Время испытаний

Отец Александр старался не совершать неосторожных поступков, которые могли бы скомпрометировать его духовных детей, и поставить под вопрос его пастырскую деятельность. «Главное у нас, — писал он в одном письме, — это терпеливая и неустанная работа, направленная вглубь» (212). Среди его друзей и духовных детей были диссиденты, но сам он держался в стороне от политической борьбы.

«Разумеется, я уважаю честность и смелость. Но считаю, что мне лично хватает моего непосредственного дела. Кроме того, я убежден, что свобода должна вырастать из духовной глубины человека» (213).

Для него христиане должны начинать с перестройки собственной жизни. Церковь ещё не созрела для свободы, она не готова свидетельствовать. Таким образом, она должна делать акцент на внутренних проблемах скорее, чем на проблемах отношений с государством.

Какие бы предосторожности он ни принимал, все равно это не могло избавить его от внимания полицейского аппарата. В 1964 г. он едва избежал тюрьмы. Власти не могли не быть информированы о его влиянии на молодежь и интеллигенцию. Он всегда был под наблюдением. Через определенные промежутки времени КГБ находил предлог ограничивать его активность, хотя, вероятно, они не знали истинного ее размаха.

В церковной среде на него тоже косо поглядывали. Его талант способен был вызвать зависть. Более того, советское общество отличалось мощным конформизмом: если вы действуете не как все, если проявляете независимость, явной становится ваша несолидарность с коллективом в его покорности перед системой. Настоятели храмов, где он был вторым священником, вели себя по-разному. Тот, кто его вызвал в Новую Деревню, был к нему расположен дружески. Другой довольствовался тем, что ему не мешал. Третий, наоборот, всячески старался мешать его общению с новообращенными. Кое-кто, как, например, настоятель из Тарасовки, дошел до того, что писал на него доносы. Тогда духовным детям отца Александра давалась инструкция — ее передавали из уст в уста — реже навещать Новую Деревню и временно не приходить к нему в кабинет.

Вероятно, следовало остерегаться членов приходского совета (знаменитая «двадцатка») — обычно они были наемными, нанимала их администрация. Равно следовало быть осторожным даже в сторожке, поскольку не все члены хора и церковные прислужницы были верными людьми. Иногда из КГБ присылали агентов слушать проповеди отца Александра, чтобы обнаружить что-нибудь ниспровергательное. Но это было смехотворно — отец Александр засекал их с первого взгляда!

На протяжении всего своего служения отец Александр получал угрожающие анонимные письма. На него регулярно писали доносы. Не чуждались и предпринимать атаки, связанные с его еврейским происхождением.

В 1975 году небольшой самиздатский машинописный журнал «Евреи в СССР» напечатал интервью с отцом Александром об отношениях между евреями и христианами. Оно было перепечатано в русском православном журнале в Париже «Вестнике русского христианского движения» (214). По правде говоря, это был экспромт, он здесь ограничился тем, что в общих словах ответил на некоторые вопросы, заданные ему у входа в храм после службы. Публикация эта вызвала бурный поток критики, хотя он утверждал в интервью, что лично никогда не сталкивался с выражением антисемитизма в свой адрес внутри Церкви. Однако в дальнейшем он был вынужден, подтверждая свои слова уже накануне смерти, уточнить, что так было до конца семидесятых годов, затем картина полностью изменилась (215).

Новая кампания развернулась против него. В обращение был пущен длинный анонимный пасквиль. «Вы меня не знаете, отец Александр, но я давно наблюдаю за вашей деятельностью... Придется объясниться с вами по-настоящему... Дело не столько в вас, сколько в тех видимых и невидимых силах, которые управляют вами... Условное собирательное имя этим силам — сионизм... Иудаизм тщательно скрывает от еврейского народа, что в глубине этой религии совершается поклонение диаволу... Вы являетесь «постовым» сионизма в Православии. Между сионизмом и властями католической Церкви возник самый тесный союз... Заразить православных католическими настроениями... и т.д. и т.п.». ещё один текст, более тщательно подготовленный, также обвинял его за его позицию в отношении католицизма и иудаизма. Неоднократно текст этот направлялся к гражданским властям и церковному руководству: автор, как всегда, аноним, явно имел доступ к источнику информации, куда простому смертному доступа нет...

В Пушкине, в соседней церкви, настоятель в проповедях публично предостерегал прихожан против своего собрата. Вскоре пошли петиции против отца Александра.

А позже явилась на свет ещё и лукавая клевета. Ах! Ах! Вы заметили: сколько лет отец Александр издает свои книги за границей и с ним ничего не случается. Вы думаете, что это было бы возможно, если бы..? Отец Александр... генерал КГБ! Эти товарищи любили подносить подобные сюрпризы: пускать слух, что их противники на самом деле — их сотрудники. То же самое они сделали с Солженицыным!

Отец Александр не позволял себе погружаться в эту атмосферу, он почти не говорил об этом, чтобы не тревожить своих друзей и духовных детей. Однажды его спросили: «А если попадешь в такую ситуацию, что тебя изводят те, от кого невозможно уйти, как в себе погасить неприязнь, желание отомстить, как не попасть в ловушки обиды?» Он ответил: «Нужно думать не об обидчике, а... об Иисусе Христе. Как только мысль об обидчике прокралась в голову, гнать ее. Чаще смотреть на облака, на звезды, устанавливать в себе такую тишину, как там, в вышине. А на обстоятельства смотреть как бы издали и сверху, словно вы умерли и просматриваете свою жизнь из другого мира... Нельзя погружаться в конфликты» (216).

Отец Александр умел приспособиться к обстоятельствам, он интуитивно ощущал качание политического маятника. Когда чувствовал угрозу на горизонте, тут же предпринимал дополнительные меры, в частности, просил группы, чтобы их обезопасить, реже встречаться или вообще отложить встречи до поры, пока не пронесется шквал.

Например, он сразу оценил откуда дует ветер в 1979-1980 гг., запахло арестами. В апреле 1979 г. Центральный Комитет КПСС принял постановление «О дальнейшем улучшении идеологической, политико-воспитательной работы». Никто не обратил на это особого внимания, но он мгновенно понял, что верующим это не несет ничего хорошего...

И действительно, ему пришлось пройти через ряд допросов, но его не взяли.

К внешним атакам добавлялись разочарования в некоторых духовных детях, причем в тех, кому он особенно доверял и кому много давал. Одни порвали с ним под предлогом, что он не шел дальше, другие — что зашел слишком далеко... Возможно, их толкала воля к самоутверждению, согласно Фрейду, «убить отца» и избавиться от него? А возможно, он слишком понадеялся на натуры чересчур хрупкие, чересчур уязвимые? Несмотря на ответственность перед столькими жизнями, которую он нес, несмотря на трудности, на угрозы КГБ, висевшие над ним как дамоклов меч, на неприятности, о. Александр всегда оставался невозмутимо радостным.

Один из его друзей, говоря о нем, вспоминал размышления Ницше, который находил, что христиане не убедительны самым своим видом. Глядя на них, отнюдь не возникает впечатление, что Христос действительно искупил и освободил их. Ну что ж! — продолжал друг, — сказать это об отце Александре он бы не смог! (217). Нет, его христианство не было унылым. Он даже хотел написать этюд о юморе Христа (218). Своей веселостью он был обязан не только характеру. Хотя в детстве он, говорят, был подвержен приступам меланхолии (219). Его веселость являлась результатом работы над собой, она питалась глубокой верой, личными отношениями с Иисусом Христом и заставляла его забывать, в каких условиях он осуществляет свое служение. Казалось, он наделен необычайной способностью к восстановлению внутренних сил. Порою он приходил к друзьям утомленным и мрачным, но достаточно было короткого мгновения, чтобы вновь засияла его улыбка на устах, и вновь отдавал он свою энергию присутствующим, как аккумулятор, который самозаряжается.

«Казалось, в могучей музыке его жизни, — рассказывает один врач, с которым он подружился — нет никакого самоусилия, никакого преодоления. Но так не было... Мало кто знал, что физическое его здоровье было далеко не идеальным. При врачебном осмотре непонятно было, на чем он держится. Неистощимость его только казалась телесной, земной. Это был иноприродный заряд» (220).

Годы, последовавшие за смертью Брежнева, начались с повсеместного закручивания гаек. Сменивший его Андропов до этого в течение пятнадцати дет руководил КГБ и был в этих вопросах крупным специалистом. Он решил урегулировать проблемы страны крутыми мерами. Был усилен репрессивный арсенал. Изменен уголовный кодекс: теперь судьи могли изыскивать дополнительные мотивы для вынесения приговоров диссидентам и произвольно добавлять сроки тем, кто уже отбывал наказание. Разные меры были приняты, чтобы любые контакты с иностранцами считались криминальными. На политических заключенных давили все сильней и сильней, чтобы заставить их отказаться от бывшей активной деятельности.

В 1983 году Центральный Комитет коммунистической партии призвал к усилению атеистической пропаганды и это было грозным предупреждением для верующих. КГБ пошло в наступление на активных христиан.

Над отцом Александром также сгустились тучи. В этот год был арестован один из бывших его духовных сыновей, который с ним порвал после того, как принял католичество. В дальнейшем он даже стал тайным католическим священником и собрал вокруг себя небольшую общину. В зловещей Лефортовской тюрьме не выдержал и в своих долгих признаниях скомпрометировал многих близких отца Александра и его самого. На этот раз КГБ, казалось, решило добычу не упускать.

Отца стали вызывать на бесконечные ежедневные допросы, куда он отправлялся как на работу. Несколько раз, пока он не возвращался, думали, что его уже арестовали. В Новой Деревне и в Семхозе несколько раз производили обыски. Отец вынужден был прекратить всякую деятельность. Вот тогда он и впрягся в энциклопедию — Словарь по библиологии. Это была работа — так он считал — полезная для России и требовала она меньше душевного спокойствия, чем иной труд (221).

Среди близких многие спрашивали себя, не следует ли ему покинуть страну. Но он никогда не одобрял тех, кого соблазняла эмиграция. Одному писателю он, например, сказал, когда тот приехал прощаться перед отъездом:

«Писателю надо жить дома, рукописи могут бродить где угодно, искать издателя, а наше место здесь. Люди ждут Слова (222)». В это время шлюз для эмиграции был практически перекрыт, но у КГБ отнюдь не вызвал бы неудовольствие отъезд отца Александра.

Его иностранные друзья спрашивали, как ему помочь, на что он ответил запиской, наспех написанной клинописью, восходящими линиями, правда на этот раз они восходили не столь резко. На случай, если бы послание попало во враждебные руки, он писал намеками, не расставаясь с юмором, несмотря на опасную ситуацию:

«Болезнь моя, которая угрожающе прогрессирует, есть просто часть общей эпидемии. Лекарств от неё нет, переехать в незаражённый район возможности тоже нет (да и желания особенного нет). Остаётся верить, надеяться и жить дальше»(223).

Сам отец глубоко верил в Провидение. Он, должно быть, хорошо знал, что Бог пишет прямо, но не прямыми линиями. Сколько раз повторял он : Если даст Бог! Когда Бог даст! Нет, у него здесь духовные дети и он не может их бросить. Его смирение особенно помогало выдерживать испытание, он думал о своих предшественниках по вере. «В юности у меня был духовный отец, священник Пётр Шипков, он провел в лагерях и ссылках тридцать лет. Когда я думаю о том, через что он прошел, мне трудно говорить о том, что со мной происходит. Я вот что скажу: в трудные годы я познал ценность каждой минуты и благодарю Бога за то, что он дал мне служить непрерывно в течение четырех десятилетий» (224).

В конце концов, отец Александр направил объяснительные письма, одно — церковным иерархам, второе — в Совет по делам религий.

В марте 1985 года во главе коммунистической партии встал Горбачев. Поначалу казалось, он хотел оздоровить страну путем усиления дисциплины. В течение 1986 г. интеллигенция получила от него кое-какие знаки внимания, но в области религии внутренняя политика оставалась прежней. Так, в сентябре 1986 года «Правда» посвятила передовую статью усилению атеистической пропаганды, как она это делала ежегодно, примерно в одно и то же время с 1983 г.

Для о. Александра испытания не кончились. Перед этим, в 1984 г. был арестован ещё один из бывших его духовных детей, с которым ему пришлось расстаться, поскольку его поступки ставили под угрозу весь приход. Во время следствия и на суде этот человек вел себя очень мужественно. Среди прочего его обвиняли в том, что он оказывал на своих друзей религиозное влияние, раздавал им религиозные книги... И только в лагере он не устоял. В начале 1986 г. он появился на экранах телевидения с бритой годовой, исхудавший и признал, что занимался «политической деятельностью криминальной в плане гражданском и вредной для Церкви». Но прежде он послал отцу Александру бесконечно длинное и неудобоваримое послание, написанное на невероятной тарабарщине, и явно вдохновленное людьми в погонах, желавшими ему «добра». Он приглашал отца искать «позитивов» коммунизма, главным образом (вот где высунулись кончики ушей КГБ, а это-то и интересно), он изобличал организацию малых групп, чтение религиозных книг, изданных за границей, и использование для катехизации диапозитивов и кассет: все это нелегально и поэтому противоречит учению Церкви!

Вслед за этим, в апреле 1986 г. газета «Труд» напечатала большую статью с обвинениями в адрес нескольких православных: Александра Огородникова, находившегося в тюрьме, о. Глеба Якунина — в ссылке в Сибири, и даже отца Иоанна Мейендорфа (225) — ректора православной духовной семинарии в Нью-Йорке. «Кагебистская» болтанка, состоящая из обычных ингредиентов в такого рода беллетристике. Не обошли в ней вниманием и отца Александра, его обвинили в «организации религиозного кружка и распространении записей сомнительного содержания» (226).

А между тем, вся эта морока подходила к концу. И что бы ни думали сегодня о позиции православного епископата в его отношениях с властями, отец Александр был благодарен за поддержку, которую нашел в лице своего епископа, владыки Ювеналия, митрополита Крутицкого и Коломенского, управляющего приходами Московской области (227).

В это время, 26 апреля 1986 г. произошла Чернобыльская катастрофа, открывшая правящим кругам глаза на состояние разрухи в стране, возможно, именно тогда они осознали, что выправить положение одним принуждением, невозможно [228]. В декабре того же года в тюрьме умер известный диссидент Анатолий Марченко. До него, уже после прихода Горбачева к власти, погибли шесть человек. Это последнее событие имело огромный резонанс повсюду и отметило конец постбрежневской зимы.

212. Письмо автору, 1980.
213. Интервью на случай ареста. — Ук. соч. с. 303.
214. Вестник РХД. 1976, № 117, с.112-117.
215. Последнее интервью о. Александра Меня — Ук. соч.
216. М. Вехова. - Ук. соч., с.192.
217. С. Аверинцев. Вместо некролога. — В кн.: Памяти протоиерея Александра Меня. — Ук. соч., с. 38.
218. Владимир Леви. — Ук. соч.
219. О. Степурко. Ук. соч., с. 166.
220. Владимир Леви. — Ук. соч.
221. Письмо автору.
222. М. Поповский. За что травят отца Александра Меня. — Orthodox almanac Put. Февраль, 1984.
223. Письмо автору.
224. Интервью с Ириной Быстровой. — Московский комсомолец, 24.05.89.
225. Отец Иоанн Мейендорф (1929-1992).
226. См. Труд 10 и 11. 04. 1986.
227. В миру Владимир Поярков. Родился в 1935 г. Владыка Ювеналий — митрополит Крутицкий и Коломенский с 1977 г.

228. Сокращенная запись доклада председателя Совета по делам религий K.M.Харчева на встрече с преподавателями Высшей партийной школы. — Русская мысль, 20.05. 1988.