Алиса Ложкина

"Отец Спиридон Кисляков: Исповедник. Миссионер. Чудак", ч. 2

(окончание)  НАЧАЛО ЗДЕСЬ


После первой русской революции и последующего ареста Спиридон в 1908 году переселяется на Украину, с которой отныне будет связана вся его жизнь. Сначала он переезжает в г. Кременец, затем четыре года проводит в Каменце-Подольском.

Накануне Первой мировой войны, в 1913 году Спиридон Кисляков переводится в Одессу. Он вновь посвящает себя духовному окормлению обездоленных — на этот раз судьба его приводит в одесские ночлежки, где он с ужасом наблюдает нечеловеческие условия жизни рабочих. Тем не менее, это зрелище не пробуждает в нем интереса к популярным лево-радикальным идеям — выход из сложившейся ситуации он ищет не в пламени мировой революции, а в проповеди истинной евангельской любви, нашедшей свое наивысшее проявление в "Нагорной проповеди" Иисуса Христа. Однако на этот раз его веру ожидает суровое испытание. Война бросила вызов взглядам Спиридона и породила в нем глубочайшие духовные противоречия, детально описанные в книге "Исповедь священника перед церковью". Узнав о начале войны, Спиридон Кисляков не может смириться с мыслью, что официальная церковь поддержала массовое человекоубийство и начала активную пропагандистскую деятельность среди мобилизуемого населения. Священник и раньше прохладно относился к Церкви как исторической институции, а теперь, казалось бы, и вовсе в ней разочаровался. Он проклинает тот день, когда Церковь в третьем веке своего существования завязала роман с государством. Это заигрывание с мирскими властями, по мнению Спиридона, отравило существование Церкви и привело к формированию некой симулятивной модели христианства, которая не имеет ничего общего с его Основателем. Кроме того, Спиридон всерьез задумывается над антиномией, заложенной в самом Священном Писании, где ветхозаветное "око за око" соседствует с Нагорной проповедью Христа и заповедью любить своих врагов. Спиридон однозначно склоняется к евангельской традиции, он много раздумывает над постулатами Нагорной проповеди и через несколько недель после начала войны произносит проповедь в Андреевском Афонском подворье в Одессе, которая кончается словами: "пока христиане будут вести войны, до тех пор они ни в коем случае не имеют права называть себя христианами". Естественно о таком вызывающем свободомыслии священника сразу узнало церковное начальство, обвинившее Спиридона в толстовстве. Действительно, из всех литературных и общественных деятелей своего времени Спиридон выше всего ценил Льва Толстого, который порой даже являлся ему во сне и подолгу беседовал со священником о христианстве. Однако отнюдь не толстовство стало причиной пацифистских настроений Спиридона, а слова, заложенные в Евангелии о сущности христианской любви.

Именно здесь Спиридон ощутил огромное внутренне противоречие. Христианин в нем столкнулся с гражданином. Он вдруг заразился всеобщим народным психозом, "воодушевленным стремлением к войне", ему самому стало больно за судьбу родного Отечества. После конфликта с церковным начальством оставаться в Одессе не представлялось возможным. И Спиридон принимает мужественное и единственно правильное, как ему казалось в тот момент, решение — самому отправиться на войну. В 1915 году священник в качестве полевого проповедника отправляется на Юго-Западный фронт. Военные госпитали, затем этапный пункт — по началу Спиридон проникается всеобщим патриотизмом и несколько отвлекается от своих тяжелых антивоенных дум. Воодушевленные талантливыми проповедями Спиридона молодые солдаты колоннами отправляются в бой, однако один из них наивно спрашивает у пастыря: "Как же я могу идти убивать после причастия Тела и Крови Христа?". Эти слова вновь возвращают Спиридону все его тревоги и у него начинают сдавать нервы.

Постепенно разгул патриотического энтузиазма затухает, а война становится суровой и беспощадной хозяйкой положения. Эпидемия холеры, которая не миновала и Спиридона, массовая гибель солдат, участившиеся случаи дезертирства и сумасшествия… Человеку с душой отца Спиридона пережить ужасы войны было в стократ труднее, чем кому бы то ни было — ведь каждую разбитую судьбу, каждую израненную душу он пропускал через себя, через призму своей сострадательной любви. Церковному начальству ничего не было известно о духовных метаниях отца Спиридона, и именно в этот тяжелый 1915 год он был поощрен за заслуги перед Родиной, то есть за массовую провоенную агитацию солдат, и возведен в сан архимандрита. Через некоторое время в судьбе Спиридона происходит знаковое событие. Во время посещения одной из прифронтовых частей священник видит немецкий аэроплан с черным крестом. В тот момент, когда из креста посыпались смертоносные бомбы, в голове Спиридона мелькнуло: "Сим победиши". Эта фраза, по преданию, была начертана на кресте, явившемся императору Константину в знамении перед одной из его победных битв, и символизирующая скорое принятие Константином христианства и последующее сближение церкви с государством.

(об этом периоде арх.Спиридон писал потом в своей книге "Исповедь": 

«Перо выпадает из рук при одной только мысли о том, что я делал на войне. Я, будучи священником Алтаря Христова, все время войны с крестом и святым Евангелием в руках ревностно занимался кровавой травлей одних христиан на других. Я запричастил Святыми Тайнами около двухсот тысяч солдат, которые от меня шли убивать христиан. Во что я превратил Святые Тайны? Не в одно ли из могучих средств воодушевления солдат на убийство подобных себе солдат? Через причащение солдат, идущих в кровавый бой, не посылал ли я Самого Христа убивать людей и Самому быть убитым? Своими кощунственными безбожными проповедями я безумно вдохновлял своих отечественных воинов на бесчеловечное убийство и зверское истребление немцев и австрийцев. С пеною у рта я убеждал их в том, что настоящая война есть Божие правосудие над тевтонами, и мы, русские, вкупе с верными нам союзниками в настоящее время являемся в руках Божиих грозным всеистребляющим орудием Его праведного гнева на властолюбивую Германию, поэтому мы должны считать своим священным долгом без всякой пощады убивать немцев и железной рукой уничтожать и сметать их с лица земли, как самый вредный элемент человечества. Я мастерски подтасовывал евангельские тексты и исторические факты с тою целью, чтобы перед судом христианской совести воинов не только оправдать эту народную бойню, но и придать ей характер чисто религиозно-нравственный.

Теперь же за все мои военные “подвиги” совесть моя беспощадно меня мучает. Особенно меня мучает смертельная тоска по живому Христу. Я ради интересов государства, своей русской нации и личной жизни давно отрёкся от Него. (…)

Ради Христа я отвергаю и всем своим существом отрицаю и проклинаю всякую войну со всеми ее свойствами, принадлежностями, церковными благословениями, молитвами и молебнами о победе над врагами и всё это считаю явным и сознательным отречением от Христа и Его евангельского учения.

Ради Христа отрицаю и всем своим существом отвергаю и проклинаю все свои военные проповеди и считаю их за открытую вражду и измену Христу и Его святейшему учению».

Примечание Ф.А.Л.)

В Спиридоне случился перелом — он, по его словам, вдруг окончательно убедился, что современное государство является "самым злейшим врагом Христовым", а современная церковная жизнь — суть "сплошная открытая измена Христу". Несколько бессонных ночей провел архимандрит Спиридон, прежде чем решиться написать исповедь с изложением своего отношения к войне, государству и церкви, а также с отказом участвовать в дальнейшем одурманивании солдат. Искренний и бесхитростный проповедник уже было отважился передать свою гневную речь одному из высших органов церковного управления — Священному Синоду, что, скорее всего, привело бы к наложению на него канонического наказания. Спиридону повезло, причем дважды. Сперва его "задушевный киевский друг" (коим, судя по всему, был профессор КДА Василий Экземплярский) целый год убеждал архимандрита воздержаться от передачи документа Синоду и подождать Церковного Собора. Затем, по некоторым свидетельствам, когда миссионер обратился к Собору, симпатизирующий о. Спиридону Святейший Патриарх Тихон никуда не передал этот документ, и спас тем самым его от канонических прещений.

Больше Спиридон на войну не возвращался. Да она, собственно, и закончилась, а в Российскую империю пришла новая беда — вспыхнул пожар революции. С тяжелым сердцем в 1917 году сорокадвухлетний Спиридон Кисляков, не принимавший революционеров и считавший их негодяями и убийцами, переезжает в Киев, где проживет до конца своих дней. В Киеве Спиридон не порывает с миссионерской деятельностью — здесь он совместно с рабочими-железнодорожниками основывает братство Сладчайшего Иисуса и принимается духовно окормлять наиболее неимущих и люмпенизированных киевлян. Кроме того, в Киеве у Спиридона начинается новый, рефлексивный этап биографии — он занимается религиозно-публицистическим творчеством, публикует несколько своих книг. В 1917 году в журнале "Христианская мысль" под редакцией уже упомянутого нами Экземплярского выходит автобиографическое сочинение "Из виденного и пережитого". Затем как часть автобиографии издается "Исповедь священника перед церковью", а в 1920 году из-под пера Спиридона Кислякова появляется еще одно весьма любопытное произведение — "Царь Христианский". Эта книга, где в расширенной форме изложены мысли, фигурировавшие в "Исповеди", написана в форме диалога. Однако на этот раз это не привычные для Спиридона диалоги с его духовными чадами, а платоновский "текст в лицах" — действие произведения происходит на вершине горы, где бродяга АО семь дней и ночей излагает четверым ученикам и трем ученицам свое учение о Христе.

В Киеве отец Спиридон впервые в жизни становится частью интеллектуального кружка — у него появляются друзья-богословы, с которыми он в окружении учеников ведет продолжительные беседы о миссии христианства в современном мире. Это коммуникативное пространство, столь важное для любого мыслителя, в том числе и христианского, формируется постепенно. Следует отметить, что в Киев Спиридон Кисляков попал именно благодаря Василию Экземплярскому, к которому миссионер приехал поделиться травматическими послевоенными переживаниями. А уже в самом начале киевского периода жизни Спиридона происходит еще одна встреча, которая впоследствии перерастет в многолетнюю дружбу. Проповедник встречается с недавно вернувшимся с фронта талантливым юношей, которому в будущем суждено стать священником, церковным писателем и мучеником — Анатолием Жураковским. Совместно с о. Анатолием Жураковским о.Спиридон разворачивает активную проповедническую деятельность в революционном Киеве. Они ходят по казармам и рабочим кварталам, везде встречая доброжелательное отношение, а в 1918 году приходят на помощь пострадавшим после обстрела Киева — собирают одежду, продукты питания, организуют уход за детьми. Когда в 1920 году выяснилось, что Жураковский болен ставшим привычным в те страшные годы туберкулезом, отец Спиридон не сидит, сложа руки. Пользуясь своей популярностью среди народа, он и раньше привозил в голодающий город продукты, подаренные ему деревенскими жителями, и тем поддерживал жизнь профессоров киевской Духовной Академии. Теперь по тем же каналам он договаривается организовать в небольшой деревне импровизированный храм в обмен на то, чтобы в этом же помещении была предоставлена комнатушка больному Жураковскому. Пребывание на свежем воздухе и относительно полноценное питание привели молодого воспитанника отца Спиридона в чувство, и уже в 1920 году он был рукоположен в священники.

Архимандрит Спиридон становится настоятелем Преображенского храма — бывшей старообрядческой церкви на ул. Павловской, которая, к сожалению, была снесена советскими властями в семидесятые годы. Здесь он служит Литургию с открытыми царскими вратами — этим почетным правом священнослужитель был благословлен патриархом Тихоном. Спиридону нравилось служить подобным образом — ведь при открытых Царских Вратах прихожане всегда видели, что происходит в алтаре и не были изолированы от предстоятеля. Кроме того, новый настоятель Преображенского храма ввел ряд других дерзновенных нововведений — он использовал в богослужении русский язык, а также ввел в своем храме, по примеру Иоанна Кронштадского, общую исповедь, когда кающиеся во всеуслышание исповедовали свои грехи. Памятуя о своем разочаровании в "государственной" религиозности, Спиридон во всем пытался наследовать традициям Древней Церкви.

В конце 1926-1927 гг. архимандрит Спиридон пишет одно из своих главных сочинений, до сих пор остающееся неизданным. Это [Дневник], в котором Спиридон с неожиданной для Православной традиции силой и откровенностью, раскрывает свой духовный опыт. [Дневник] — это сборник литургических гимнов, стоящих на скандальной грани юродства самообличений и размышлений о судьбе и современном состоянии Церкви. Читать его нелегко, открывающийся взору современного человека религиозный опыт автора шокирует своей силой любви к Богу. В [Дневнике] нашла развитие давнишняя идея миссионера о всеобщем спасении. Это произведение ставит отца Спиридона в один ряд с наиболее выдающимися христианскими визионерами. По своей форме оно значительно отличается от предыдущих книг этого мыслителя, хотя, по своей сути, вновь является диалогичным. Тем не менее, на этот раз Спиридон ведет коммуникацию радикально иного уровня — он продолжает древнюю традицию "разговора со своей душой", где изображенное сознание всегда нетождественно уже изреченной мысли. Весь Дневник построен на повторяющемся сюжете — ежедневно архимандрит удаляется на природу, которую с детства считал лучшим местом для проникновенной молитвы, где впадает в экстатические состояния, описанием которых и посвящена значительная часть страниц данного произведения. Первые опыты откровенной литературно-философской беседы с самим собой Спиридон Кисляков делает и в более ранних произведениях, но в Дневнике эта тема становится основополагающей. Подобный жанр делает эту книгу по-своему уникальной — ведь для православной традиции он весьма нехарактерен. Обычно мистики и аскеты Востока выражали свой духовный опыт прикровенно — используя аллегории и метафоры, нередко в стихах (Симеон Новый Богослов).  В православной традиции Дневник сопоставим с одним  - с известной книгой о. Сафрония Сахарова "Видеть Бога как он есть".

В конце 1927 года, одновременно с окончанием работы над Дневником, у архимандрита Спиридона начинаются новые проблемы с церковными властями. Уже осенью этого года он активно выступил против политики митрополита Сергия, который, став во главе Русской церкви, опубликовал "Декларацию" о лояльности к советской власти, содержащую известную фразу "ваши радости — наши радости". Этот документ означал, что Первоиерарх Русской Церкви пошел по пути компромисса, закрыв глаза на преступления большевиков против Церкви и страдания многих иерархов, которые тогда пребывали в лагерях и тюрьмах. Церковь раскололась на две неравные части — тех, кто поминал митрополита Сергия и "непоминающих". Часть епископов вышла из юрисдикции Сергия, образовав параллельную ему церковную иерархию. Спиридон Кисляков, всегда критически относящийся к компромиссам, оказался среди "непоминающих". А с ним и его духовное окружение — будущие новомученники о.Анатолий Жураковский, о.Андрей Бойчук, и о.Евгений Лукьянов. Эти священники вместе с еще двумя единомышленниками в 1928 году подписывают антисергианское "Киевское воззвание" и становятся киевскими лидерами "иосифлянского" движения — последователями политики митрополита Петроградского Иосифа, осудившего митрополита Сергия и разорвавшего с ним евхаристическое и молитвенное общение. Катакомбная, или как она еще называлась, Истинно Православная Церковь в Киеве была представлена четырьмя крупными общинами, одну из которых и составили прихожане Преображенского храма, настоятелем которого был Спиридон Кисляков. В разное время здесь, помимо Спиридона, служили и Е.Лукьянов, и А.Бойчук и А. Жураковский. Уже к 1929 году отношения общины, возглавляемой архим. Спиридоном и о. Анатолием Жураковским с остальными киевскими иосифлянами резко ухудшились. Причиной тому стали допускаемые Спиридоном литургические "нововведения", а также якобы "еретические" сочинения архимандрита. Один из соавторов "Киевского воззвания" обратился с жалобой на архим. Спиридона и к митрополиту Иосифу и тот обязал архимандрита повторно раскаяться (первый раз Спиридону приносить покаяние Патриарху Тихону еще в 1923 году). Более того, митрополит Иосиф потребовал, чтобы в качестве епитимии на Спиридона был наложен годичный запрет на служение при открытых Царских вратах. Анатолий Жураковский попытался отменить этот запрет, однако на тот момент среди иосифлянских архиереев уже царила неразбериха, связанная с арестами священнослужителей. Спиридон в конце концов принял решение поехать к месту ссылки митрополита Иосифа, но так и не успел осуществить свой замысел. 11 сентября 1930 года в праздник Усекновения главы Иоанна Крестителя большое и любящее сердце этого выдающегося человека навсегда остановилось. По одной из версий, пятидесятилетний архимандрит умер от сердечного приступа, по другой — погиб от множественных пчелиных укусов, забравшись на дерево и неосторожно зацепившись за ветку рясой. Конечно, учитывая прижизненные чудачества Спиридона Кислякова, второй вариант не выглядит таким уж невероятным. Тем более, что сам архимандрит в одной из своих книг писал, что должен умереть каким-то неожиданным образом.

Как бы то ни было, а 16 сентября 1930 года на похороны этого потрясающего человека собрались все босяки, бездомные и бессеребренники города Киева. Судя воспоминаниям священника Анатолия Жураковского, за тринадцать лет жизни в Киеве Спиридон Кисляков успел обаять и отогреть сердца тысяч людей — похоронная процессия растянулась на несколько километров, от Соломенского базара до Соломенского кладбища. Провожая в последний путь лучшего друга и духовного наставника, Анатолий Жураковский такими словами описывал уникальную атмосферу этих похорон: "В это воскресенье пришлось быть свидетелями и участниками необычайного: эта толпа, тысячи людей, вышедших навстречу гробу священника, — необычайна, эти люди, стоявшие около церкви в течение многих часов, встречавшие на улице, на окраине города, пришли не ради любопытства, суетной мысли, пришли хоронить своего священника, вождя, друга, научившего их верить, любить, молиться. Всё было необычайно: толпа, цветы, венок, который несли нищие, толпы детей... Может быть, когда-нибудь город наш видел более торжественные, многолюдные похороны, но не было более необычайного, чем это погребение, необычайного потому, что человек, которого мы провожали, был необычайным, не похожим на других...". Необычайной в этих похоронах была и еще одна страшная правда. Архимандрит Спиридон оказался едва ли не единственным из всех своих друзей, кто умер собственной смертью. Тучи над религиозно-интеллектуальным кружком, сформировавшимся еще в годы революции, сгущались с неумолимой быстротой. В 1931 году был арестован и сослан на погибель в советских лагерях о.Анатолий Жураковский. В 1937 его расстреляли. Священник Евгений Лукьянов, также сосланный в лагерь, в 1933 году был освобожден на четыре года, в течение которых не прекращал заниматься запрещенной церковной деятельностью и чтить память своего духовного наставника, проводя по архимандриту Спиридону регулярные панихиды на Соломенском кладбище. Но и он в 1937 году был арестован и расстрелян. В десятилетие, последовавшее за кончиной о.Спиридона, церковь потеряла многих наиболее преданных и благородных своих служителей, отказавшихся идти на компромисс с собственной совестью. Как бы это кощунственно не звучало, но Спиридону Кислякову по-своему повезло — он ушел, не видя ужасов сталинских репрессий и Второй мировой войны, которые окончательно разбили бы его и так разорванное сочувствием к человеческому горю сердце. По свидетельству сына о. Евгения Лукьянова, НКВДисты, во время допросов его отца очень сокрушались о том, что им не удалось расстерелять о. Спиридона.

Полноценное осмысление потрясающей биографии и интереснейшего творческого наследия Спиридона Кислякова, безусловно, еще впереди. Это огромная удача, что, наконец, благодаря публикации бесценных архивов архимандрита, мы сможем открыть для себя заново эту уникальную личность. Чего бы хотелось избежать на этом пути — это формализации образа о.Спиридона, попыток подогнать его под определенные рамки и "каноны". Спиридон Кисляков всю жизнь оставался церковным нонконформистом, разрушая стереотипы и презирая все формы духовного окостенения. Он был, прежде всего, очень простым, бесхитростным и кристально искренним человеком, в чем очень походил на еще одного выдающегося деятеля церковной истории ХХ века — митрополита Антония Сурожского. "Мир есть письмо Бога к людям" — в этих словах, приписываемых Спиридоном Кисляковым Платону, отражено и его собственное кредо. Всю свою жизнь архимандрит Спиридон читал это письмо, и именно поэтому запоминал все исповеди — ведь они были для него частичкой божественного послания, которое он попытался передать и нам, потомкам, в своих литературных произведениях. Масштаб личности этого человека — от моря до моря — от сибирской каторги до одесских ночлежек. Не менее велика и подлинность, глубина его переживаний. Проблемы, которые других не мучили, поскольку они знали правильные ответы из книг, Спиридон решал экзистенциально. Любил, не только духовно, но порой и плотски, а всё оттого, что обладал колоссальным умением любить. Страдал, потому что не мог не страдать, видя мучения окружающих. Метался, сомневаясь в себе и окружающем мире, искал в нём и, временами, находил ростки истинного христианства. Он прожил свою жизнь по-настоящему, сердцем, вместив в себя невместимое. Он был чудаком, это несомненно. Но церковная история изобилует чудаками, а многие из них не взирая на все свои "чудачества" прославляются Церковью как святые