Священник Георгий Чистяков
«Тяжела работа Господня»
О святой Терезе Малой
Также см. статью. Святая Тереза - история одной души
Опыт веры святой Терезы из Лизье, которая в октябре 1997 года Иоанном Павлом II была провозглашена Учителем Церкви, нуждается в серьезном осмыслении. Что общего между Отцами первых веков, Иоанном Златоустом или Амвросием Медиоланским, Григорием Великим или Августином, и — девочкой из Нормандии, которая мало что читала, не имела никакого жизненного опыта, не получила систематического образования и, уйдя в Кармель в пятнадцать лет, казалось бы, полностью отрезала себя от реальности.
Может показаться, что история Терезы Мартен — не более чем сюжет для грустного и красивого кинофильма, авторы которого поставили себе целью заставить своего зрителя задуматься над тем, что кроме проблем сегодняшнего дня существуют ещё Бог и вечность.
Именно к такому восприятию жизни Терезы подталкивает читателя и последнее издание ее "Автобиографических рукописей" на французском языке в популярной серии Livre de vie, где на обложке воспроизведен кадр из художественного фильма «Тереза», снятого не так давно Аленом Кавалье.
Всего лишь героиню печального кинофильма видят в ней не только скептики и насмешники, но и серьезные богословы. Вот почему вопрос о том, в чем заключается «мое малое учение», о котором как о богословском подвиге Терезы впервые пятнадцать лет тому назад заговорил кардинал Люстиже, и сегодня остается актуальным. Что же представляет собой её богословие?
Святая Тереза, в отличие от великих святых п рошлого, избирает малый путь. Эта первая особенность её личного credo. Тема детскости оказывается для нее чуть ли не главной — детскости, которая становится определяющей характеристикой нашего «я». Слова «если не обратитесь и не будете как дети...» бесконечно часто цитировались во время проповедей, но евангельский призыв к детскости в истории христианства так и не был осмыслен, пока не появилась «История одной души» Терезы из Лизье.
В чём именно надо уподобиться детям, и вообще — как это возможно? В толкованиях на эти слова Евангелия обычно подчеркивается лишь то, что детям следует уподобляться в смысле их простодушия и доверчивости, неграмотности и неискушенности в житейских проблемах, быть может, в смысле их чистоты, но не более. Тереза впервые сумела показать, что духовная детскость есть нечто неизмеримо большее, чем подражание отдельным чертам, свойственным ребенку.
Сделаться ребенком вновь, уже будучи взрослым, — невозможно (не об этом ли говорил Никодим в беседе с Иисусом в Евангелии от Иоанна?), притворяться — просто безнравственно. Тереза, прекрасно понимая это, предлагает своему читателю — возможно, не без влияния «Духовных упражнений» святого Игнатия Лойолы, которые были ей знакомы, если не как текст, то, во всяком случае, из аскетической практики ее современников, — принципиально иной путь: мысленно вернуться в свое собственное детство и разбудить в себе того ребенка, каким был некогда каждый, чтобы таким образом увидеть, что именно он потерял, став взрослым. Вернуться к той неразбитости и неповрежденности личности, своего «я», которая возможна лишь в раннем детстве.
Тереза как настоящий историк, самым тщательным образом восстанавливая в памяти малейшие детали своей биографии, рассказывает нам подлинную историю своего детства. Не случайно по-французски книга её называется именно histoire, а не recit (повесть) или conte (рассказ): она от начала до конца достоверна — читателю предлагается не стилизованная биография маленького ребенка, как это делается, например, в «Рыцаре нашего времени» у Н.М.Карамзина, а подлинная история жизни девочки из Алансона.
Эта подлинность до такой степени испугала сестер Терезы, что при подготовке книги к печати они постарались убрать из нее все, что им представлялось лишним или соблазнительным (например, то место, где святая признается, что ей не дается чтение длинных молитв и у нее не получается молитва по четкам).
И здесь и в других местах книги Тереза не боится признаваться в своих слабостях или рассказывать о том, как именно понимала она веру, даже в тех случаях, когда это не совпадает с тем, чему учит — а, вернее, учила тогда — Католическая Церковь. Свободный от цензурных искажений текст рукописей святой из Лизье стал доступен совсем недавно.
Особого рода правдивость делает «Весеннюю историю...» (так называла свою рукопись сама Тереза) книгой поистине уникальной. Бога можно встретить только там, где нет места лжи. Именно таким местом встречи с Богом становится книга святой Терезы.
Героине этой книги подражать невозможно, ибо взрослый читатель не должен подражать ребенку, зато возможно другое — попытаться пройти тем же путём, которым прошла Тереза, и вернуться к первым воспоминаниям детства. На самом деле, в этом и заключается один из призывов, с которыми обращается к нам маленькая кармелитка из Лизье.
Есть в «Весенней истории...» и другие призывы, в частности, призыв к святости. Призыв, который адресован всем. Бог, как постоянно подчеркивает Тереза, зовёт к святости не избранных праведников или героев, а каждого — без каких бы то ни было исключений. Напоминая об этом, Тереза становится в один ряд с христианскими писателями первых веков, о которых она, разумеется, ничего не знала. Не знали об этом призыве и её современники, ибо в конце XIX века Отцов читали очень мало.
Патристикой на Западе начали серьезно заниматься лишь в 20-е годы нашего столетия будущие кардиналы Даниэлу, де Любак, Конгар и другие. Но и тогда, через тридцать лет после смерти Терезы, они казались модернистами и почти еретиками, хотя в действительности стремились лишь показать, что Предание — это не церковная практика XIX века, но, прежде всего, опыт древней Церкви со всем его многообразием и порою неожиданными моментами, как, например, служение женщин в качестве диаконисе.
Тереза во многом опередила как вышеназванных богословов, так и других религиозных мыслителей. Можно сказать больше: в текстах святой Терезы есть места, которые и сегодня смутят многих. Так, например, она чувствует в себе призвание быть священником и в сущности выполняет почти диаконское служение, делая приготовления к мессе: ставит на престол евхаристические сосуды и т.д. Однако от мысли о священстве она отказывается, но только совсем не в силу принадлежности к женскому полу, а избрав путь смирения, которым некогда шел святой Франциск.
С возвращением к одному из основных постулатов древней Церкви связано и то, что говорит Тереза (причем не только в текстах, но всей своей жизнью) о юности. Древние мученицы, Екатерина, Варвара и многие другие, встретили смерть, когда им, скорее всего, не исполнилось и двадцати лет. Юным был и мученик Трифон. Однако это обстоятельство, хотя и было зафиксировано, но не осмыслялось как особый феномен. В лице святой Терезы христианская юность впервые в истории Церкви заговорила.
Тереза считает, что человек может полностью реализовать себя и до конца выполнить «задание», данное ему Богом, не переставая быть юным. Она постоянно говорит о том, что не знает, сколько она проживет, но в этом неведении нет ничего страшного, поскольку она уже выполняет свое «задание».
В глубинах обыденности человек должен почувствовать «аромат вечности», которая уже открыта нам сегодня. «Каждое мгновение — это уже вечность, вечность с ее радостью», — пишет Тереза в одном из писем. Увидеть в опытах быстротекущей жизни «вечность с ее радостью» — вот ещё один призыв, который обращает к нам святая из Лизье.
Радоваться она, действительно, умеет, несмотря на болезнь и все те мучения, которыми в прошлом веке непременно сопровождался туберкулез. Но как будет радоваться она там, на Небе? Тереза этого не знает, но всячески подчеркивает, что и после смерти она хотела бы трудиться. «Я рассчитываю, — пишет она в одном из писем, — что на Небе не останусь без дела, мое желание заключается в том, чтобы ещё поработать... Разве не постоянно заняты ангелы тем, что помогают нам, и при этом они всегда созерцают Лицо Бо-жие... Вы видите, что я, если и покидаю уже поле сражения, то не для эгоистического желания отдохнуть. Мысль о вечном блаженстве приводит мое сердце в смятение, ибо уже давно страдание стало моим Небом здесь, на земле, поэтому я, действительно, не могу понять, как мне удастся акклиматизироваться в Стране, где радость царствует, не смешиваясь с печалью».
Само слово suffrance («страдание») во французском языке Терезы приобретает значение латинского labor, принципиально новое для языка религиозных текстов. Употребляя его довольно часто, она говорит не о пассивном состоянии человека, который упивается тем, что ему плохо, а об активном, тяжелом труде, о духовной работе соучастия в другом. Страдать в данном случае — не просто терпеть. Тереза имеет в виду как раз то, о чем говорил старец Силуан в словах «молиться за других — кровь проливать». За несколько месяцев до смерти Тереза сравнивает себя с локомотивом на железной дороге, который тащит за собою целый состав. «Я тоже приближаюсь к вокзалу, — говорит она, — к вокзалу Неба».
Тереза хочет продолжать свой труд и за гранью смерти; кроме того, ей непонятно, как сможет она радоваться, не страдая, когда другим (тем, кто останется здесь) будет все ещё плохо. Это ещё одна принципиально новая черта в «моем малом учении». Французский писатель Жан Гиттон говорит в связи с этим, что Тереза ждет от Бога не вечного покоя (requiem aeternam), а вечной деятельности (actionem aeternam).
Без сомнения, оригинальной чертой богословия святой Терезы следует назвать и опыт переживания болезни. Болезнь — не есть наказание за грехи, ибо Бог не мстит, а любит, Он есть сама Любовь. Бог страдает (опять-таки в том смысле, который придает этому слову Тереза!) из-за того, что нам больно.
Что же такое тогда болезнь? Это какой-то особый опыт, который переживается нами вне зависимости от того, хотим мы этого или нет. Вероятнее всего — ради других, для того чтобы кому-то (теперь или в будущем) что-то открылось. При этом Сам Бог, когда мы переживаем этот опыт, сопереживает нам — вот о чем прежде всего говорит Тереза, размышляя о болезни и боли.
«В здоровом теле здоровый дух», — так, достаточно грубо искажая Ювенала, говорили нередко в советские времена, а равно и в Италии при Муссолини или в гитлеровской Германии, имея в виду, что больные или слабые физически люди духовно неполноценны.
Orandum est, ut sit mens sana in corpore sano, или «надо молиться о том, чтобы в здоровом теле и дух был здоровым», — именно так сказал Ювенал, мысль которого была потом беззастенчиво трансформирована апологетами здорового тела. Тереза идет много дальше римского поэта. Оказывается, что не в здоровье, как часто думаем мы, и не в болезни, о чем нередко говорили аскеты прошлого, заключается счастье, а в неповреждённости человеческого «я» и его глубин вне зависимости от нашего физического состояния.
Если вдуматься, такое отношение к недугу присутствовало в жизни Церкви с древности, но об этом никогда не было сказано так ясно, как сделала это святая из Лизье. Призыв Терезы обращен и к тем, кто болен сам, и к родным и друзьям больного, в этом призыве нет ни тени неправды, ибо Тереза болела так тяжело, как только возможно. В сущности, это целое богословие болезни.
Сегодня человек, считая себя верующим, соблюдая посты, посещая богослужения и т.д., нередко за веру принимает свои установки — мировоззренческие или идейные. Происходит это по той причине, что вера его не проверена опытом жизни. Приходит беда, и оказывается, что вера, которой он так гордился, была очень слабой или просто отсутствовала. По-настоящему каждый из нас может понять, верит он или нет, только в минуту смертельной опасности. В жизни святой Терезы нам открывается именно этот опыт — несомненной и чистейшей веры перед лицом боли и смерти.
К числу духовных открытий маленькой Терезы относятся и ее отношения с близкими. Быть может, впервые в истории христианства она заговорила о месте семьи в духовном развитии человека, избравшего путь монашества. В отличие от иноков прежних эпох Тереза не покидает семьи и, даже уйдя в затвор, не разрывает связей со своими родными — с отцом и сестрами.
Более того, она блестяще показывает, что именно в семье сформировалась ее личность и выработались те качества, которые позволили ей затем с честью пройти по тесному иноческому пути. Тереза много говорит о быте, об обыденной жизни, семейном укладе и т.д. Семья оказывается малой Церковью не только для мирян, но и для монахов.
Несомненным открытием Терезы из Лизье было и осмысление улыбки, радости, возможно, даже игры в свете Евангелия и веры в Воскресшего. Быть может, впервые после святого Франциска Тереза показывает, что монах не обязательно должен быть суровым. Радостная аскеза, аскеза с улыбкой вполне возможна и ничуть не противоречит духу Евангелия. Тереза пишет стихи, пьесы, участвует в любительских спектаклях (сохранились ее фотографии в роли Жанны д'Арк).
В наши дни богословие библейское — основанное на интерпретации Священного Писания — давно уже стало привычным. Но и в этом Тереза, которая жила задолго до Романо Гвардини и Ксавье Леон-Дюфура, опередила крупнейших богословов нашего столетия. Она буквально дышала библейскими текстами и, как говорит Иоанн Павел II в опубликованном 19 октября 1997 года апостольском послании Divini Amoris Scientia («Знание Божественной Любви»), «показала, насколько важны библейские источники в духовной жизни, и рельефно выделила неповторимость и свежесть Евангелия». Что особенно важно, Тереза сумела показать, что именно из чтения Слова Божьего вырастает наша личная молитва.
Когда Тереза говорит о любви, она всего лишь переводит на язык своего времени то, что об этом сказано в Евангелии. Однако ее тексты, а прежде всего саму ее жизнь отличает особенная «интенсивность любви». Это выражение, употребленное впервые кардиналом Люстиже, как нельзя лучше отражает суть всей жизни маленькой кармелитки.
Тереза, жившая до русской революции, в те времена, когда эмигрантов из России во Франции ещё не было, а православная литература на французский язык не переводилась, вряд ли знала, что такое Иисусова молитва. Однако, читая текст «Весенней истории...», нельзя не заметить, что постоянное употребление имени Иисусе и молитвенное настроение Терезы в целом удивительно близки молитвенному деланию, описанному в «Откровенных рассказах странника» и в других аскетических текстах, появившихся на Руси.
Святая Тереза никогда не говорит об озарениях, экстатических состояниях и видениях (хотя вообще это свойственно кармелитской традиции), и это делает ее духовность чрезвычайно близкой и понятной для православного Востока. Влияние восточной духовности испытали многие западные богословы и религиозные мыслители XX столетия. Так, Томас Мертон был хорошо знаком и с писаниями восточных святых, и с русской религиозной философией. Не без воздействия со стороны христианского Востока создавал свои богословские труды Ив Конгар.
Современница Фридриха Ницше, а также становления атеизма как мировоззрения, Тереза первой из святых (а, быть может, вообще первой из христиан) назвала атеистов — братьями. «Бог умер в Своем Сыне Иисусе», — эти слова записала Тереза в одной из своих тетрадей. Это было именно в те годы, когда ницшеанское «Бог умер» стало своего рода новым «символом веры». В эпоху, когда человечество, казалось бы, смирилось с тем, что смерть как fatum принципиально непобедима, святая, молитвенно взирая на Святой Лик, сумела понять, что переживание собственной смерти — это работа, без которой жизнь вечная невозможна.
В связи с этим нельзя не вспомнить, что Владимир Соловьёв, умерший всего лишь через три года после Терезы, в последние часы жизни, как известно, сказал: «Тяжела работа Господня».
Также см. Святая Тереза - история одной души
