода, Нескверная, Неблазная (то есть Непорочная), Нетленная, Пречистая, Чистая Дева и т.п. О том, почему именно Марии посвящено так много молитв, хорошо говорит французский святой Луи Гриньон де Монфор, рассуждающий примерно так: Христос пришел в наш мир через Марию. На дороге в каждую душу и сегодня Он повторяет тот же самый путь, то есть приходит в сердце каждого через Марию как «благословенный Плод чрева Твоего», о чем говорится в молитве «Богородице Дево, радуйся».

Когда я рассказал одному из моих голландских друзей о том, что на мариологическом конгрессе я должен буду говорить о почитании Богородицы в православном мире, он сразу спросил меня: «Ты будешь петь им акафист?» Разумеется, это была шутка.

Но partem veri fabula semper habet, то есть в каждой шутке есть доля правды. Действительно, на Востоке Пресвятая Дева Богородица почитается прежде всего литургически, в песнопениях и в молитвах: той мариологии, что есть на Западе, сформулированной в эксплицитном виде на уровне богословских формул, на Востоке нет.

На Востоке есть иконы и их история, песнопения и живая традиция почитания Пречистой Девы. Но и в иконах и песнопениях всегда можно найти очень много догматического материала.

О многом говорят сами названия Ее икон. «Всех скорбящих радость», или «Отрада и утешение», или «Взыскание погибших» (наименование, означающее, что Она ищет тех, кто уже погиб, чтобы спасти их). Не случайно же на Востоке вместо «ora pro nobis» – «молись о нас» (как это принято у католиков) к Богородице обращаются со словами «спаси нас», поскольку, с точки зрения христианина на Востоке, Она спасает тех грешников, которых уже ничто другое не спасет. Она – «Споручница грешных», и «Скоропослушница», ибо скоро слышит молитвы, и «Нечаянная радость грешников», и «Неувядаемый цвет», и «Умягчение злых сердец», и «Одигитрия», то есть Путеводительница... Есть еще икона, которая называется «Не рыдай мене, Мати» – по первым словам краткого гимна, который поется в Великую субботу за несколько минут до наступления Христова воскресения. Это полная аналогия того скульптурного изображения, которое на Западе называется итальянским словом Pieta.

Митрополит Евлогий (Георгиевский) – в послереволюционные времена русский епископ в Париже – отмечал в своих записках: «На Западе, у католиков, Божия Матерь – это прежде всего Пречистая Дева. Они почитают ее чистоту и ее девичество. А для нас – Она прежде всего Милующая Мать». Эта точка зрения довольно распространена. Но на самом деле, конечно, даже если мы вспомним молитву «Ave, Maria», то там есть слова «Sancta Maria, Mater Dei» («Святая Мария, Матерь Божия»). В другой молитве – «Ave, Maris Stella» («Радуйся, Звезда над морем») – уже во втором стихе исповедуется Мария как Матерь Божия (Ave, Mater Alma). Можно вспомнить и еще одну молитву – «Ave, Redemptoris Mater», то есть «Радуйся, Искупителя Мати». Здесь тоже Пречистая Дева исповедуется как Мать. Таких примеров очень много, поэтому на самом деле, конечно, и для западного христианина, католика, Пречистая Дева – это Мать, что мы знаем как из «Marialis cultus» Папы Павла VI, так и из других документов, но, главное, из древней литургической традиции христианского Запада.

Наверное, можно говорить о том, что почитание Богородицы как Пречистой Девы было действительно несколько ослаблено на христианском Востоке. Причина этого проста – для греков IV или V веков Мария, помимо всего прочего, еще и Υπέρμαχος Στρατηγός, то есть «Царящая над битвами Полководица», или «Взбранная Воевода», и в то же время – Дева (Παρθένος).

Это напоминает о богине греческого Олимпа – Афине Палладе, что не случайно, ибо грек всегда приносит в христианство черты своей прежней тысячелетней религиозности, а затем уже внутри Церкви начинает преодолевать эту древнюю религиозность. Нам, русским, полякам, венграм, даже французам и немцам, гораздо легче, чем грекам, потому что наша культура начинается с принятия христианства, в частности с крещения Руси. А у греков есть Гомер, Софокл, Еврипид, есть великие философы Платон и Аристотель. Им очень трудно преодолеть это наследие.

Итальянцам гораздо проще, потому что римский дух больше связан с порывом, чем с мыслью. Римляне – это народ воинов и поэтов, а греки – народ мыслителей, народ с очень развитым сознанием, с прекрасной памятью, и поэтому преодоление античной культуры греку дается с большим трудом.

Однако с течением времени Дева-Воительница мало-помалу превращается в Мать-Отроковицу с чертами той Девы, которую в Марии видит и христианский Запад. Хотя, конечно, и римляне прошли это искушение отождествления Матери Божией с древними культами: в Риме есть даже храм, который называется «Santa Maria sopra Minerva», построенный на развалинах храма Минервы.

Греки преодолевают искушение увидеть в Марии Деве «новую Афину» только тем, что вживаются в Евангелие, молитвенно всматриваясь в тот Ее образ, что дается нам на первых страницах Евангелия от Матфея, где пять раз повторяется выражение «Младенец и Матерь Его». Вот почему на иконах Она за редкими исключениями изображается с Младенцем Иисусом на руках.

Преодолевается это искушение и через вслушивание в то, что говорит Богородица на страницах Нового Завета, и прежде всего в то место рассказа о браке в Кане Галилейской, где она говорит, указывая на своего Божественного Сына, в сущности, каждому и каждой из нас: «Всё, что Он скажет вам, то сделайте».

Богословы всегда обращают внимание на то, что в тексте это последние из тех вообще немногих слов, которые произносит Пречистая Дева. «Мы не сможем по-настоящему принять Деву как мать, – сказал однажды Иоанн Павел II, если не прислушаемся к Ее словам, из которых становится ясно, что Иисуса надо слушать как Учителя истины, что надо следовать за Ним... Эти слова Мария повторяет всё время, держа своего Сына на руках и указывая нам на Него глазами».

Действительно, на подавляющем большинстве икон Мария изображена с Младенцем. Она славна не сама по себе, а именно тем, что приносит в мир, отдает людям Своего Сына и просит лишь об одном: «Всё, что Он скажет вам, делайте», – именно таков богословский смысл икон: Иверской, Казанской, Владимирской и любой другой.

Евангелисты изображают величие Марии не в каких-либо особых озарениях, видениях и т.п., а в Ее вере. На слова архангела «Ты родишь Сына» Она радостно отвечает: «Да будет мне по слову твоему». Каждый, кто читает Новый Завет по-гречески, знает, что глагол в выражении «да будет» стоит не в повелительном, как во всех других случаях, где по-русски встречаются эти слова, как, например, «да будет воля Твоя» в молитве «Отче наш», а в желательном наклонении, которое передает радостное желание, а не простое согласие. Мария верит, молится и молчит. Гимнографы самых разных эпох, на самых разных языка обращаются к Ней как к молитвеннице за весь человеческий род, которому отдает Свою Мать Иисус на Кресте (см. Ин 19: 26–27).

Дева, почитаемая именно как Мать, на Руси – это что-то особенное, это образ невероятно дорогой для православного человека. И не случайно поэтому из всех изображений Пречистой Девы, сделанных западными мастерами, именно Сикстинская Мадонна, где Рафаэлем Дева изображена прежде всего как Мать, отдающая Своего Младенца человечеству, как Мать бесстрашная и полная именно материнской любви не только к Своему Младенцу, но и к нам, кому Она Его вручает, стала в XIX веке подлинной иконой для русских людей. Она уже оторвала Его от Своей груди и протягивает нам, но связь между Ними не рвется. В этом, наверное, и заключается особый духовный смысл Мадонны Рафаэля.

В.А. Жуковский в очерке «Рафаэлева Мадонна», написанном в 1821 году, рассказывает, что в Дрезденской галерее он всегда заставал много народа, а поэтому «решился прийти в галерею как можно ранее, чтобы предупредить всех посетителей... сел на софу против картины и просидел целый час, смотря на нее». Далее Жуковский восклицает: «Это не картина, а видение: чем долее глядишь, тем живее уверяешься, что перед тобою что-то неестественное происходит... Час, который я провел перед этою “Мадонною”, принадлежит к счастливым часам жизни... Я был один; вокруг меня всё было тихо; сперва с некоторым усилием вошел в самого себя; потом ясно начал чувствовать, что душа распространяется».

«Не понимаю, – говорит Жуковский, продолжая свой рассказ, – как могла ограниченная живопись произвести необъятное... Рафаэль писал не для глаз, всё обнимающих во мгновение и на мгновение, но для души, которая, чем более ищет, тем более находит». Примерно в эти же годы и Дрездене побывал и лицейский друг Пушкина и будущий декабрист поэт Вильгельм Кюхельбекер. Рассказывая о «Мадонне» Рафаэля, он писал: «Мысли и мечты, которые озаряли и грели мою душу, когда глядел на сию единственную Богоматерь, я описать ныне уже не в состоянии; но я чувствовал себя лучшим всякий раз, когда возвращался от нее домой».

Как известно, Ф.М. Достоевский имел в своем кабинете изображение Сикстинской Мадонны и дорожил им невероятно. Его жена описывает, как в Дрездене он приходил к Сикстине и смотрел на нее часами, а потом захотел иметь фотографию, которую в те времена достать было довольно трудно. Привез Достоевскому фотокопию иконы Владимир Сергеевич Соловьёв – быть может, первый человек, заговоривший во весь голос о христианском единстве. Соловьёву дала эту Мадонну Софья Андреевна Толстая, вдова поэта Алексея Константиновича Толстого. Так Сикстинская Мадонна вошла в русскую духовную жизнь.

К этому можно только добавить, что в начале 50-х годов, когда вывезенные из Германии сокровища Дрезденской галереи были выставлены в московском Музее изобразительных искусств, разумеется, среди них была и Сикстинская Мадонна, вновь занявшая в те годы совершенно особое место в духовной жизни русского человека. В годы моего детства почти во всех домах, где мне приходилось бывать с бабушкой или родителями, меня непременно встречала Сикстина, воспринимаемая там именно как икона.

Моя мама Ольга Николаевна Ворогушина не раз рассказывала, что, придя на выставку Дрезденской галереи, она было решила и не останавливаться перед Сикстинской Мадонной, поскольку она всем известна и настолько примелькалась в учебниках по истории и искусствознанию, что на нее смотреть не имеет никакого смысла. Однако потом, переходя из зала в зал, она вдруг поймала себя на том, что то и дело возвращается к тому месту, где висела Сикстина. Возвращается, чтобы остаться рядом. «Это не картина, а видение, – писал именно об этом Жуковский, – чем долее глядишь, тем живее уверяешься, что перед тобою что-то неестественное происходит...»

Если обратиться к нашему литургическому календарю, то вправославии, за исключением Успения, Рождества Богородицы и Введения во храм, нет праздников в честь явлений Пречистой Девы (как, например, в Лурде или Фатиме). Праздники установлены только в честь Ее икон. И даже в тех случаях, когда житие святого, как, например, жизнеописание преподобного Серафима Саровского, рассказывает о том, как ему явилась Дева, праздник совершается в честь иконы – в данном случае в честь той, перед которой в течение долгих лет молился преподобный Серафим.

Эта икона называется «Умиление», но если на нее посмотреть, то сразу поймешь, что это довольно точная копия Остробрамской иконы Божией Матери – знаменитой святыни, которая находится в Вильнюсе. Какой-то молодой художник из Академии художеств сделал копию, она попала к преподобному Серафиму, а затем уже от него досталась русскому народу в качестве одной из его великих святынь.

Такие примеры можно умножать до бесконечности: ведь и Ченстоховская икона Божией Матери почитается не только в католическом, но и в православном мире, и в церковном календаре, который издается Московской Патриархией, можно найти два праздника в честь Ченстоховской иконы: 6 марта и 27 августа.

Если на Западе почитается явление Девы Марии, например, Бернадетте Субиру в Лурде или пастушкам в Фатиме, то на Востоке празднуется явление иконы. Например, явление Казанской иконы в 1579 году. Предание гласит, что в Казани девочке по имени Матрона во сне явилась Матерь Божия и указала место, где скрыта икона. Девочка рассказала маме, об этом узнали священники, икона была раскопана и мало-помалу стала святыней всего русского народа.

В дореволюционные времена было три самых почитаемых списка иконы Божией Матери. Один из них находился в Москве на Красной площади в Казанском соборе, второй – в Санкт-Петербурге в Казанском соборе на Невском проспекте, а третий был в Казани. 29 июня 1904 года эта икона была украдена и на долгие годы исчезла. Потом она была обнаружена на аукционе группой студентов из разных стран, выкуплена ими и затем передана Иоанну Павлу II.

Другая явленная икона – Калужская. Она была явлена в XVIII веке на чердаке какого-то наполовину развалившегося дома. Можно рассказывать и о других явлениях. У поэта Н.С. Гумилёва есть такие стихи: «Звонят – это значит по течению в село икона приплыла». Дело в том, что очень часто иконы, у которых начинала осыпаться краска с доски, чтобы не сжигать, опускали в воду. Икона плыла по воде, и в другом городе или селе ее обнаруживали, вынимали из воды, и там она становилась святыней. В этом тоже есть какой-то богословский смысл: люди хотят что-то сделать с иконой, потому что она им кажется старой, плохой, осыпавшейся, и опускают в воду, чтобы она исчезла. Другие ее вынимают из воды, и она вновь становится святыней.

Так же и с христианством: в тот момент, когда кажется, что оно устарело и настала постхристианская эпоха, с этого же момента, быть может, в другом месте, но непременно начинается возрождение, восстает из пепла живая и вечно переживающая свою весну христианская вера.

Есть иконы, которые почитаются как принесенные из других стран, например Владимирская, которая попала на Русь из Константинополя, или Иверская, принесенная с Афона. Есть в том числе немало икон, которые принесены с католического Запада. Например, под Москвой в селе Косино почитается Моденская икона, привезенная из итальянского города Модена графом Шереметьевым. Она считается чудотворной, а специальный праздник в ее честь установлен 3 июля по новому стилю.

В то время, когда казалось, что католики и православные поссорились навсегда, и между нами почти не было никакого общения, было, тем не менее, общение Богородичное: иконы с Запада попадали на Восток и становились там святынями, и наоборот. Несмотря на схизму и взаимное неприятие друг друга.

Богородица почитается не только в иконах, но и в песнопениях, в Акафисте, молитвенные формулы которого очень похожи на те, что католикам известны по литании Пресвятой Деве, Arca Foederis – «Ковчег Завета», Sedes Sapientiae – «Седалище премудрости» и так далее. А в Акафисте – «ковчеже, позлащенный Духом» или «седалище великого Царя». Только если в католических литаниях повторяются слова «молись за нас», то в православном Акафисте их место занимает многократно повторяемое слово χαῖρε – «радуйся».

Есть тема, о которой говорят как о моменте разногласий между Западом и Востоком. Это – Непорочное зачатие. Но есть такая молитва в Часослове, которая читается во время Великого поста: «Нескверная, Неблазная, Нетленная, Пречистая»... и так далее. Разве это не соответствует латинскому слову Immaculata, что значит «непорочная»? Само это слово, вернее, аналогичные ему греческие прилагательные составляют саму сердцевину того, что мыслит о Пречистой православный Восток. Только на Западе это осмыслено в виде догмата, а на Востоке исповедуется в песнопениях, и – более того – Восток всегда протестует против догматического оформления этого древнего учения. На самом же деле то, что в западном богословии присутствует эксплицитно, сформулированно, в восточном – живет, как правило, имплицитно, скрыто, в песнопениях, в живой традиции, но без догматического оформления.

Но есть и другие свидетельства того, что для христианского Востока еще до своего fiat, «да будет мне по слову Твоему», Матерь Божия уже была особенной, уже была единственной и неповторимой. Это праздники Рождества Богородицы, Введения во храм, и главное – это день зачатия Пресвятой Богородицы. Песнопения последнего праздника говорят о не родившейся еще Отроковице как о новом небе, которое созидается во чреве святой Анны.

Отец Александр Мень в одной из своих книг пишет, что «кончину Богоматери окружает не печаль, но радость, смерть ее – лишь краткий сон, за которым следует воскрешение и вознесение. Эту веру, – отмечает отец Александр, – разделяет как Западная, так и Восточная Церковь, но у католиков она выражена в догматической форме». Точнейшее определение.

Если бы в день Успения Богородицы вы пошли в любую деревенскую церковь, где угодно – в Иркутской или в Московской епархии, – вы бы услышали проповедь, в которой священник рассказывает о телесном взятии Пречистой Девы на небо. О том, как через восемь дней после ее кончины открыли гробницу Апостолы, потому что святой Фома не успел проститься с Пречистой Девой, и обнаружили, что нет ее тела. Это – одна из любимых тем для проповеди русского священника в день Успения Пресвятой Богородицы.

«Господь ждет нас не только за стеною смерти, – пишет отец Александр Мень, – но за каждым поворотом жизни. Он обитает здесь, с нами. И Она, Матерь Божия, также была в земной жизни с ним, просто Ее ожидала высочайшая и радостная встреча, потому что Она – Его Мать, Царица неба. Ее смерть мы даже не называем смертью, но называем сном, успением. Церковь верит, что нет нигде Ее останков, нет Ее костей в земле. Мы знаем, что у величайших святых есть гробницы, мощи, есть нетленные и тленные останки, но мы верим, что Матерь Божия их не имеет. Она была храмом Творца, храмом Слова Божия, и тело Ее стало Божественным храмом, и было вознесено».

В начале XX века три замечательных старца – схиархимандрит Зосима-Захария, отец Александр Гумановский (в монашестве – Даниил) и святой архиепископ Серафим (Звездинский), причисленный к лику святых на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года, – учили людей молиться по четкам, читая десять раз «Богородице Дево, радуйся», а затем – «Отче наш» и «Милосердия двери отверзи нам...», и так соединять эти молитвы в венок из ста пятидесяти богородичных молитв, сопровождая каждый десяток молитвенным размышлением о том или ином часе в жизни Пречистой Девы, Например, о Благовещении, о встрече с Елизаветой, когда та воскликнула: «И откуду мне сие, да прииде Мати Господа моего ко мне», о Рождестве Христовом, о чуде в Кане Галилейской, о стоянии Марии у Креста и так далее.

Это молитвенное правило, подробно описанное в анонимном жизнеописании старца Захарии, живо напоминает широко известную в практике христиан Запада молитву по розарию. Отец Александр Гумановский и архиепископ Серафим (Звездинский) связывают распространение Богородичного правила в России с преподобным Серафимом Саровским.

Сам свяшенномученик Серафим (Звездинский) писал, что его странствия из лагеря в лагерь по островам ГУЛАГа «есть путь дивный и незабвенный». «Кратко сказать, – продолжает святитель Серафим, – что это есть путь чудес от чтения 150 молитв “Богородице Дево, радуйся”! Порою думается, что Господь нарочито и послал меня этим путем, чтобы воочию показать мне, сколь сильна пред Ним молитва Пречистой Его Матери и сколь действенно приносимое Ей с верою архангельское приветствие».

«Архангельское приветствие, – продолжает святитель, – при полной беспомощности вдруг подавало неожиданную помощь и притом с такой стороны, откуда и невозможно было никак ее ожидать, не говорю уже о внутреннем мире среди бурь, о внутреннем устроении при окружающем неустройстве» (см. Житие епископа Серафима. Париж, 1991. C. 122).

Богородичное правило построено на бесконечных повторах одного и того же краткого текста. Эти повторы дают возможность вглядеться в каждое его слово, возвращаясь к нему подобно тому, как возвращаются к Сикстине, переходя из зала в зал, посетители Дрезденской галереи. Мы вслушиваемся в текст, всматриваемся в него как в икону. Подходим к нему и пропускаем его через свое сердце вновь и вновь. Бывший одним из выходцев с Маросейки и продолжателем трудов отца Алексия Мечёва, отец Константин Ровинский в своих «Записках старого священника» писал: «Если заметишь, что прочитал какую-либо молитву без внимания, лучше ее повтори». «Молиться надо так, – говорит митрополит Антоний, – чтобы мы постепенно вросли в молитву».

Это «врастание» и происходит, когда мы повторяем «Богородице Дево, радуйся...» десять раз, делая затем остановку и возвращаясь к «Отче наш». Важно только, чтобы такое повторение одних и тех же слов не происходило механически. Как любит говорить митрополит Антоний, в духовной жизни и в молитве всё должно делаться «антимеханически».

Когда мы произносим само слово «радуйся» (греческое χαῖρε или латинское ave), необходимо держать в памяти, что с этим самым словом обратился к Деве Архангел, когда, по зачатии Елизаветой Предтечи «в шестой месяц послан был... от Бога в город Галилейский, называемый Назарет» (Лк 1: 26), то есть к тому самому моменту, когда Мария впервые почувствовала, что будет Матерью, пережила какое-то настолько огромное потрясение, что об этом просто невозможно что-то сказать в словах, и сказала Богу свое «Да будет Мне по слову Твоему». Именно такой смысл, но не значение простого приветствия или призыва к радости имеет слово χαῖρε или латинское ave.

Забывать об этом нельзя ни в коем случае, поскольку не нам звать к радости Ту, Которую преподобный Серафим Саровский называл «Радостью всех радостей». Не нам призывать Ее к радости, когда мы вспоминаем сердцем, как стояла Она у Креста Своего Сына или держала на руках Его мертвое Тело, как изображено это на иконе «Не рыдай Мене Мати» или изваяно Микеланджело.

Произнося слова «благословен Плод чрева Твоего», мы вспоминаем, как пришла «в горняя со тщанием» Мария к Елизавете и услышала из уст Своей «южики», как говорится в славянском переводе Евангелия, или по-русски «родственницы», эти слова, которые как-то удивительно емко характеризуют глубину отношений между Сыном Божиим и Его Пречистою Матерью.

Вообще, хотя в Евангелии о Марии Деве говорится очень немного, Она на его страницах почти всегда присутствует рядом со Своим Сыном, но при этом никогда не отверзает Свои уста. Поэтому очень важно, чтобы, обращаясь к Богородице в молитвах, мы чувствовали Ее молчаливое присутствие рядом с Сыном на страницах Нового Завета.

Приведу только один пример: есть в Евангелии один богородичный текст, который с Нею соотносят далеко не все. Иисус говорит о том, что «Царство Небесное подобно закваске, которую женщина, взяв, положила в три меры муки, доколе не вскисло все» (Мф 13: 33). Кто эта Женщина, за домашними хлопотами которой ежедневно наблюдал Иисус, понятно – Его Пречистая Мать. Когда это поймешь, очень многое становится понятным.

 

далее

К содержанию

 

Мы просим вас оказать помощь создателям этого сайта.
Если вам оказались интересны и полезны материалы, опубликованные здесь, перечислите, пожалуйста, любую сумму денег.
Даже небольшая сумма будет полезна.  
Здесь - о том, как Вы можете помочь, внеся пожертвование