<...>
«Помню, как его терзали любимые им и, наверное, любящие его духовные чада, претендуя на абсолютное безраздельное обладание им. А он не умел отказывать, всегда был открыт.
Я помню, как он страдал от разномыслия, разногласий, размолвок, которые были между нами, священниками, несмотря на то, что мы были друзьями.
Я помню, как он страдал от проблем, которые возникали в «Русской мысли», потом — когда он был вынужден уйти с Христианского радио.
Я помню, как он страдал от собственных болезней, как я ночью просыпался и видел его работающим, сидящим за компьютером — не потому, что у него катастрофически не хватало времени, и не потому, что он был необыкновенно работоспособен; он просто не мог заснуть, у него болело всё тело, он не мог спать и, чтобы не тратить время впустую, сидел и работал.
Я помню его у постели умирающей девочки в детской больнице (кажется, её звали Оксана). Она много месяцев ждала почку; наконец, почка нашлась и пришла, ей сделали операцию, но операция оказалась неудачной, она умирала и страдала. И он рядом с ней страдал и умирал. После этого столько ещё было умираний…
Наверное, в его жизни, как и в жизни каждого человека, были минуты радости и даже веселья. Он умел радоваться, и даже на этой фотографии, на одной из последних, когда он вообще уже был смертельно больным, он улыбается. Но я помню его смертельно страдающим. Я его помню страдающим и сострадающим Христу, или, как говорил апостол Павел, восполняющим меру страданий Христовых.
И в связи с этим мне хочется рассказать один случай, который вы не знаете, хотя в нем нет ничего такого особенного. Вскоре после рукоположения отца Георгия, когда он был ещё начинающий священник, я бежал в храм Космы и Дамиана, шел с Пушкинской, дворами — там есть к храму проход.
Были какие-то непростые жизненные обстоятельства, и вот, на меня что-то снизошло, и я почувствовал себя страшным грешником и понял, что индивидуально мне нет прощения, нет спасения, и Господь милостив, Он хочет, чтобы я жаждал, чтобы я желал, чтобы все спаслись. Чтобы я желал этого, чтобы я молился, чтобы я служил так, чтобы все спаслись. Тогда Господь, когда будет всех спасать, Он и меня спасёт.
И это было такое откровения, это была такая милость Божия, что когда, подбегая к храму Космы и Дамиана, я встретил отца Георгия, я тут же с ним поделился этим. Тогда ещё не было опубликовано книжек Антония Блума, воспоминаний архимандрита Софрония Сахарова о старце Силуане, размышлений самого старца. Вычитать этого я ещё ничего не мог, для меня это было откровение.
Я ему об этом стал рассказывать, а он улыбнулся и так просто сказал: да, я это знаю.
И мне это было настолько удивительно, и даже обидно как-то стало: он — такой молодой, и по возрасту моложе меня, и священник ещё совсем молодой, а он это знает. То, что для меня откровением было, он это знает. Я даже как-то засомневался, правильно ли он понял меня и правильно ли я его понял.
А потом, живя рядом с ним (в храме мы в одной комнате спали), служа рядом с ним, я понял, что вся его жизнь, всё его служение были воплощением этого знания. Он действительно всё это знал и осуществлял в своей жизни...»
Опубликовано: Приходская газета
храма свв. Космы и Дамиана в Шубине, №29, 2008
спасибо garfield_s